свете свечей, горящих в дальних углах, двигались перед моим взглядом. Угловато и неуверенно ступал Родион своими большими ступнями, легко и грациозно шла Маша, будто такое делала каждый день. После каждого цикла Люба зажигала одну из четырех больших красных свечей по углам квадрата. Последней была она. Торжественная поступь ее подводила черту этой части церемонии.
Мы сидели на коленях, выпрямившись, друг напротив друга по сторонам квадрата. Я напротив Марии на темной линии, Родион напротив Любы на белой линии.
- Великая Дева Инанна есть любовь! – провозгласила Люба. – Да воздадим поклонение божественной Царице! Она благосклонно взирает на нас сегодня, ибо ей угодно принять в свое лоно двух новых обращенных. Ликуйте и радуйтесь, ибо ваши души будут сохранены для жизни в Истине. Родион! Встань и подойди ко мне. Я дарую тебе Истину!
Родион стал и приблизился к сидящей по прежнему на коленях Любе. Она потянув вниз, усадила его прямо перед собой. Положила его руки себе на грудь. Я с ужасом подумал, что вот сейчас это совершится, да еще прямо на моих глазах. Что моя возлюбленная сестра сейчас будет в объятиях другого мужчины, ну, пусть, почти еще мальчика. А я ничего не могу сделать!
Она несколько раз поцеловала его. Руки его по прежнему были у нее на груди, они поглаживали ее, даже сжимали немного. Я увидел, что член его совсем уже не такой сморщенный, он с каждой минутой расправлялся и уже почти нацелился ей в живот.
Маша тоже наблюдала за этой сценой и, взглянув на нее, я теперь увидел наконец на ее лице смущение, впервые за все это время. Наши взгляды пересеклись. В этот момент Люба встала, отстранив от себя порядком уже распаленного Родиона и подошла к Маше. Она взяла ее за руку и подвела ко мне.
- Благословляю вас! Соединитесь во имя Царицы Инанны и во славу ее! – торжественно произнесла она и вложила руку Маши в мою. Затем она повернулась и вновь приняла объятья новообращенного.
Его руки протянулись к ней, притянули к себе. Я будто во сне видел сзади ее сверкающие полушария, прижимающиеся к чужой ноге, чужие руки, гладящие ее стройную спину, ее голову, лежащую на чужой груди. Ноги с большими ступнями косо торчали из-под ее ног. Он все силился выбраться из-под нее, навалиться на нее сверху, но она не хотела. Наконец, он сдался. Она повалила его на спину и оседлала. Его нога оказалась между ее ягодиц, и они не спеша терлись об нее, с силой вдавливаясь.
- Знай же, что властью Царицы я вновь стала девственна! Я, Дева Любовь, готова принять тебя! - промолвила она и с этими словами она привстала и, взяв его член за корень, направила в себя.
- У-у-у! А-а-а – услышал я его стоны. Люба медленно приподнималась и опускалась. Я был виден его мокрый поршень, ходивший между ее ног. Вдруг она обернулась и посмотрела на нас через плечо.
- Будь что будет, - подумал я, взяв безвольную машину руку в свою. Повинуясь моему движению, она опустилась на ковер рядом со мной. Мне хотелось быстрее преодолеть ее смущение. Ее робкие поцелуи постепенно стали все крепче, грудь напряглась и соски затвердели под моими руками. Ноги еще оставались тесно сжатыми, но руки уже опустились мне на плечи и поглаживали спину. Она закрыла глаза и дышала все чаще, когда я оторвался от ее губ и стал целовать поочередно ее маленькие изящные груди с торчащими в стороны сосками. Я проходился поцелуями также по всей ее тонкой грациозной шее, спускался к хрупким ключицам и вновь встречался с ее губами. Они уже теперь не отстранялись, как в первый момент, а сами тянулись к моим. Привстав, она села боком, на мою ногу и, повернувшись, обняла меня за шею. Она чувствовала уже возбуждение моей горячей плоти, которая упиралась ей в бедро. Я же чувствовал своей ногой ее увлажнившееся лоно и порывистость движений. Моя рука начала путь от ее колена по все более нежной белоснежной коже внутренней стороны бедра к ее саду любви. И она не отстранялась до конца и не сжимала ноги, так что я смог коснуться ее влажных врат, и она дрогнула от этого прикосновения. Повинуясь порыву, я ссадил ее с себя, взял крепко за бедра и, не дав ей опомниться, широко их раздвинул. Я приник губами к ее женственности и насладился благоуханием ее сада. Я чувствовал, что она тоже воспаряет вместе со мной по ее встречному движению навстречу моему языку, по тому, как сжимала она бедрами мою шею.
Оторвавшись, я замер на мгновение над ее распростертым телом, с напряженным моим естеством, зависшим над ее раскрытым лоном. Ее тело, такое маленькое и легкое, уже ждало моего проникновения.
- А ведь это могла быть и моя дочь! – подумалось мне, когда я вошел в нее. Ее почти мальчишеские бедра дрогнули и подались сначала от меня, а потом мне навстречу. Она застонала и обняла меня ногами. Мы поднимались и опускались вместе на волнах наслаждения. Они набегали и растекались струями, раз за разом. Но в глубине все сильнее раскручивался водоворот, поднимая темные воды к поверхности. Каждая волна была все отвеснее, все мощнее, все напористее.
И вот наконец момент настал. Маша часто-часто задышала и ее тело завибрировало под мной. Она впилась ногтями мне в ягодицы, и это было как если бы пришпорили коня. Бурлящая белой пеной волна прорвала все преграды хлынула неудержимо в ее глубины, затопив ее тело и ее сознание.
Люба лежала на спине, откинув голову, глядя прямо вверх невидящим взглядом. Ее тело блестело от пота. Тонкая струйка влаги сочилась из ее лона. На груди ее лежала лохматая голова Родиона. Изломанная линия тела, мягкий, лежащий на боку член. Силуэты их казались расслабленными. Потрескивали догорающие свечи. Было очень тихо.
Маша больше не была моей частью. Она еще лежала на моих руках, наши бедра еще были соединены, но цепь разорвалась.
За окном – проблеск лунного света: первая четверть.
В эту ночь мы оставили их у себя – было поздно ехать. Мы лежали с сестрой в ее широкой, бывшей родительской, постели и молчали. Спать не хотелось. Я вспоминал картины сегодняшнего вечера, и мне становилось то больно, что видел мою любимую, которую пронзал другой, то стыдно, что сам был возбужден и видом сестры и тем, что ласкал другую женщину и излился в нее. И все тут же, на том же ковре! То накатывало желание вновь овладеть Любой, утвердиться в ней, смыть своей влагой чужую. Что-то подобное, наверное, чувствовала и сестра. Когда я повернулся к ней, она была готова. Она раскрыла мне руки, и я легко вошел в нее, в ее горячее лоно. Люба вся трепетала и страстно целовалась, сплетаясь языком с моим. Я держал ее всю в руках, и был на вершине, вновь! Она не была более в роли жрицы, она была просто женщиной, которая шептала мне мольбы о прощении, переходившие в любовные стенания и так продолжалось и продолжалось, пока мы нет растворились друг в друге.
Мне кажется, в эту ночь нечто подобное происходило и в соседней комнате.
Приближалась немесия – время священного действа служения Царице. Почти все уже было приготовлено для наших мистерий. Накануне обязательных дней воздержания я пришел к Любе. Открыл дверь своим ключом. С порога услышал звук льющейся воды: она принимала ванну. Я увидел ее волосы раскиданные по белой эмали, слегка возвышавшиеся над поверхностью воды белые полушария ее груди. Завидев меня в дверях, она жестом подозвала подойти ближе. Знала, конечно, чем все это закончится.
Вода была обжигающе горячей, и так же горячо было ее обнаженное тело в моих руках. Мы соединились, слились в одно целое, нераздельное существо. Вода плескалась через край, бились наши тела, сплетенные в объятии. Через короткое время она вскинулась подо мной, взлетая в сладострастные дали. Расслабленные мы долго лежали молча, прислушиваясь к звукам падающих капель. Затем я сказал то, что давно уже не давало мне покоя:
- Ты мне многое рассказывала, но всего я до сих пор не знаю. Это меня тяготит.
- Чего ты боишься?
- Боюсь, что как опять увижу тебя с другим – не сдержусь!
- Ты помни только, что это не просто грех свальный: это священный грех, понимаешь? Это наша жертва. Если ты поймешь это всем сердцем, будет тебе легче. Как мне, - добавила она. Хотя я не услышал в ее голосе большой уверенности.
- А ты что чувствовала, когда видела меня с Машей?
- Что? Я же сама вас соединила, своей рукой!
- И что же? Я спросил про чувство.
- Я была рада. Рада, что Великой деве приносим мы дары любви. Это и есть радость служения.
- А ты испытала наслаждение с Родионом?
- Оргазм, ты имеешь в виду? Да, конечно! Я уже тебе говорила, что это я могу делать по своему желанию.
- Да, да. Ну, а как мужчина он тебе как? Тебе приятны были его ласки?
- Это мне не так важно. Важнее, что он мой брат теперь, нет, не как ты, конечно, а – по вере. Ты ждешь, что я спрошу у тебя то же о Марии? Так это мне тоже не важно. Я видела, как она трепетала, когда ты входил в нее, как ты стискивал ее груди и лизал их. Я слышала ее стоны, твои стоны и рычание, когда ты извергался в нее. И мне было хорошо: я знала, что ты оплодотворяешь ее не семенем, а верой! Любовь к Истине – вот что важно, вот, чего ради мы живем.
- А вдруг – не только верой? А если она забеременеет?
- Маша меня тоже спрашивала об этом, она ведь никак не предохранялась. Но я ее успокоила: сказала, что от этих объятий ничего не может быть, ибо это любовь неземная, и от нее детей не бывает, как от простой плотской.
- И ты в это веришь?
- Конечно. – она улыбнулась в полутьме и прильнула ко мне. - Точно также и я от Родиона никогда не зачну. Но лоном своим я в веру его ввела, Истине приобщила. Я чувствовала тогда Дух, из меня исходящий, и это пронзило всю меня, и я была будто в забытьи, но все чувствовала, все его удары внутри себя. И когда он извергся, я тоже взорвалась. Это куда сильнее, чем просто плотское удовольствие.
Все эти речи убеждали меня, что Люба настолько искренне и глубоко верит во все эти вещи, в то, что она называет Истинным Учением, что мне не удастся даже и на волос сдвинуть ее в выбранного пути. Служение было на первом месте, все остальное второстепенно. Она просто не будет слушать никаких моих аргументов. Я решил не рисковать возможным разрывом и пока не возражать сестре ни в чем. Время покажет. Надо терпеть – сказал я себе.
Настал час Великой Инанны, дающей жизнь. Мы все вчетвером собрались в этот вечер в любиной квартире. Это место воспринималось уже не как жилье, а как храм или святилище: эти церемонии уже бросили свои тени на его стены, потолок чуть уже потемнел дыма многочисленных горевших здесь свечей. Сама атмосфера этого дома уже легко преображалась из обычного жилища в место таинства.
Инанна – это красота, любовь, жизнь, - учила нас Люба. – Она есть провозвестница Истины, идущей от Царя мира, Бога и повелителя всего сущего. Это одна ее ипостась - царицы, нашей повелительницы. Она – Дева, источник прекрасного на земле и в душе людей. Это другой ее лик. Она – это возлюбленная, жена, мать, дарующая жизнь. Она дарует нам начала, зарождения всего на земле. Это есть третья ее сущность, без которой не было бы ничего на свете.
Все обрядились в просторные белые одежды. Сестра же была в светлом хитоне цвета спелой пшеницы. Колосья сухой пшеницы устилали пол нашего святилища в центре которого был установлен небольшой помост, накрытый белой материей. Все освещались свечами,
