"Всесильная рука КГБ", или Экзамен по гистологии (рассказ-воспоминание)

Союза ССР! Очень мило! Утром рассказал бы сам себе – ни в жисть бы не поверил! Да я и сейчас не верю! Абсолютно!
- Он вместе с отцом в Академии учился. Нет, не в Фрунзе - Генштаба, - рассказывал тем временем Сашка. – Ну и подружились. И сейчас дружат. А кому мне ещё было звонить? Отцу? Так он далеко. Да и если бы рядом был, такой бы разъеб..н устроил – чесаться устанешь. А дядя Петя сразу в тему въехал. Потому что понимает. Ладно. Всё на этом. Кстати, и приехали. Пошли домой.

- Ну, чего? – хитро спросил он уже на кухне.
- Может, не будем? – неубедительно возразил я.
- Вот всегда знал, что ты гад! – энергично НЕ согласился он. – Не отметить такое дело! Считай, из вражеского плена благополучно вырвались!
- А вот святое грязными лапами хапать не надо!
- Да я экзамен имею в виду!
- А я уж подумал, что…
- И его тоже! А чего? Нормальные ребята, службу тащат исправно! Трусы, конечно. Им когда от дяди Пети позвонили, то я думал – обдрищутся всем своим сплочённым милицейским коллективом. А они ничего, только мордами побледнели. Сейчас тоже, наверное, квасят с перепугу.
- Прошу опять уточнить, что значит «тоже», - говорю я.
- А то и значит, что и нам,грешным, пора. Чего ты сейчас-то менжуешься? Мы дома, закусь есть. Вот только за водкой надо идти. Да здесь недалеко, ты же знаешь.
- А идти, как всегда, мне, – упрямлюсь я. – Ну как же, как же! Герой-спаситель! Граф, мля, Иголкин. Спасибо, Шура!
- Чего тебе, трудно, что ли? А я закуски порублю. Мать как раз позавчера посылку прислала и перевод. Ты крабов в масле любишь?
-Обожаю, - говорю я и иду одеваться. Нет, всё я, всё я! Пора решительно менять характер. А для начала просто надавать пинков этому до предела развращённому продовольственными деликатесами генеральскому сынку. Хотя, с другой стороны, спаситель. Да, с ТАКИМИ папашкиными друзьями ни одна гЛистология не страшна…
- Ты знаешь чего? Ты сразу на все бери, - сказал Саня и протянул мне четвертной билет Государственного Банка Союза ССР. То есть, двадцать пять целковых. Очень хорошие деньги по тем временам. Очень солидные.
-А морда не вспухнет? Это ж шесть бутылок!
- Я же и говорю: чтобы не бегать! – повторил он. – Да, и хлеба! Остальное всё есть. Удачи тебе, Лёша! Береги себя!
- И тебе не хворать… комитетчик-алкоголик, – отвечаю я и иду в магазин. До него действительно недалеко. Три минуты ходу.

Я уже давно, ещё со школьных времён замечал такую особенность моего организма: стоит мне переступить какой-то психологический порог -  и у меня тут же, как у спортсменов, появляется «второе дыхание». То есть, вот минуту назад я, можно сказать, буквально «вырубался» от запредельной перегрузки, и мне срочно нужен был перекур, перерыв, отдых, отдых и ещё раз отдых - но если для отдыха не было никаких возможностей, и в силу таких предельно жёстких обстоятельств я этот окончательный и бесповоротный «отруб» должен был преодолеть (и преодолевал), то сразу же после этого преодоления усталость мигом пропадала, и  я снова чувствовал себя как огурчик, и словно и не было никакой дикой усталости, никакого уныния, вообще никакого ни морального, ни физического негативов! Опять был  бодр весел, полон сил и готов к дальнейшему созидательному труду и обороне нашей горячо любимой социалистической Родины, ура, товарищи!
Так произошло и на этот раз. Я сходил в магазин, мы сели за стол, выпили граммов по сто, и Шурик вырубился. Да-да, самым натуральным образом. Значит, его организм устроен иначе, чем мой… Нам обязательно надо дружить, потому что мы очень удачно замещаем друг друга…
Я отнёс его в комнату, вернулся на кухню, выпил ещё, как следует поел, со вкусом покурил… Жизнь снова повернулась ко мне всем своим светлым личиком (да уже и пора бы!). Спать не хотелось, есть – тоже, выпивать в одиночку – скучно, и вообще это прямая дорога в алкаши-профессионалы ( а мне таковым становиться пока было рано. Надо ещё институт закончить.). Душа требовала активных физических действий. Чем бы заняться?
Надо заметить, что Саня был действительно самым настоящим генеральским сынком. В том смысле, что если и не чрезмерно, но всё-таки внушительно-серьёзно избалованным. Вот взять хотя бы кухню. Это была не кухня, а самый настоящая привокзальная рылаговка: гора грязной посуды в раковине, а на холодильнике, полках, подоконнике да и вообще где только можно и не нужно – солидный, многодневный (а, может, и многомесячный) слой пыли. Пол не знал мокрой тряпки и швабры, наверно, с самого Саниного сюда въезда. Конечно, зачем она нужна, эта швабра, когда мы из вытрезвителей на правительственных «членовозах» по столицам раскатываем! Скотина! Ну что ж, студент, тогда за дело! Отрабатывай крышу над головой и кофе из генеральского пайка!
Часа через четыре кухня сверкала чистотой и приятно пахла. Я вымыл руки и, обозревая довольным взглядом окружающее меня вычищенное-вытертое-вымытое-отскобленное кухонное пространство, уселся перекурить -  и тут раздался звонок в дверь. Кто бы это мог быть? Да кто же кроме Меркулянского! Пришёл, нехороший, узнавать, как и с какими потерями мы выкрутились из «чебуречной» истории! Ну, сейчас я устрою ему козью морду! Товарищ называется! Товарищи, Вова, товарищей не бросают! Как говорится, таких, как ты, Вова, друзей – за причинное место, да в анатомический музей!

Первое, что я увидел – лампасы. Широкие, красные, он буквально подавляли своими генеральскими значимостью и величием. Штанин же было четыре, а если у человека, как известно, две ноги ( как же, знаем! Анатомия-  это наш любимый предмет. Вместе с гистологией.), значит, «лампасников» – двое. Я поднял голову. Да, действительно двое. Смотрят на меня так, как микробиолог-паразитолог смотрит через микроскоп на какую-нибудь противно-несерьёзную вошь. То есть, ну совершенно не вызывающую у него, микробиолога, никаких положительных эмоций. Вошь – не колбаса. Не на что любоваться. Хотя и живое существо, а всё равно мерзость и гнусь.
- Ты кто? – спросили штаны, которые стояли справа. В голосе слышались тяжёлое армейское любопытство и гнетущее вельможно-начальственное раздражение.
- Учусь. Вместе с Сашей.
- Фамилия! (Мама! Да он не говорит – стреляет! И даже не стреляет – расстреливает!).
Я быстро назвал фамилию и вытянул руки по швам.
- А-а-а… Помню. Писал, -  и отодвинув меня как бездушную вешалку, господа генералы прошли (не прошли - проследовали! Лампасы следуют, а не ходят, деревня!) в собственно жилище. Один, который меня и отодвинул, низкорослый, коренастый, был - я запомнил его по фотографиям – санькиным отцом (откуда взялся? Он же должен быть чёрти где. Чуть ли не в братской Монголии!). Другой – повыше, худощавее, но взгляд тоже «мама, не балуй». Его я  на санькиных фотографиях не видел. (И не хочу! Потому что смутно догадываюсь, кто это есть, и такие «догадки», как говорится, серьёзно налагают. А мне это совершенно ни к чему. Хотелось бы, знаете, благополучно закончить высшее учебное заведение.).
- А где этот-то…? – выстрелило из кухни (они прошли сразу именно туда, не заходя в комнату, где в данный момент «этот» смотрел, я очень надеюсь, самые кошмарные сны на тему не конечно же нашей совместно любимой гЛистологии.).
- Спит, - ответил я, по-прежнему не решаясь сдвинуться  с места.
- Понятно. Пьяный. Сучонок. (Как это у папаши ловко получалось - говорить даже не короткими фразами, а просто отдельными словами. И из этих слов-выстрелов, что удивительно, получались довольно-таки эффектные монологи. Да-да, очень впечатляющие. Весьма! Этому, наверно, в генштабовских академиях специально учат: разить врага не только губительным красноармейским огнём, но и беспощадным командирским словом.)
-Балбес, - продолжалась на кухне забайкальско-монгольская буря. – Квартиру ему, дураку, сняли -а он её во что превратил?
- Ну, это ты, Жень, зря! – наконец подал голос тот, второй широколампасник. – Ты посмотри на кухню-то. Блестит как морда у прапора! (Конечно! Чего ей не блестеть! Вот только интересно, кто эту морду сегодня целых четыре часа чистил, мыл и скоблил? А?).
- Это да. Это – хвалю, - со скрипом признался папашка. – Даже и не ожидал… Эй, как тебя? – кухонный генералитет снизошёл, наконец, и до мой жалко-ничтожной персоны. Спасибо, родные! Век не забуду! Вы уж берегите себя назло мировым империалистам-милитаристам! Кто же защитит нас, убогих алкашей, если не вы, отцы-благодетели!
- Иди сюда!
Я выскочил из своего угла как монгольская лошадь русского путешественника Тянь-шаньского - Пржевальского. Он, кажется, тоже был генералом. Бедные лошадки…
-Здрсьте…
-Здоровей видали… - буркнул санькин папашка, но уже не так агрессивно. Да, боевой настрой у него заметно поубавился (похоже, вид блестевшей прапорской кухни возымел-таки своё успокаивающее воздействие.) – Есть дело, студент. За коньячком нам не слетаешь?
Родные мои! Драгоценные! Да как же не слетаю? Вы же, похоже, и случаев таких не знаете, чтобы вам возражали! Конечно! Всенепременьнейше! Мой отказ на вашу коньячную просьбу (это не просьба, балбес! Это приказ!) будет равнозначен оскорблению всей непобедимой и легендарной Советской Армии! Только не расстреливайте! Я наш! Патриот! Советский! Я водку пью!
Кстати, о водочке. Я чуть было не ляпнул, что, дескать, не желаете ли с устатку? А то вон, «у шкапчике припрятаны». Целых пять полных бутылок. Но вовремя представил, какие сейчас разверзнутся небеса, какие кары падут на санькину (и до кучи на мою) головы… Поэтому сделал идиотские лицо и послушно затряс головой: конечно, конечно! Очень-очень рад! Завсегда и запросто можете рассчитывать! Всегда ваш!
-На, -  и перед моим носом появилась «четвертная» денюжка. Точно такого достоинства я уже сегодня видел. Может, это у них фамильное – для покупки бухалова использовать двадцатипятирублёвые казначейские билеты? Фирменная визитная карточка генеральской семьи?
- Сколько брать?
-Бутылку. И лимон.
- Будет сделано. (Только бы «шкапчик» не стали инспектировать! Иначе быть беде!).
Мигом оделся, мухой слетал в лавку, три минуты -  и бутылка с цитрусом на столе.
- Быстро бегаешь, - скупо похвалил папашка и тут же забыл о моём существовании. А как же? Конечно! Мы же на «членовозах» к лубянкам не подкатываем! Где там мой родимый угол в прихожке?
Минут через пятнадцать лампасы собрались уходить.
- Этот… проснётся – скажешь, что был,  - распорядился папашка. –
Это ты с ним в вытрезвитель-то загремел?
- Так точно, - кивнул я виновато. – И совершенно случайно. Только лимонад.
- «Случайно»… - хмыкнул он. – Я что-то не слышал, чтобы кто-то туда совершенно случайно… Говорю же – балбесы! – каким-то теперь даже радостным голосом в очередной раз констатировал папашка (а, может, это он всё же не про нас? Может, про милиционеров? Может, это они – балбесы? А кто же? Конечно! А мы – гЛистологи-хорошисты. День и ночь грызём гранит науки. Пора приобретать запасные челюсти.)
- Ладно, мы пошли. Коньячку вам оставили. Похмелитесь…студенты прохладной жизни.
-Будет сделано, - быстро ответил я. – Обязательно. Всего хорошего. Счастливого пути.
Нет, всё-таки есть в холуйстве своя радостная прелесть! При постоянном прогибании перед большими людьми и сам начинаешь ощущать себя почти что человеком!

Утро было на удивление не тягостным, и внушало чувство