Spoudogeloion. История Европы в романах

государствах, – усмехнулся мессир Робер. – В старые времена рыцарь, оказавшийся в столь плачевном положении, отправлялся на подвиг: он мог, к примеру, сразиться с драконом. Раньше драконов было много; святой Георгий стал знаменит только потому, что его подвиг был талантливо описан вашей братией, монахами, – а сколько других рыцарей успешно сражались с драконами, но остались неизвестными!
На моей родине около двухсот лет назад жили сразу три дракона: все они были огромными, чешуйчатыми, с зубастой пастью и головой с рогами, с перепончатыми крыльями, с четырьмя лапами, заканчивающимися страшными когтями, с длинным острым хвостом. Они выдыхали пламя, а также могли извергать град, раскаленный песок, молнии и даже холод. Их шкура была непробиваемой для стрел и копий, а кровь была зеленой  и причиняла ожоги, а чаще вызывала скорую и мучительную смерть.
Драконы обитали в пещерах и имели сильное пристрастие к золоту и драгоценным камням. Воровать и захватывать золото – это их основное занятие, но ещё они похищали девушек или требовали их в плату за пользование водой из озёр. Наши несчастные поселяне должны были ежегодно выплачивать драконам дань в виде самых красивых девственниц.
Конечно, всегда находились рыцари, отправлявшиеся на бой с драконами, но победить этих гадин было трудно. Нужно было дождаться, когда дракон сделает глубокий вдох перед тем, как извергнуть пламя, вскочить ему на спину и срубить голову или пронзить ее копьем. Но зато рыцарь, убивший дракона, мало того что получал сокровища, он становился неуязвимым, а жизнь его длилась в несколько раз дольше, чем жизнь обычного человека.
Рыцари, вышедшие сражаться с драконами, гибли один за другим, но на место погибших заступали новые, и, в конце концов, драконы всё же были убиты. С тех пор их больше не было в наших краях, и я не слышал, чтобы они обитали где-нибудь еще в наше время.
Другой способ обогатиться, – привычный и проверенный, – война. Не скоро люди перекуют мечи на орала, святой отец, а война всегда приносит кому-то беды и смерть, а кому-то – славу и богатство. Повод же к войне найти несложно, – было бы желание.
О, нет, я не хочу сказать, что поход в Святую землю начался только из-за корысти, но стремление обогатиться являлось важной причиной! Об этом ясно и прямо говорил святейший папа в своей известной речи перед началом похода. Я там присутствовал и отчетливо помню его слова:  «Земля, которую вы населяете, сдавлена отовсюду морем и горными хребтами, и вследствие того она сделалась тесною при вашей многочисленности: богатствами она необильна, и едва дает хлеб своим обрабатывателям. Отсюда происходит то, что вы друг друга кусаете и пожираете, ведете войны и наносите смертельные раны. Предпримите путь ко Гробу святому; исторгните ту землю у нечестного народа и подчините ее себе. Земля та течет мёдом и млеком. Иерусалим - плодоноснейший перл земли, второй рай утех. Кто здесь горестен, там станет богат».
Все присутствующие на площади необыкновенно воодушевились при этих словах и кричали «Так хочет Бог, так хочет Бог!». А я подумал тогда, а почему бы богатым людям, – а их было там достаточное число, – не поделиться своими доходами с бедными? Пусть не отдать им последнюю рубашку, как призывал Спаситель, но хотя бы пожертвовать часть своих доходов, оставив себе лишь самое необходимое? Ведь в то время как наши богатые синьоры купались в роскоши, а вместе с ними и церковь, – простите меня, святой отец, за откровенность, – бедняки умирали с голоду. Может быть, если бы богатые были щедрее, не пришлось бы нам «кусать и пожирать друг друга» и не пришлось бы искать богатств за морем?
– Но вы отправились в Святую землю, всё-таки, не за этим, – с мягкой улыбкой возразил Фредегариус. – Вы, наверно, забыли, что говорил его святейшество: «От пределов Иерусалима и из города Константинополя к нам пришла важная грамота, и прежде часто доходило до нашего слуха, что народ персидского царства, народ проклятый, чужеземный, далекий от Бога, отродье, сердце и ум которого не верит в Господа, напал на земли тех христиан, опустошив их мечами, грабежом и огнём, а жителей отвел к себе в плен или умертвил... церкви же божии или срыл до основания, или обратил на свое богослужение. Кому же может предстоять труд отомстить за то и исхитить из их рук награбленное, как не вам. Вас побуждают и призывают к подвигам предков величие и слава короля Карла Великого и других ваших властителей. В особенности же к вам должна взывать святая гробница Спасителя и Господа нашего, которою владеют нынче нечестные народы». И недаром он заключил свою речь так: «Всем идущим туда, в случае их кончины, отныне будет отпущение грехов».
– Да, вы правы, это тоже было сказано, – согласился Робер. – Вопрос, однако, заключается в том, какая причина была важнее: благочестивое рвение, желание совершить подвиг во имя веры или корысть? Наш мудрый понтифик так всё это перемешал, что трудно отделить одно от другого. А была и третья причина, о которой он упоминал: «Народ проклятый, чужеземный, далекий от Бога, отродье». Вы никогда не задумывались, святой отец, почему в людях живет такая ненависть ко всем, кто отличается от них, нетерпимость ко всему чужому, незнакомому, непривычному? Откуда в нас восприятие чужого как непонятного, непостижимого, а поэтому опасного и враждебного? Животные проявляют враждебность и неприязнь к чужакам, но мы-то не животные: в нас горит искра божья и нам должны служить путеводной звездой заветы Христа, который говорил о любви не только к друзьям, но и к врагам нашим. Почему же мы так боимся и так ненавидим непохожих на нас; почему само слово «чужой» вызывает в нас страх? Почему мы сторонимся чужих, отвергаем их, считаем виновниками всех наших бедствий?
Я повидал множество «чужих» и могу сказать вам, что они не хуже и не лучше нас, – они такие же люди, как мы. Если они молятся другому богу, даже ложному богу, то их следует пожалеть за это, но не убивать; если они придерживаются иных обычаев, то надо помнить, что и наши обычаи для них – иные; если они отличаются от нас по одежде или цвету кожи, то и мы в этом отличаемся от них. Когда нам трудно, то мы ищем помощи у своих, но и чужие ищут помощи у своих в трудные моменты жизни – так в чём же разница? Почему мы уверены, что наши «свои» безусловно превосходят «чужих»? Разве мы настолько совершенны, что все остальные люди – прах под нашими ногами?
А может быть, в глубине души мы сознаем свое несовершенство и от этого злимся на тех, кто не похож на нас, кто способен превзойти нас в чем-либо? Может быть, ненависть – это просто слабость, которую мы хотим скрыть? Или это болезнь, поражающая мозг человека и заставляющая совершать безумные поступки?..
– Я вынужден снова возразить вам, мессир рыцарь, – прервал его монах, как бы извиняясь. – Не говоря о том, что вы умаляете нашу религию, – единственно правильную, свет божьей истины, – вы упускаете из виду важную вещь: не мы, а они захватили землю Спасителя нашего, надругались над нашими святынями, притесняли наших единоверцев. Мы защищались, а они нападали. Вообще, мне странно слышать подобные речи из ваших уст.
– Ну вот, вы и меня, чего доброго, причислите к «чужим»! – рассмеялся Робер. – Спаси меня Господь умалять христианскую религию, которую я искренне исповедую и за которую готов отдать жизнь! Не забывайте, что и я был среди тех, кто с восторгом слушал папу и горел желанием отмщения. Да разве я оправдываю наших противников? Я же сказал, что и они люди, а значит, и они не без греха. Впрочем, они ведают, что такое грех, и вовсе не так далеки от бога, как утверждал его святейшество. Они чтят Христа и Святое Писание, хотя поклоняются Магомету, которого считают величайшим из пророков. Он заповедовал им с уважением относиться к нашей вере и нашим церквам, и если кто-то из его последователей нарушает эти заповеди, то грешит против Магомета не меньше, чем против Христа. Кстати, тот их правитель, который разрушил храм Гроба Господня, был убит своими же приближенными, а храм восстановили еще до нашего похода на Иерусалим.
– По-вашему, ходить туда не следовало? – Фредегариус не смог сдержать иронию.
– Надо было навести порядок в своем доме, а после этого мы стали бы так сильны, что никто не посмел бы обижать нас, нашу религию и наших братьев во Христе, – проговорил Робер, прищурившись и быстро взглянув из-под опущенных век на монаха. – Если бы нас вела на Восток только вера, так и следовало бы поступить.
–– Но была священная миссия Петра Пустынника, а ему сам Спаситель предписал поход против иноверцев, – Фредегариус для пущей убедительности поднял глаза к небу и перекрестился. – Таким образом, отвергая безусловное превосходство религиозной идеи этого похода над всеми прочими, вы не соглашаетесь с Господом нашим.
– Пётр Пустынник? – переспросил Робер. – Что же, давайте вспомним и о нём.
***
– Пётр Пустынник… – повторил Робер в задумчивости. – Я видел Петра Пустынника три раза.
– Вы видели его?! – воскликнул монах с величайшим благоговением, удивленно и недоверчиво глядя на мессира Робера.
– Да, а почему вы так удивлены? – спросил Робер и в глазах его вспыхнули веселые искорки. –  Мы жили с ним в одно время, в одной и той же стране, бывали в одних и тех же местах. Это для вас он легендарная личность, вроде Иисуса Навина, остановившего солнце, а для меня – один из многих людей, промелькнувших на моем жизненном пути. Скажу вам больше: первая встреча с ним не произвела на меня впечатления, вторая оставила неприятный осадок, а третья вызвала жалость и презрение.
– Встречи с Петром Пустынником оставили в вас неприятный осадок и вызвали жалость и презрение? – недоверчиво проговорил монах.
– А вы послушайте… Первый раз я увидел его на площади, когда папа выступил со своей пламенной речью. Я был там с товарищами и кто-то из них указал мне на жалкого человека небольшого роста, стоявшего невдалеке от нас. Оборванный, грязный,  в грубой сутане, он раскачивался и потрясал кулаками, бормоча что-то и вздымая глаза к небу.
Когда папа замолчал, сотни людей бросились к его святейшеству, дабы возблагодарить за сказанную речь и изъявить полное согласие с его словами; в их числе был я с моими приятелями. Возвращаясь, мы заметили всё того же оборванного человека, который так же, как прежде, раскачивался и бормотал, но теперь его можно было услышать. «Спаситель ведет нас!.. Отомстить за обиды… Так хочет Бог!.. Врата рая, врата рая…» – непрерывно говорил он.
– Кто это? – поинтересовался я у своих друзей.
– Рыцарь, – ответили мне.
– Как так?
– Бывший рыцарь, – со смехом уточнил мой приятель,  – а  ныне отшельник. Разве ты не слышал о нём? Его прозвали Петром Пустынником, да, видно, надоело ему жить в пустыне. Он ходил в паломничество на Святую землю: посмотри, какой он загорелый.
– Чему же ты смеешься?
– А он странный, – вмешался другой мой товарищ, – совсем не похож на святого человека: раздражительный, вспыльчивый и, по-моему, одержимый.
– Но чернь принимает его за святого, – возразил мой третий товарищ. – Он умеет находить общий язык с простонародьем, и этого Петра слушают, открыв рот.
– Бог ему судья. Мало ли сейчас проповедников,