Кадар

прийти на помощь напарник, и совсем другое — вот так, одному. Вдруг Платон меня потом не отпустит. Однако пойти на попятную я бы теперь ни за что не согласился. Если уж взялся за гуж, не говори, что не дюж. А то стыдно как-то, неловко.

Я преувеличенно громко приветствовал Платона.
— Здравствуй, Платон!

Потом забрался, наконец, в ложе и замер, ожидая, что будет. Ничего, подумал я, храбрясь, если что — выпрыгну сейчас же. Я — сильный.
Какими же смешными казались мне потом эти страхи.

Как только я улёгся, ветви-щупальца сомкнулись надо мной, заключая меня в непроницаемый кокон. Я почувствовал их лёгкие, невероятно нежные касания по всему своему телу. Опущение небывалой лёгкости стало наполнять меня с головы до ног. Тело стало словно бы невесомым, а сам я... Эх, слов, слов у меня не хватает, чтобы хотя бы приблизительно описать это всё. Я не то чтобы растворился или исчез, я вдруг стал частью чего-то большего, и, вместе с тем, это большее стало частью меня. Мои возможности вдруг увеличились. Я вдруг словно бы увидел себя со стороны — маленькая и смешная, скорчившаяся в ветвях дерева фигурка. Кто это? Неужели это я? Царь природы? Владыка вселенной? Потом я увидел Платона (целиком), лес, наш Академгородок, в котором, оказывается, все уже давно попросыпались, космодром, небо — всё как бы вместе и по отдельности одновременно. Как это у меня получалось, я совершенно не представлял. Знаю только одно — я видел это всё, видел. Передать же полноту этих ощущений словами, повторяю, просто не в моих силах. Да и никто бы, наверное, не сумел, даже самый, наверное, выдающийся художник. Достоевского из могилы подыми, и он бы, наверное, не справился. Пока сам не пройдёшь через подобный опыт, всякое описание бессильно. Это восхитительное ощущение непередаваемого блаженства казалось бесконечным. Оно длилось, длилось, длилось... Наверное, именно и только так можно познать, что же это такое — Вечность. Не длящееся без конца время, а такое вот ощущение беспредельных полноты и счастья...

В общем, в посёлок я возвращался, будто заново рождённый. Хотелось петь, смеяться, причём не очень громко, а тихо, чтобы не расплескать в себе эту непередаваемую радость. Я нёс её в себе, будто наполненный доверху сосуд. Попавшихся по дороге Бэлу и Куртиса расцеловал в четыре щеки. На задумавшегося Раковского обрушил лавину пикантнейших анекдотов. Замершим в благоговейном восхищении кустам раздорника продемонстрировал ходьбу на руках.

Ну, а когда пришла весть о прибытии долгожданного оборудования, тут уж радости моей совсем не стало предела.
Кстати, пора, наверное, уже и заканчивать. Час прошёл, так что надо бежать, а то уедут ещё там без меня, сиди тут потом, как на иголках.

Ну всё, пока!
Вечером, если будет время, ещё что-нибудь напишу.

27 мая.
Привет!

Долго же я не брал тебя в руки, дневник. Целую, без малого, неделю. И всё потому, что не было у меня ни одной свободной минутки.
Всё это время мы были заняты сборкой.

Работали, что называется, как заведённые. Нет, не так. Скорее, как вдохновлённые свыше. Сам Господь Бог вдохновил нас на это.
И вот, наконец, долгожданный день наступил. Работы по монтажу были закончены. Осталась последняя (заключительная) часть — запуск.
Час его назначили на сегодняшнее утро — 9.00 по среднегалактическому, а по-местному — 10.15.
Благоговейте!!!

Благоговейте же, потомки! Ну!
Все, к кому попадёт этот дневник! А переживёт он, надеюсь, века!
И всё потому, что день этот войдёт отныне в историю. Войдёт в историю, как один из самых её переломных. Разве что трёхтысячелетней давности Рождество может с ним хоть как-то сравниться. Впрочем, нет. Не будем чересчур самонадеянны. Рождество — это всё-таки Рождество. Да.

Потому скажем мы немного иначе.
ДОСТОЙНЫЙ ФИНАЛ ТЫСЯЧЕЛЕТНЕЙ БОГОЦИВИЛИЗАЦИИ.
Ну, каково?!

Конечно же, финал не означает конец вообще. Он означает лишь конец этого мира и, одновременно, начало нового, неведомого нам сейчас совершенно.
Что это будет за мир, предсказать не берусь. Да и никто бы, наверное, не смог. Одно только можно сказать наверняка. Облик человечества изменится кардинально. Те немалые силы, что были раньше направлены на безрадостный механический труд, отныне целиком пойдут на дальнейшее духовное совершенствование. Отныне ничто не сможет стать на пути стремящегося к Преображению человека.

Хм, как-то высокопарно это, что ли. Написал и самому как-то неловко стало. Нет, подальше надо от высоких слов, подальше. Скромность, она ведь не только на Птолезе скромность. Она везде... М-да.
Итак...
Впрочем, что это я опять забегаю вперёд!?

По порядку же надо обо всём.
Для начала же попробуем успокоиться. Сделаем вдох, спокойный, глубокий, потом такой же сделаем выдох. Раз — два! Раз — два!
Ну вот, совсем, совсем другое дело. Можно и продолжать.

На чём же я остановился? Ага! Кажется на часе Икс.
Назначили его, как я уже указал, на 9.00 по среднегалактическому. И место для него выбрали очень даже удачное, в трёх километрах от городка, почти рядом с Лесом Шкляревского. Там такая уютная зелёная равнина, а посреди неё не менее уютная зелёная котловина, на склонах которой и предполагалось разместить многочисленных зрителей. Ну и народу же там собралось. Почти всё население Кадара. Тысяч пятнадцать, наверное, если не больше. Из них чуть ли не половина настоящие знаменитости. Ну, Вениамин Шлемов, начальник местной колонии и потомок того самого Егора Шлемова, что открыл пятьсот лет назад Кадар, это понятно, ему по должности полагается тут находиться. Раковский и Черных — понятно тоже. Первый, как я уже говорил, руководитель кадарской части Проекта, второй неизменный его оппонент. Но вот чтобы среди зрителей оказался и Лезоринс Иван Станиславович — этого я уж никак не ожидал. Я даже и не предполагал, что самый известный ныне художник тоже находится здесь. Воистину, пути творческого поиска неисповедимы. А может, он просто приехал сюда отдохнуть?

Из прочих, кого я узнал, были Шкляревский, Итугуанако (ещё один экзобиолог), Тертышный (исследователь местных Аномалий), представители Службы Надзора Козак и Гомеш, а также Куртис, Бэла и Савватий, непосредственные участники Проекта. В общем, для малоизвестной провинции, каковой Кадар всё-таки по сути является, я бы сказал, довольно-таки представительный бомонд.

М-да!
К десяти часам котловина напоминала заполненный зрителями амфитеатр. На одном из склонов, в верхней его части, расположился Штаб — крупная шатрообразной формы палатка, в которой, собственно, и находился пульт управления биогенератором. Сам биогенератор лежал уже на дне котловины, в самом её центре. Внешне он походил на безукоризненно выполненный шар диаметром 10 метров 15 сантиметров. Цифры эти я называю так точно потому, что, как один из монтажников, знаю их наверняка.
К 10.10 все участники Проекта находились в палатке. Там, разумеется, был и я. Изнутри палатка напоминала идеально круглую комнату. Та часть её стены, что обращена к котловине, была прозрачной, перед ней располагался пульт, изогнутый полумесяцем наклонный стол, всю поверхность которого покрывали экраны ментоскопирования, циферблаты, индикаторы, кнопки, верньеры.

Перед пультом имелось три кресла, и все они были заняты. В центре, конечно же, расположился Раковский, по бокам — Куртис и Савватий. Что же до нас с Бэлой, то нам была отведена менее почётная роль — стоя позади кресел, быть на подхвате. Не знаю, как Бэла, а я в особой обиде на это не был. Всё-таки мы в святая святых.
И вот, наконец, долгожданная минута пробила.

Я так при этом напрягся (чтобы запомнить великий момент получше), что перед глазами у меня чуть не поплыли круги. И, как следствие, воспоминания у меня остались какие-то отрывочные. Даже через три часа, когда улеглось волнение и когда я пишу эти строки, не могу выстроить из них последовательный логический ряд. Вот эти отрывки. Поглядывающий то и дело на часы Раковский, радостно заблестевшие глазёнки Бэлы, чопорный до невозможного вид Куртиса, воцарившаяся в котловине тишина, какой-то приподнявшийся справа на склоне чудак, дурашливо так махнувший нам красным платком (якобы можно нам начинать), тускло отблёскивавший на солнце бок биогенератора, чьё-то прерывистое от волнения дыхание (очень даже может быть, что и моё), звон — не то в голове, не то от заработавшей аппаратуры, и, наконец, утопающая под белым пальцем Раковского красная кнопка.

Дальше мои воспоминания более-менее связны.
Биогенератор на дне котловины неуверенно так шевельнулся, поднялся после этого метров на двадцать вверх и в неподвижности замер, словно бы призывая всех присутствующих полюбоваться, какой же он всё-таки красавец. Кто-то от избытка чувств зааплодировал. Инициативу поддержали, и вскоре над котловиной уже гремело вовсю. Я тоже пару раз хлопнул. Несильно так, только лишь для порядка, чтобы не нарушить воцарившуюся в Штабе рабочую атмосферу.

Вокруг шара между тем стали возникать голубоватые всполохи. Это солнечные лучи, преломляясь в окружавшем биогенератор силовом поле, отсвечивали так. Потом всполохи сместились вниз, становясь как бы зигзаговидными — силовое поле принимало удобную для бурения винтообразную форму.
Всё это, между прочим, происходило в абсолютной тишине. Аплодисменты давно смолкли. Все, словно бы зачарованные, замерли, наблюдая за происходящим.
Секунду-другую биогенератор медлил, потом двинулся вниз. Поле, взрывая землю, стало всё быстрее и быстрее вращаться, во все стороны полетели комья земли. Сидевшие в первых рядах зрители с визгом и смехом бросились вверх по склону. Возникла сумятица, продолжавшаяся, впрочем, недолго. Через несколько минут зрители угомонились, расположившись повыше.

Странное это всё-таки было зрелище. Странное и удивительное одновременно. Висящий в воздухе шар, а под ним — голубовато-белёсое мельтешение, от которого почва внизу вихреобразно расступалась, образуя вертикальную шахту.

Так биогенератор начал путь к центру Кадара. Преодолеть ему предстояло без малого пять тысяч восемьсот километров, таков был радиус у этой планеты. Почему биогенератор было решено разместить именно там, а не, скажем, где-нибудь на поверхности, ну, ответ на этот вопрос, мне кажется, вполне очевиден. Что будет с промышленностью через 200-300 лет после Проекта не скажет никто, в центре планеты же всё-таки неограниченные энергетические ресурсы. Сколько будет существовать планета, а это, по меньшей мере, миллиарды лет, столько будет работать и биогенератор. Выход из строя ему не грозит. Устройство у него простейшее, детали созданы по технологии так называемого постоянного самообновления. Что это такое, известно сейчас даже самому распоследнему неучу, так что останавливаться на этом подробно я не буду. Скажу лишь, что технология эта никогда ещё не подводила.

Но я несколько отвлёкся.
Движение биогенератора поначалу было медленное. Так, между прочим, и планировалось. Когда он скроется из виду полностью, скорость его начнёт возрастать, причём постепенно, чтобы генератор поля не перенапрягся. К концу суток она достигнет максимальной своей величины — шестидесяти километров в час. Какие именно породы будут при этом находиться у него на пути, значения