уважение: в таком дерьме он сумел разглядеть жемчужину – это надо иметь талант! Его спешка с патентом была понятна. Все прочие продукты мы производили по лицензиям, а иметь приоритет на новый товар – это и иной уровень престижа, и совсем другие доходы. Но вот только мне-то что от этого перепадет? А ничего. В типовом договоре сказано: результаты интеллектуальной деятельности сотрудника являются собственностью компании. Я имею право назвать продукт своим именем и требовать премию – и ее имеют право мне дать. Равно как и не дать. Но такой шанс выпадает раз в жизни, въехать в рай на известной козе. И надо им воспользоваться.
Дома я (не без помощи Галки) разыскал копию своего трудового договора, и тут обнаружилось чудо, которое так любят третьеразрядные писатели: то ли в отделе кадров мне при приеме на работу дали по ошибке старый бланк, то ли в ту пору пункт об интеллектуальной собственности еще не был прописан – но оказалось, что я ничего и ни кому не должен. И я немедля сел за написание патента.
Приходилось ли вам заниматься патентованием? Это, скажу вам, такое нудное и тонкое дело, по сравнению с которым написание «Анны Карениной» - семечки. Вот уж где «Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды». Граф Толстой, при все его занудстве, был витием и порожним балоболом по сравнению с автором любого патента. Одно неверно вставленное слово, малейшая неоднозначность текста могут все пустить насмарку. Важно не только не упустить чего-либо, но и не брякнуть лишнего, пересекающегося с уже известным. Формулировки должны быть отточены, как шведская бритва и точны как оптический прицел. Слава богу, в свое время мне пришлось изрядно пошлифовать умение патентования – но никогда еще дело не было настолько ответственным.
Я написал ДВЕ заявки на патенты, в одной в качестве патентообладателя фигурировал владелец компании, а авторами были мы с Самим. Или с Самом, если угодно. Во второй же заявке и автором, и патентообладателем был только я. Хитрость состояла в том, чтобы патенты соответствовали разным классам и, соответственно, попали к разным экспертам, дабы не сталкивались между собой. В первой заявке я намеренно наделал ошибок, малозаметных для неискушенного взгляда. В этом был определенный риск, поскольку именно такой эксперт в силу закона подлости мог и попасться – неискушенный и не въедливый. Разумеется, первой я отправил свою заявку, дабы застолбить приоритет, а потом уже направил и заявку от фирмы. Расчет был на то, что в случае успеха я сорву банк, а при провале терять будет все равно нечего.
Риск был невелик, потому что патентной перепиской кроме меня никто не занимался, а всё, что было связано с моей заявкой, высылалось из патентного ведомства на мой домашний адрес.
Собственно, на этом рассказ можно было бы и закончить, поскольку последующее шло по пути, усыпанными розами без шипов. Я благополучно довел до ума оба патента, манагер Родионов выбил нужные сертификаты, и продажи перхоти начались. Успех был колоссальный. Угваздываться перхотью стало модно и красиво, она выпускалась всех цветов радуги и разной степени липкости, она была лечебной и профилактической, с разными отдушками и витаминами, в порошке, мазях, присыпках, напитках, аэрозолях и спреях. Платья и костюмы шились под цвет перхоти. В моду вошли двуцветные пиджаки с плечами колера «пепел Везувия».
По телевизору доктор Малышева во всю превозносила пользу перхоти. Количество исцеленных от алопеции было огромно, и статистика однозначно доказывала эффективность препарата. Депутаты, артисты, военные и прочая публика сменила плеши на шевелюры разной роскошности.
Владелец компании потирал ручки, ожидая, когда денежные речки сольются безграничную Амазонку, а со всех сторон из-за бугра шли предложения купить лицензии.
Я же стал никому не нужен. В один прекрасный (в самом деле прекрасный) день Сам вызвал меня, поведал о щедрой – аж пятьсот баксов! - премии и предложил написать заявлении об уходе по собственному. В его позе читалось ожидание скандала, но я с такой готовностью согласился, что Сам явно растерялся. Я сидел в его кабинете и писал заявление, писал крупно, разборчиво, уверенно, и хихикал про себя. А затем удалился, пожелав Самому доброго здоровья и пообещав скорую встречу.
И встреча состоялась. В суде, помахивая своим трудовым соглашением и бланком НИИ Патентной Экспертизы, я как дважды два доказал свой приоритет по заявке и преимущество моего патента, и суд подтвердил мое право делать с перхотью всё, что захочу. Руководство было в панике, владелец метал молнии – а я был невозмутим. К моей совести взывали – я апеллировал к правосудию и тряс судебным решением. Мне предлагали денег – а я хотел крови и еще больше денег. И, наконец, ко мне приползли скуля, с белым флагом, поднятыми руками и пресловутой тарелочкой с голубой каемочкой в зубах. Победа была полной и несомненной.
Что остается добавить? Я не пользуюсь продукцией руководимой компании. Лысина моя обширна и блестяща, а по утрам живот появляется в дверях приемной намного раньше меня. Я научился рычать и топать ногами, и всякое совещание заканчиваю примерно так: «Мое время – ваши деньги! Самыгин, Селюков, распустились, понимаешь! Идите и работайте!»
И только два человека вхожи в мой кабинет без стука и в любое время, и только для них в шкафу припасен графин сомнительного ректификата, а из буфета секретарша Нона приносит коробки с салатами и карандаши сырокопченой колбасы. Это стеклодувы Борис Иваныч и Сергей Сергеич.
