Кадар

как биосубстанцию в биомассу переводить.

Я недоверчиво покачал головой.
— Да он уже который год только и делает, что обещает. Только на практике у него что-то не очень получается.
— Ничего. Он головастый, рано или поздно всё равно докопается. Едим же мы эту чёртову биосубстанцию. Так почему бы не использовать её в качестве биомассы. Док говорит, будто мешает ему что-то, про какие-то гены болтает. — Он помолчал. — Ладно, ты извини, но мне бежать надо. У меня тут ещё одно дельце незавершённое. Смерть лесу!
— Смерть лесу! — откликнулся я, как эхо.

Сейтр двинулся было прочь, но вдруг остановился, почесал озадаченно затылок и вернулся назад.
— Послушай, Корд, — сказал он. — А помоги мне эту дуру до биогенератора дотащить. Упирается, бестолочь этакая.

Тут только я увидел сидящую у забора женщину.
— Вот так-так! — пробормотал я ошарашенно.

Воистину эта женщина была само совершенство. Тонкая, словно бы осиная, талия, полная высокая грудь, восхитительных очертаний бёдра, крутизна которых превосходила всякое воображение, — у меня аж коленки задрожали от одного только взгляда на всё это. Неужто это и есть тот самый, синтезированный сегодняшним утром гомункул? Похоже, что так. Выражение лица у неё, правда, было не очень — пустые, как небо, глаза, то и дело лупающие ресницы, бегущая из разинутого рта слюна. Только... Только кто ж в таких случаях на подобные мелочи внимание-то обращает? Замотать простынкой морду, и вся недолга. Ах, ну что за бёдра у неё, что за бёдра!

— Послушай, Сейтр, — пробормотал я, сглатывая образовавшийся в горле комок. — А тебе когда её... в биогенератор надо?
— Да сейчас и надо. Точнее, ещё три часа назад было надо. Наши всё возились, возились. Ну, ты сам понимаешь, не каждый ведь день выпадает такое. В общем, Шлепень-Шлемень как её увидел, так аж позеленел весь. «Блудники! — кричал. — Подзаборники!» Даже вспомнить страшно, такое он тут всем устроил.

— А не мог бы ты её мне... на полчасика?
Сейтр испугался.
— Что ты!? — пробормотал он, попятившись. — И не думай даже. А если Шлепень-Шлемень увидит? Такое нам устроит.
— Ну, нельзя на полчаса, так хотя бы минут на пятнадцать.
— И не проси. Я сам с ней не успел.
— Так давай тогда вместе? По очереди, а? Ты только погляди, какая красотка — пальчики оближешь! Может, нам такой уж и не увидеть никогда.
— Да не могу я, — простонал Сейтр чуть ли не со слезами на глазах.
— Я возле биогенератора одно хорошее место знаю, там точно никто не увидит. А если и увидит, скажем, что на развоплощение тащим. Ну так как, согласен?
— Гы-гы-гы, — сказал тут гомункул.
— Ты гляди, Сейтр, она тоже не против. Чем тебе не знак?

Сейтр воровато оглянулся.
— Ладно, — сказал он наконец. — Если не долго... Только учти, не я это предложил.
— Конечно, конечно.

Сейтр наклонился к женщине и указательным и средним пальцами сделал ей «козу».
— У-гу-гу! Пойдёшь с нами до забору?
— Гы-гы-гы, — откликнулся гомункул, лупая своими пустыми глазами.

...Минут через сорок мы с Сейтром, похохатывая и подшучивая друг над другом, волокли её вверх по лестнице на башню биогенератора. Не слишком это лёгкое оказалось занятие. Она обвисала у нас на руках, как куль с мукой, цеплялась ногами за ступеньки, то и дело норовила засунуть в рот всякую гадость, и всё не переставала гыкать. Словом, намучились мы с ней, не знаю как.

И всё-таки мы её дотащили. Перевалили кое-как через перила и сбросили в темноту колодца. Секунду спустя до нас донёсся глухой стук.
Сейтр включил освещение. Она лежала на самом дне, на пористых пластинах дезинтегратора. Похоже, от удара она отключилась. Во всяком случае, каких-либо движений заметно не было.

Сейтр включил установку. Дезинтегратор загудел, пластины мелко-мелко завибрировали, с каждой секундой увеличивая частоту колебаний. Вскоре движения пластин стали как бы размазанными, почти незаметными для человеческого глаза. Гомункул так в себя и не пришёл. Его тело тоже начало вибрировать, постепенно разлагаясь. Во все стороны от него поползла тёмная красная лужа. Через несколько минут тело разложилось окончательно, превратившись в жидкий, неопределённого цвета студень, который с хлюпающим звуком был втянут сквозь поры в резервуар биогенератора.

Ну, вот и всё.
Откуда вышла, туда и возвратилась.

Как и все мы. Бр-р, никак не могу привыкнуть к подобному зрелищу.

...Утром следующего дня я проснулся в девять. Поздновато вообще-то, по распорядку полагается вставать в семь, но... очень уж, видно, я вчера замотался.
Поднялся я тоже не сразу.

Ещё лёжа в постели, я вдруг вспомнил о вчерашнем приглашении Мокаисы, о котором напрочь забыл. Вспомнил с сожалением, ведь гомункул мы уничтожили, и Мокаиса теперь наверняка в центре внимания снова. Теперь она и не посмотрит, наверное, на меня. Впрочем, может это и к лучшему. Я представил её толстые рыхлые щёки, покрытые висячими родинками ляжки, взгляд — сонный и как бы липкий какой-то, и подумал, не так уж и многое я потерял. Вот вчерашний гомункул — это да! Эх, на каждого бы по такому. Вот жизнь бы была!

Я сладко потянулся.
Ладно, хочешь — не хочешь, а вставать всё равно надо.

Впереди — нелёгкий разговор со Шлепень-Шлеменем по поводу вчерашней поездки, утраченного вездехода, и вообще — любит он, бумажный воевода, нашего брата помурыжить.
Я встал.

Сразу же обнаружилось, что день у меня решил начаться с неприятностей.
И всё потому, что я — вот же дырявая голова! — проморгал крайний срок, в который нужно проводить Облучение, чтобы избежать Одушевления неодушевлённой материи. Похоже, он истёк накануне.

Мой собственный нож сбежал от меня. Словно гусеница, складываясь и распрямляясь, он быстро прополз по столу и юркнул в какую-то щель. Выковырнуть его оттуда мне не удалось, он только забился ещё глубже и теперь, зараза такая, тускло поблёскивал лезвием, словно бы насмехаясь надо мной. Пришлось применить облучатель. Но от этого стало ещё хуже. Затвердевший нож застрял, и теперь, чтобы извлечь его, нужно было разбирать стену. Я этого делать не стал. Мне только ещё со всякой ерундой возиться не хватало. Ничего, выпрошу у Шлепень-Шлеменя новый.

К счастью, остальные вещи были, кажется, в норме. На всякий случай, я их облучил тоже. Инструменты, одежда, мебель, стены... На всё про всё у меня ушло около пятнадцати минут.

Потом я оделся и вышел на крыльцо. То, что я увидел сейчас, при свете дня, произвело на меня впечатление ещё более удручающее, чем вчера. Только сейчас я по-настоящему осознал масштабы постигшей нас катастрофы. Добрая половина домов в городе была разрушена. Повсюду — следы пожаров и многочисленных Извержений, заваленные полуобгоревшими брёвнами, битым кирпичом и прочим мусором улицы. Покосившаяся башня биогенератора, впрочем, стояла вроде бы ещё достаточно прочно. Какие-то люди копошились у её подножия, укрепляя, должно быть, фундамент. Откуда-то издалека доносился рёв работающих вездеходов. Я пошёл на этот шум и вскоре вышел на обрыв. Открывшаяся внизу картина поразила меня ещё больше. Леса, который ещё вчера от подножия обрыва до самого горизонта покрывал землю зелёным ковром, не было. Вместо него была одна только чёрная, покрытая дымящейся золой равнина, и только вдалеке — километрах в двух — виднелась зелёная кромка, но и она неуклонно отступала под натиском цепочки надвигающихся на неё вездеходов и вооружённых огнемётами людей.

Вот это да!
Я ошеломлённо переводил взгляд то налево, то направо, но везде было одно и то же — покрытая дымящейся золой равнина, отступающий под напором людей лес.
Ничего себе!

Я помотал головой, но зрелище не исчезло.
Да нет, подумал я, такого просто не может быть. Это я, наверное, сплю. У нас же техники столько даже в лучшие времена отродясь не бывало. Откуда эти вездеходы?! Да и людей там не меньше тысячи, наверное.

Ничего не понимаю.
Тут меня кто-то окликнул:
— Корд! Проснулся наконец-то!

Я оглянулся. Ко мне шёл Дорз.
— Доброе утро, смерть лесу, — приветствовал я его.
— Для кого утро, а для кого уже и день. Тебя Шлепень-Шлемень с отчётом уже второй час ждёт.
— Да знаю я. Сейчас подойду. Скажи мне только, что это там происходит? — Я мотнул головой в сторону обрыва.

Дорз без всякого интереса туда посмотрел.
— Кажется, там выжигают лес, — сказал он. — Что тебя так удивляет? — Он криво усмехнулся и как бы испытующе на меня посмотрел. — Э, да ты, брат, и впрямь не в курсе.
— Не в курсе? Чего — не в курсе?

— Спать надо меньше. В общем, сегодня спозаранку люди с Чарта пришли, предложили объединиться. Пригнали всю свою технику, биогенератор, биомассу — двести тонн. У них, оказывается, тоже вчера была заварушка. От города почти ничего не осталось. М-да. Но теперь, похоже, лесу конец, верно?

И он снова как-то испытующе на меня посмотрел.
— Верно, — согласился я. — Вместе мы сила.

Дорз заторопился.
— Ладно, — сказал он. — У меня тут ещё дела, так что я пошёл. А ты слишком долго не затягивай. Я имею в виду визит к директору. Он, ты знаешь, не любит, когда его заставляют ждать.

— Хорошо, — сказал я и снова стал разглядывать чёрную равнину внизу. — Значит, говоришь, с Чарта люди пришли. Вот уж так новость.
Дорз ушёл.

Я же ещё какое-то время любовался работой боевиков, размышляя о перспективах дальнейшей борьбы, — похоже, лесу действительно скоро конец, потом зашагал к административному корпусу.

Кабинет Шлепень-Шлеменя был, пожалуй, единственным в городе помещением, имевшим более-менее обжитой вид. Всё-таки начальство как-никак. Два высоких окна справа полускрывали тёмно-зелёного бархата шторы, словно бы стекавшие из-под потолка на пол. У стены напротив стоял коричневый кожаный диван. Над этим диваном висела картина — тяжёлая, в золочёной раме. Странный сюжет был изображён на ней. Ну, лес, зелёным ковром покрывавший равнину, — это понятно, а вот что за машина такая располагалась над ним? Единственное, что я мог сказать про неё, это то, что была она явно летательная. И это всё. Никогда я подобных машин не то что не видел, но даже и слышать о них не слышал. А ведь я всё-таки технический инженер. Мне по роду моих занятий полагается быть в курсе. А вот поди ж ты. Не менее странной мне казалась и располагавшаяся внизу надпись: «Экспедиция Егора Шлемова покоряет Кадар. Автор — И.С. Лезоринс». Кто такие эти Шлемов, Лезоринс и Кадар, я также не имел представления.

Пол устилал стёртый чуть ли не до дыр ковёр. В углу справа стоял чёрный эбонитовый куб с широким раструбом-горловиной вверху и точно таким же раструбом-горловиной внизу. Это был малый синтезатор для всяких там мелочей — незаменимая в наших условиях вещь. Ещё один куб, поменьше, стоял там же, и я вдруг с удивлением признал в нём тот самый оранжевый аккумулятор, который не далее как вчера притащил из леса. Вот так-так! Ай да директор! Когда же это он успел сработать-то?! А я, простая душа, этот аккумулятор на какой-нибудь вездеход предполагал пристроить. Что ж, ладно.

У дальней стены располагался огромный, словно крепость, письменный стол. Похожие на оборонительные фашины штабеля многочисленных папок, ощетинившиеся, словно бастионы, карандашами и ручками пластмассовые стаканчики. Над всем этим — висящая в мягком полумраке шафрановая лысина генерала- хозяина.

Когда я вошёл,