ПЛЕСЕНЬ

зарычал на экран телефона и в сердцах бросил его в грязь, напоследок растоптав сапогом.

К вечеру, весь пол в доме покрылся толстым слоем плесени, ворсинки которой можно было разглядеть невооружённым глазом.
Ровно в пять вечера у двора показался почтальон, что-то кинул в металлический ящик и исчез, будто синяя тень под появившимся солнцем. Дима взял письмо. На конверте было написано:
Дмитрию Павловичу...
Государственная комиссия по оценке жилищ, пострадавших от наводнений.
Там же, около забора, он разорвал конверт и достал из него бумажку. На ней мелким почерком было написано, что в постройке нового жилья Дмитрию Павловичу отказано, а, также, отказано и в улучшении жилищных условий, так как дом полностью пригоден для проживания...
Дима порвал казённую бумагу и швырнул куски в сторону. Они были подхвачены ветром, полетели дальше, мимо ив и осоки, к Амуру, коснулись воды и поплыли по течению, спокойно раскачивающиеся на волнах проклятой реки.

Была ночь. Из бочки поднимался дымок от сгоревшей плесени, стояла тишина и мрак, Дима и Софья спали. Ему снился толстый председатель, он стоял спиной к мужчине и мочился в углу комнаты, лысеющий затылок бледнел в свете яркой луны, сгнившие лоскуты костюма свисали с похудевшего тела, а вода билась о резиновые сапоги.
Увидев его, Дима испугался. Он не хотел видеть лица председателя, но голова толстяка повернулась, да так резко, что Дима попятился и открыл рот, чтобы закричать, но вместо вопля послышался сиплый хрип.
Лицо председателя было сплошь соткано из плесени, вместо носа светилась слизь, глаза были похожи на чёрные кратеры, рот - тонкая полоска от уха до уха. Бледная грибковая масса шевельнулась, и вспыхнула, пламя поползло от подбородка и, спустя секунду, голову чудища лизал яркий оранжевый огонь.
На этот раз, Дима закричал, и проснулся. Проснулась и Софья.
- Что случилось? Кошмар?
Дима дёрнул плечом, жена убрала руку и прижала её к груди, а он почувствовал, что-то холодное на запястье. Посмотрев на кисть, Дима увидел тонкую полоску плесени на большом пальце, тянувшуюся вверх и не добравшуюся до локтя совсем чуть-чуть.
- Господи! - прошептала Софья, и её голос разозлил фермера.
- Рот закрой! - сказал он, дрожащими пальцами сдирая смердящую массу с кожи.
Если бы ты не проснулся, она добралась бы до шеи...
В ту ночь они так и не уснули. Размах, который набрала плесень, был по-настоящему катастрофическим: вся комната покрылась бледной, грибковой подушкой, достающей, если в неё наступить, до голени. Слизистая масса неприятно хрустела, словно снег, но снег, который протух.
Занималась заря, и Дима сидел на крыльце, курил одну за одной, наблюдая, как небо постепенно светлеет. Он больше не станет воевать с плесенью, это бесполезно. С каждым разом она разрастается всё больше, будто головы гидры: фермер отрубал одну, на её месте вырастало две, и так далее. Бесконечно...
Софья тоже не спала. Она переносила вещи из комнаты на веранду, куда грибок ещё не протянул отростки. К тому же, они с женой поссорились. И случилось это неожиданно, словно обухом по голове. Голоса из недавнего прошлого зудели:
- Посмотри на себя! - кричала она. - Ты стал настоящим зверем, с тобой даже поговорить нормально не получается. Только орёшь и орёшь, словно все на свете виноваты в твоём упрямстве!
- А ты стала тупой и боишься всего подряд! Ох, да ах, и нихрена больше от тебя не услышишь!
- Это я тупая? Если бы не твоё упрямство, то мы бы давно жили в новом доме! Да я бы согласилась и на комнату в общежитии, чем тут, среди плесени, гнили и болота!
- Тебе ничего не нужно, только мягкая кровать, да чтобы жратвы валом! А то, что тут - наша судьба и жизнь, - тебе по барабану! Двадцать пять лет псу под хвост? Из-за какого-то наводнения и плесени? Всё бросить и уехать предлагаешь? Конечно! Ты ли строила тут всё! Ты ли ползала по земле с лопатой и отковыривала намертво засохшую с годами землю! Вы нахлебники такие и есть! Идёте на всё готовенькое, а ценить это готовое не умеете, потому что для вас чужой труд - это жратва и отдых!
- Я-то не ценю? Я не делала? Ремонты каждое лето, прополка, которая порядком надоела! А корову ты доил?
- Нашла к чему придраться! Или тебе и это было в тягость? - взбесился Дима. - Так собирай монатки и вали в свой город! Там всё готовое и всё под рукой. Если не дорога тебе эта земля, то вали, не задерживаю!
Она, не ответив, вышла, а Дима с того момента, вот уже полтора часа, курил и думал, смотрел на рассвет, на тихую гладь Амура, по которому начинался струиться утренний туман, такой же белый, как и плесень. А раньше он казался мужчине красивым, и было в нём что-то спокойное. Холодное, но спокойное.
Раньше... Это слово, будто топор. Оно обрубает всё, что было до него, рисует черту, корявую, с рваными краями, по которым сочится кровь и растёт плесень. Раньше...
Раньше он любил Софью, а теперь - нет. Диму раздражает её нерасторопность, глупость, её жирные бока, бардовые венки на икрах, пушок под носом, седина, большая и обмякшая грудь. Раньше... БУХ - упал топор. Раньше, её тело привлекало многих мужчин, оно было сочным, упругим и бархатным. Раньше... Раньше, она смеялась, веселилась, а теперь...
Раньше ему казалось, что они до гроба будут жить на этой земле. Тут выросла дочь, тут они праздновали дни рождения, принимали гостей из дальних мест, тут произошло столько событий, а теперь просто взять и уехать? А зачем тогда всё это было? Сорок лет. Он не мог поверить, что они прожиты просто для того, чтобы в один прекрасный момент прийти к комнате в общажке, к глупым соседям и разговорам.
Раньше всё было иначе. Раньше не было плесени...
День они с Софьей провели в молчании. Дима не притрагивался к плесени, и она замедлила рост, за двенадцать часов приблизившись к двери всего на несколько сантиметров.
Они легли спать порознь: Софья - на кровати, вынесенной из комнаты на веранду, а Дима примостился на полу, подмяв под себя старый протёртый матрас. Тикали часы в комнате, на реке квакали лягушки, плескалась рыба, совсем далеко лаяли собаки.
Ему вновь снился сон. Председатель весь был покрыт плесенью, только кое-где виднелась чёрная ткань его костюма. Он тянул бледные пальцы к Диминой шее, а мужчина махал руками, стараясь угодить толстяку по лицу, но кулаки проходили сквозь противника, а, порой, попадали в слизь, отчего пальцы холодели, словно их опустили в студёную воду. Он пытался бежать, но ноги болтались на месте, в пустом пространстве.
В конце концов, плесень-председатель сомкнул на Диминой шее холодные скользкие пальцы, и мужчину поглотил страх. Фермер попытался брыкнуться, но нога прошла мимо противника, словно тот состоял из сплошной дымки, а потом Дима начал задыхаться, открыл рот, хапнул кислорода и проснулся.
Плесень обвилась вокруг шеи, маленькая полоска холодной субстанции тянулась по щеке к носу и скрывалась в ноздре... Дима не мог вдохнуть, внутри всё было забито вонючей грибковой скользкой массой!

Грузовик обошёлся им в кругленькую сумму, но чего не сделаешь, ради хорошей жизни, в которой не будет "раньше", а будет только "всегда". Они уезжали в Хабаровск, кузов был забит вещами и мебелью, и Дима смотрел на понурый дом, где с порога его провожали тонкие полоски плесени.
Они ехали по разбитой дороге в город, следуя за ползущим грузовиком с вещами и мебелью. Дима сидел на переднем сиденье и, смотря на деревья и ровную линию Амура, слушал Костю, который рассказывал небылицы о своей новой работе. Сзади разговаривали Ира и Софья, мусолили одну и ту же тему про вещи, мужчин и светлую жизнь. Фермера это ничуть не злило. Если и есть на этом свете чистые места, то в них обязательно не будет плесени, а всё остальное можно отмыть и оттереть.
Он будет мыть. Душу и мир вокруг себя. Если в них ещё не поселилась плесень, то всё можно исправить.
Не раньше, а теперь!