взволновавшие их темы возраста и благосостояния.
Так что после всех этих разговоров оба, и Лида, и Аркадий, поняли, что они вдвоём образовали третий мир, отдельный, далёкий от всех. И самым удивительным было то, что их это ничуть не напугало: они нашли друг в друге всё то общение, всю ту полноту жизни, которые люди добирают среди друзей, в компаниях, в рабочем коллективе... Потребность и необходимость во внешнем мире отпали. "Надолго ли?" – дальновидно и язвительно интересуются искушённые. А вот, как выяснилось, очень надолго. Навсегда.
- Странно... Пытался вспомнить, как я жил без тебя, до тебя. И понял, что начал всё забывать. Ранний склероз? Не поверишь: я пытался вспомнить лицо первой жены и не смог. Так, какие-то общие черты, могу описать словами, но её облик ускользает. События будто покрылись патиной, пылью, узором из паутины.
- Эй, ты работу-то свою не забудешь? А то потом я буду виновата, что своим присутствием стёрла из твоего мозга все знания, - смеялась Лида, ощущая в животе приятное щекотание от его слов, но в то же время непонятную тревогу, что-то вроде огромной ответственности, которая теперь легла на её плечи. Впервые она почувствовала именно ответственность за другого человека. Да, это было тревожно, но, подумав над новым чувством, Лида поняла, что не променяет его ни на какую свободу от ответственности и страха за любимого. Былое одиночество с его абсолютной независимостью вдруг представилось таким печальным, что даже напугало.
- Если бы я тебя не встретила, то продолжала бы жить своей жизнью, не зная о другой. Неужели была бы счастлива, как прежде? Да нет, я не была счастлива, - рассуждала Лида, положив голову на плечо Аркадию и крепко держа его за руку, - я была спокойна и умиротворена, а это другое. Я просто не узнала бы, что такое счастье, вот. Да, трагедии не произошло бы. Но и счастья никогда не было бы тоже.
Шли год за годом, то ли шесть лет минуло, то ли семь, то ли восемь... Оба работали - успешно и с удовольствием, но только до поры, до времени. Когда грянул кризис 98-го года, Лидины дела пошатнулись. Её издательство сильно скрючилось и обеднело. Пострадало, прежде всего, как раз то, что объективно делалось очень профессионально, то есть, качественные переводы лучших зарубежных романов. Они перестали приносить ту прибыль, какую стали легко давать дешёвые покетбуки по-кроличьи расплодившихся отечественных сочинительниц детективов и женских слюнявых "хистори", а также боевики и фантазийные поделки со всего света. Увы... Лида получала на заказ максимум одну книгу в полгода. Но теперь это уже было совсем нестрашно ни с какой стороны – ни с материальной, ни с моральной. Переехав к Аркадию, а свою квартиру сдав в аренду, Лида с удовольствием занялась "гнездом": готовками, уборками... Аркадий протестовал: у него уже много лет была домработница, но Лида упросила его сократить приходы той до одного раза в неделю, а всё остальное время сама радостно и с удовольствием окунулась в домашнее хозяйство и наведение порядка. А ещё внезапно научилась печь вкусные пироги и кексы.
Частенько супруги срывались и ехали в Европу – побродить по музеям и бульварам, посидеть на Елисейских полях, в очередной раз повосхищаться Тауэром или полюбоваться узенькими улочками Барселоны. Их любимым местом стал Рим. В любую погоду, если нужно взяв зонтик и перчатки, выходили из отеля (они всегда выбирали гостиницу в самом центре города) и шастали, глазея на потрясающую красоту, не уставая ей по-детски радоваться и удивляться.
Они тихонько и очень музыкально пели в унисон старый хит из восьмидесятых - "Римские каникулы" группы "Матиа базар". Вот так шли под дождём и пели - на итальянском! Лиде было несложно в своё время выучить весь текст, и она научила словам Аркадия, который, разумеется, тоже всегда любил эту песню. Только раньше они её слушали, а теперь пели. Гуляя по улицам Рима. И каждый раз опять и снова восхищаясь его сказочной красотой и чудесами: когда вдруг из-за угла обычного квартала мог неожиданно возникнуть потрясающей красоты храм, буквально сбивающий с ног своим видом. Да, они уже наизусть знали, где пешехода ждёт "встреча", но радости от этого было не меньше, а, может, даже больше, будто из-за поворота появлялся добрый друг, которого только что поминали и так хотели увидеть поскорей.
А московские зимние вечера... На мягком диване под одним огромным пледом. Перед экраном самого большого на тот момент телевизора. Они пересмотрели весь "золотой фонд" Голливуда, к которому оба были неравнодушны. Особенно мюзиклы и детективы. Иногда один из них вскакивал и бежал на кухню, чтобы сварить кофе, и потом приносил на изящном подносике две дымящиеся ароматом чашки и конфетки. И совместный просмотр – теперь уже с кофе – продолжался. Старый Голливуд звучал фокстротом или свингом, мелькал чёрно-белый экран, а два взрослых человека с совершенно счастливыми и умиротворёнными лицами, обнявшись и пританцовывая плечами, смеялись над собой и целовались, как подростки на заднем ряду кинотеатра".
Ох... описывать счастливое и благополучное существование – скучно, читать про это, наверное, ещё скучнее. Это то, что надо проживать самому, наслаждаясь, получая удовольствие каждый день, каждую минуту – от жизни, от своей "половинки", от красоты и гармонии, от любви. О чём писать-то, а, главное, зачем? Поэтому вполне можно прерваться и отделаться общими словами "они были счастливы каждый день и это не кончалось"... до случившейся драмы. Никогда не бывает всё гладко и прекрасно до бесконечности. Это невозможно по закону природы.
М-да, невозможно. Так же, как невозможно долгое время умирать от нестерпимой боли. Либо уже умираешь, либо боль начинает притупляться. Кровавая рана имени Андрюши затягивалась в моей душе долго, года три, как минимум. Можно не верить, но за три года у меня не было ни одного мужчины, даже одноразового. Я смотреть ни на кого не могла. Зато потом как прорвало: гуляла напропалую! И не искала никаких ОТНОШЕНИЙ, ни в коем разе! Хотела лишь потешить тело, самолюбие и в каком-то смысле быть, как все. Ну, не монашкой же жить, на самом деле, разве нынче время монашек? Скромниц? Духовных и себя блюдущих? Я вас умоляю... А быть, как все, для меня было важно, потому что "как все" – это нормальность, это про людей, которым не надо кутаться в балахоны и жевать бесконечный дирол с ксилитом. Потому что таким "как все" не изменяют вдохновенно и с идеей, унижая и растаптывая в пыль. Ну, хоть в чём-то надо было быть достойной... достойной "каквсехности". Пусть в гульбе и в быстром сексе, раз нынче это правильно и соответствует "человеческому, которое никому не чуждо". Смешно: когда говорят, что "ничто человеческое не чуждо", то имеют-то в виду как раз самые что ни на есть животные проявления, в частности, случки с кем попало, бесконечные интрижки и перепихоны. В таком случае, всем кроликам, котам и прочему зверью ничто человеческое не чуждо.
Вот понимаю умом всю бредовость этого, но принимаю, как данность. И хочу, хочу быть такой, как все, не отдельной и не отверженной, а уверенной в себе и... наглой. Чтобы не проигрывать в сравнении, чтоб быть "правильным пацаном". Если честно, то это всё в прошлом уже, так было когда-то, давно. Сейчас от этого если что и осталось, то кусочки, осколки, черепки. Иногда что-то такое кольнёт, взыграет, вдруг захочется влиться в "ряды здорового коллектива" и не быть там ни белой, ни зелёной вороной, а в доску своей, всем нравиться. Но быстро проходит, "попускает", как говорят в Украине – годы уже не те, мне и одной теперь неплохо. Даже в балахоне.
Так вот... Гуляла я отчаянно, хорошо хоть к выпивке не пристрастилась: причиной тому была головная боль, которая сваливалась на меня от пары бокалов даже самого сухого вина. Поэтому пила я очень мало, зато курила много, но от этого не теряют человеческий облик и не деградируют. Поэтому всё шло почти нормально, если не считать моей маскодежды и неизменных кепочек или платочков на башке. Но теперь я уже знала, что это вполне себе стиль, такая вот моя личная самость, это вполне можно использовать, как аргумент того, что я – уверенная в себе, нашедшая свой образ женщина. И в то же время – не ворона. Нормальный среднестатистический вариант.
Где и когда я впервые увидела Глеба, не помню. Но мы пересекались в разных компаниях не раз и не два, прежде чем обратили друг на друга внимание. Впрочем, не совсем так. Глеб признался мне, что сразу зацепился за меня глазом, но я была так увлечена каким-то парнем, что он ни на что не решился. А в другой раз я была увлечена уже совсем другим парнем, и тогда Глеб у кого-то спросил обо мне... Ну, а в третий раз мы разговорились.
Вот заговорила тогда с ним, и через пять минут надо было бежать на край географии! Ведь очевидно же стало, что непростой человек – это мягко говоря, что не из моей жизни, не из моего круга, а здесь и сейчас нас случайным образом свела чисто молодёжная и ещё винегретом перемешанная тусовка, когда люди только определяются в своих "кругах", только начинают находить тех людей и те компании, которые потом надолго или даже навсегда - в доску свои. Нам было по двадцать пять. Да-да, уже совсем взрослые, но ещё догуливающие студенческую юность, медленно и постепенно прощающиеся с ней. Кстати, в тех компаниях с каждым разом людей становилось всё меньше и меньше: кто-то женился, выходил замуж, рожал детей; кто-то куда-то уезжал – в некую новую жизнь и далеко, а кому-то просто уже надоедало. Были даже такие, кого засасывала любимая работа, и их больше с нами не было.
Кстати, о работе. До сих пор не рассказала про важное. Я закончила педагогический институт. Ага, вот так... Факультет дефектологии. С какой стати, почему? Сейчас объясню, и любой нормальный человек покрутит пальцем у виска. Я выбрала себе специальность из-за названия. Дефектология. Дефект. Это понятие я с детства применяла к себе: у меня дефектная внешность, дефективные мозги, я вся – ходячий дефект. Так случилось потому, что старшенький мой братик лет с моих шести окликал меня исключительно так: "Эй, дефективная!" Даже при родителях, которые отмалчивались по этому поводу. Видимо, соглашались с моим братэлло?
Словом, однажды, когда я была девушкой, обдумывающей житьё, а маменька зудела мне в уши про диплом и достойную профессию, я, помню, вяло листала "Справочник для поступающих в ВУЗы". Пыталась найти в нём, что хотя бы не вызывало у меня кишечных спазмов отвращения. Собственных интересов у меня никаких не было – я ж была дефективная. И вдруг на страничке мелькнуло слово дефектология. Сначала я решила, что мне с тоски померещилось, но, перепроверив себя, среагировала быстро и уверенно.
- Всё! Выбрала. Вот, - я сунула маменьке под нос "Справочник". Мама посмотрела на меня с ужасом.
- Совсем дура?
- А что такого?
- С дебильными детьми хочется работать? Всю жизнь?
- Почему с дебильными? Как я понимаю, с теми, кто картавит и шепелявит, например. Учить их правильно говорить - очень благородная профессия, что ты имеешь против?
- И давно ты такая чадолюбивая стала? - маменькин голос звучал раздражённо-насмешливо.
- Ну, что ты,
