ПЕТРУШКА

думает. Сломалась воля государева, не ведавшая ни в чём отказу. Весь путь, кой прошли от дома Заряницы до этого вертепа, докучал ей, уговаривал, подарками одаривал. Паровыми щипцами кудри свои редкие завивал, прихорашивался, парижскими румянами щеки бледные да морщины глубокие грунтовал. Всё надеялся. Да напрасен ино был труд его, получил ответ не по своему желанию; не глядела на него девица, не принимала подарки царские: не надобно ей величия, ни к чему чертоги богатые. Готова была дочь лесничего себя жизни лишить, абы не потерять чести девичьей. 
      Не усидел грозный воитель в своей спальне. Тайно пробрался к дверям, за которыми дева ко сну готовилась. Хотелось Поздею здесь, а не в чертогах царских, девой юной насладиться, невинность её растлить своей особой царственной.
      А красавица только расплела косу длинную, с сорочицы поясок сняла и на соломенный тюфяк присела, как дверь распахнулась, а на пороге царь, и одеяние на нём не для торжественных  церемоний, и не кладёт он креста на лик свой  белёный. Стоит, зрит на неё очами тусклыми, желваками играет, горячим языком по сухим    губам проводит; хочет слюну сглотнуть, да нет её, пересохло в горле. Судорожно задёргался кадык, запершило горло, закашляло всё нутро. Стоит царь, одной рукой за косяк дверной держится, другой рукой грудь растирает, старается кашель унять. Раскраснелось лицо его, побагровело  излишне. Кое-как справившись с коварным приступом, шагнул в комнату.
      Опустив руки на колени, Заряница застыла на своём тюфяке. Величество с приторной улыбкой приблизилось к девушке. 
      — Пошто, милая, боишься меня? Избегаешь ласк моих, подарками моими пренебрегаешь, али не по нраву они тебе, не достаточно дороги и прекрасны? Што молчишь? Ну, подыми очи свои от полу, одари меня взглядом своим. Излечи  душу от печали многодневной, што серой тучей затеняет разум мой, на тебя глядючи. В твоей власти исцеление моё. 
      — Господин мой, Богом над людьми высоко поставленный! Волею своей правишь ты миром, странами многолюдными. Пред взглядом твоим падают ниц народы великие, не смея с колен подняться без твоего повеления. Всё подвластно и ведомо тебе в твоих владениях, токмо не ведать Вашему Величеству ласк моих, что из сердечного сосуда водопадом любви изливаются, не насладиться нектаром губ моих алых, не тронуть стана девственного, ибо не для царских утех сберегла я честь девичью.
      Заряница вскочила с постели и, метнувшись к стене, с силой вжалась в неё спиной, желая слиться с преградой воедино, раствориться в ней, втиснуться  хоть в какую не-то щёлочку, трещинку, токмо исчезнуть из горницы, чтобы не видеть  постылого. Распластавшись по стене, в отчаянии шарила руками по сторонам и, сорвав первую  попавшуюся куклу, прижала к груди, словно ища у неё защиты и помощи.
      — Силой можешь взять плоть мою, но знай — холод, что ты породил во мне, превратит тебя в лёд, и никто не захочет отогреть твоё сердце. Мне отвратительно даже помыслить о тебе, а ты ласки свои мне предлагаешь. Скорее я приму в своё сердце этого игрушечного балагура, чем стану обнимать твоё царское величие. Это моё последнее слово на твои домогательства.  Отпусти ты меня на волю во родну сторонушку, прояви милосердие, ненавистна мне твоя золотая клетка! Да и ты опостылел, слова твои словно огнь жгут моё сердце. Исстрадалась душа по вольным просторам, по шёпоту лесной кущи и весёлой песни  ручья, да и по батюшке сердце моё соскучилось. 
      Поморщился царь Поздей,  вскипела в нём дурная кровь да и ударила в голову, будто в колокол; загудело, зашаталось всё вокруг: оскорблённое самолюбие помутило взор его, желчью наполнилось сердце.
      — Ну что ж, попомнишь ты меня, узришь небо войлочное и звёзды лыковые. В рубище по миру пущу, не покаюсь,— пригрозил высокородный народоправитель и, разворачиваясь к двери, вожделенно скользнул взглядом по стану девицы. Распалённый взор его задержался на пёстрой кукле, и в одночасье зародилась в венценосной голове нехорошая мысль. Царь замолчал, и злая усмешка коснулась сухих губ. Не сказав больше ни слова, он вышел прочь. 
      Заряница шагнула было к постели, бессознательно сжимая в руках куклу, но ноги не послушались, подогнулись, и она опустилась на пол, где и осталась сидеть. Горькие слёзы заскользили по бархатным щекам и, сорвавшись, упали на раскрашенное деревянное лицо Петрушки. Глаза куклы вдруг ожили, зажмурились на мгновение, будто от яркого света, и в скорбном участии уставились в унылый лик девушки. Узрев диво такое, та не испугалась, нет, не отбросила куклу прочь, а, почувствовав в её взгляде сострадание, ещё пуще залилась горючими слезами. Глаза Петрушки полыхнули гневом, яростью от бессилия, от невозможности что-либо сделать; не мог он оказать ей помощи, ибо жизнь в одних лишь глазах теплилась, а всё остальное лишено жизни и цветной тряпкой висело на руках у несчастной страдалицы.
      Излив печаль слезою солёной, Заряница отрешённо вглядывалась в игрушку, перчаточную куклу с огромным носом и живыми, человеческими глазами. 
    Незамеченная царём, в тёмном углу сидела молчаливая Дейдра. Казалось, она  была поглощена своими мыслями и всё происходящее в комнате ей безразлично. Однако она всё слышала, ни одно слово не проскользнуло мимо её слуха. 

    Ночная царица Луна, посвящённая во все тайны Вселенной, отринув от себя рваное покрывало облаков, наконец, воссияла в своей нагой красоте и холодным синевато-серебристым светом чрез окно вошла в горницу. Осветив Дейдру, объятую глубокой печалью, она тронула её губы звёздным пучком света. Молчальница очнулась, уселась за прялку и взялась прясть кудель, и вместе с движением пальцев обрела речь. Послышалось её пение:

              Чтобы, чтобы уродиться мне одной,*
              Нарядил бы меня тятенька родной,
              Эко же: уродилась не одна,
              Наряжают всё сестрицу, не меня,
              До чего будем сестрицу наряжать?
              Стало не́ за кого замуж выдавать …

      Истомлённые печалью слова её, пролившись из немых уст, вплетались костро́ю* в тонкую нить пряжи, ровными витками сбиравшимися на веретено. Дейдра, сбросив с губ цепи затворные, поведала Зарянице боль свою, запечатанную в ней молчанием:
      — Летал голубь, летал сизый, к голубице ворковать, да попал в когти коршуна, и осталась    голубка одна.  Оборвалась тропинка, к счастью ведущая, к очагу жаркому, любовью зажжённому… 
        Заряница слушала, затаив дыхание и время от времени горестно вздыхая, поглядывала на влажные глаза куклы, устремлённые на рассказчицу.              
                                                                                                        
 
        ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ 
      
  * кружало государево — кабак.
  * мытарь — сборщик налогов.
  * безживотие — нищета
  * велелепие — восхваление.
  * ажно — так что.
  * Для ваших карманов  понастроили балаганов,
      Каруселей и качелей для праздничных веселий!
      Крутись, веселись у кого деньги завелись!  — прибаутка московских        «дедов-зазывал»
  * Бонжур, нарумяненные старушки, Молодые старики* — слова Петрушки.
  * кострА — жесткая часть стебля волокнистых растений (льна, конопли)