Остров второй. Декабрьский вечер на Острове Светлый

которым, на мой взгляд, было несколько за семьдесят.
Они вежливо улыбнулись мне, я в ответ поклонился:
- Вадим.
- Омалия, - одна из дам протянула мне руку в шелковой перчатке, внимательно глядя на меня сквозь стекла очков в тонкой золотой оправе из-под окантованных короткой вуалью полей достаточно фривольной шляпки.
Я, чувствуя себя идиотом, привстал и поцеловал протянутую мне руку.
- Вера, - отвлекла меня от этого занятия вторая соседка, в шляпке похожей больше на чалму, из-под которой, будто случайно, выбивалась аккуратно расчесанная седая челка, одним краем достигавшая левой тонко выщипанной брови.
Она протянула мне руку так, что ее оставалось только пожать.
Тем временем, между столами сновали Франко и Анна, расставляя перед гостями высокие бокалы с шипучим аперитивом.
- Откуда вы юноша? -  спросила Омалия.
На секунду забыв о более пятидесяти прожитых мной лет, я ответил:
- Из Санкт-Петербурга. Это в России.
Вера недовольно хмыкнула:
- Неужели вы считаете, что мы не знаем где этот город?
- Простите, - я чувствовал себя не в своей тарелке. Кто они, как с ними себя вести?
- Я не расслышала, как вас зовут? – Вера повернулась ко мне левым ухом.
- Вадим.
- Спасибо. Запомню
- Вы действительно имели честь сами найти Острова? – опять вопрос от Омалии.
- Да. Это было давно. Мне тогда было чуть более двадцати, но искать начал еще в детстве.
- Вам это помогло?
- Да. Я нашел то, что искал. Я тогда нашел в этом комфорт.
- Фи! Какое плохое слово, если вы об Островах!
- Я нашел душевный комфорт, - поправился я, хотя меня коробило от моей же высокопарности.
- Это другое дело. Но согласитесь, это обрекло вас на одиночество?
- Почему?
- Вы меня об этом спрашиваете? Если вы не поняли, то я не о том, что вас никто не окружал, что вы ни с кем не общались, я о другом. Теперь вы меня понимаете?
- Не совсем, -  покривил я душой, хотя, не то чтобы смутно, но не достаточно четко понимал ее, но, скорее всего, соглашался с ней.
- Странно. Вы художник?
- Нет.
- Музыкант?
- Нет.
- Поэт?
- Нет.
- А-а-а, писатель.
- Нет. Я просто иногда записываю, то, что мне видится, то, что чувствуется. Но это так, я бы сказал, несерьезно.
- Вы еще молоды, - я мысленно усмехнулся, - у вас еще многое впереди, а раз вы умудрились найти Острова, то когда-то это несерьезное еще имеет шанс стать серьезным. Хотя может оказаться простым пшиком. Но согласитесь, найдя Острова, вы стали одиноки?
- Я не очень вас понимаю.
- Вам стало, как вы это назвали, комфортно самому с собой, вы закрыли те двери, через которые иные могли бы нарушить ваше одиночество, ваш мир.
- Ну, не знаю.
- Вас разве не раздражает, если в момент, когда вы на Островах, кто-то хочет достучаться до вас?
- Пожалуй.
- Вот я об этом и хотела узнать. Но не жалейте, найти Острова – это великое блаженство, порой оно стоит упущенных разговоров и общений, - она мечтательно улыбнулась, крутя в пальцах ножку бокала.
Моего локтя коснулись пальцы Веры, которая до этого, казалось, скучая, разглядывала гостей за другими столиками:
- Вадим, видите, я запомнила ваше имя, а это правда, что ваш спутник – Карл – сын героя Романа?
- Я вас не совсем, вернее совсем не понимаю. Какого романа, какой герой. Единственно, что мне известно об отце Карла – это то, что его зову Марк, и есть версия, что он приезжал на Светлый более сорока лет назад.
Вера на несколько секунд замерла, потом встрепенулась, даже было впечатление, что хотела встать:
- Марк? Вы в этом уверены? – она сжала мой локоть.
- Так мне Карл говорил. Мы с ним познакомились пару дней назад, я большего не знаю.
- Вера, успокойся, -  похлопала Омалия ладонью по столу, - посмотри внимательно. Отстань от Вадима. Посмотри, напряги память.
- Что ты хочешь от меня?
- Посмотри на Карла. У тебя есть сомнения?
- Нет, - Вера опустила плечи, потупила взор, губы ее задрожали.
- Прекрати, только еще твоих истерик не хватало, - Омалия опять хлопнула по столу. – Сейчас подадут горячее, прекрати!
Она оказалось права, из дверей около стойки появились Франко и Анна с огромными подносами, над которыми поднимался пар, заполняя холл умопомрачительным ароматом неведомого мне блюда.
На какое-то время зал окутала тишина, нарушаемая лишь позвякиванием ножей и вилок о тарелки.
Вера успокоилась, увлеченная едой, но, тем не менее, Омалия не раз бросала на нее обеспокоенные взгляды.
Чтобы не возвращаться к болезненной для одной из моих соседок теме отца Карла, я, как только мы отодвинули от себя тарелки, задал Омалии очень интересующий меня вопрос:
- Кто такой этот Пет? Что он мог сегодня про меня подтвердить?
- Молодой человек, раз уж вас приняли в районе старых гостиниц, то вам надо это знать.
Я был заинтригован.
Омалия откинулась на спинку стула, внимательно глядя на меня сквозь стекла своих очков.
- Я попытаюсь объяснить, если вы сможете понять. Даже не знаю с чего начать. Видите ли, раньше все здесь жили и приезжали только на Южный.
- Да, я уже знаю об этом. Я уже слышал о губернаторе, портрет которого висит за стойкой.
- Молодой человек, вам не кажется, что вы ведете себя неподобающим образом? Вы нахватались обрывочной информации, потом задали мне вопрос, а теперь перебиваете.
Я не знал, надо ли мне встать перед тем, как извиниться, но на всякий случай привстал:
- Прошу простить.
- Бог с вами, прощаю, - она выжидающе посмотрела на меня.
Я растерялся, но заметив, что Вера тянется к своему бокалу, а бокал Омалии пуст, облегченно вздохнул и налил ей из кувшина волшебного местного вина.
- Благодарю. Так вот, когда все еще жили на Южном, здесь стали все чаще появляться те, кто сам нашел Острова, такие как вы. Точнее вы почти такой, как были они. Вам еще далеко до них. Вы еще способны подолгу не посещать Острова. Так вот, их становилось все больше, но туристов все равно было больше. И были случаи, когда те, кто сам нашел Острова, исчезали и больше не возвращались. Я даже не говорю о тех, кто оставался, их были единицы, я говорю о тех, кто появлялся, бывал, посещал, навещал, как вам больше нравится. Вот вы, вы часто посещаете Острова.
- Нет. Времени особо нет. Так от случая к случаю.
- Это естественно, вы же не писатель. Вы так, играете в писателя, так пытаетесь себя им представить, но, тем не менее, это неспроста, это не с каждым. Не каждый ради этой игры готов искать Острова. Редко, до обидного редко вы посещаете Острова, а на Южный вас вообще в первый раз допустили. Но представьте, что даже в редкие посещения вам бы было здесь неуютно, если бы вам мешали, к вам бы лезли с пустыми разговорами. Вас бы окружали люди, которые не понимают, зачем вы появляетесь на Островах, что вы здесь ищете, точнее, что вы здесь находите, ищете-то вы это постоянно и везде, но находите только здесь. Вам бы это понравилось? Нет. А значит, вы бы стали реже появляться на Островах, а значит, вы стали бы реже находить то, что вы только здесь можете найти. Это же так очевидно. Но очевидно это теперь, а тогда…. Тогда это понял только Пет. Это он пошел к губернатору, а тот был поэтом и художником. Пет объяснил ему, что Южный должен остаться только для тех, кто сам ищет Острова, потому что так уж устроен мир, что только на Южном они находят то, что ищут.
У меня уже голова шла кругом, но мне казалось, что я понимаю ее, я с восхищением смотрел на человека, который так точно объяснял мне, зачем я с детства искал Острова и почему я всегда знал, что только в одном месте на земле есть, если оно вообще есть, то, что я ищу.
- Вы поняли, почему Пет разрешил вам здесь остаться?
- Нет.
- Он умеет узнавать тех, кто сам ищет Острова.
- Кто же он?
- Этого никто не знает, он шериф. Он создал на Южном такой заповедник для тех, кто сам ищет Острова. Они боготворят его за это.
- Вы говорили, что среди тех, кто сам ищет Острова, есть те, кто остается, а есть те, кто только посещает. В чем между ними разница?
- А это уже не подвластно понять даже Пету. Вот вы посещаете, многие посещают, а есть те, кто остается. Например, отец Карла, - она стала говорить тише, косясь на Веру.
- А он здесь? – тихо спросил я.
- Теперь уже навечно.
- То…
- Всему свое время. Это, прежде всего, надо Карлу, а не вам. Давайте дождемся времени. Сменим теперь тему.
- Хорошо.
- Может вас что-то еще интересует?
Я задумался.
- Вот вспомнил. Из другой области. Я гулял перед ужином и увидел на причале какие-то машины, корабль. Что это? Литл и вы говорили, что все теперь переместилось на Северный.
- Тут все просто. Это Гарри-контрабандист. Это его корабль. Он всегда поздно вечером, а то и ночью перегружает свой товар в эти ужасные вонючие создания, все время забываю их название.
- Фуры?
- Да-да, у них даже название от «фу» происходит. Мерзкие такие сооружения.
- Но это же просто машины.
- Молодой человек, все же я предпочитаю людей.
- Этот Гарри возит контрабанду, и все об этом знают?
- Конечно. Он потомственный контрабандист. Конечно, все знают. Что ж в этом страшного. Молодой человек, на Архипелаге уже много десятилетий нет таможни, нет запрета на ввоз товара, нет денег за это, как они называются?
- Пошлины?
- Да, именно они. Гарри разгружает товар на эти, фуры, - она передернула плечами, - а они везут все это в порт на Северный, там проходят всякий, как это называется? Медицинский?
- Санитарный?
- Да, санитарный контроль и разгружаются на общие склады.
- Зачем  же тогда контрабанда?
- Но вы же искали свои Остова, он тоже искал и нашел. Он загружает свою шхуну там, где и пароходы, которые доставляют товары к нам, но он идет по океану только по ночам, он разгружает только по ночам. Зато он чувствует себя контрабандистом. Это его жизнь. И здесь на Южном, только на Южном, никто в этом не сомневается, никто его не спрашивает: зачем? Здесь никого не спрашивают – зачем? Здесь все знают, если человек живет так, если он так чувствует, если он так видит жизнь и мир, то это его, и это отличает его от других, делает его индивидуальным. Раз так, значит ему так нужно, это его мир, его чувства, его понимание. Вам они могут нравиться или нет, но никто вам не дает права осуждать или подвергать их сомнению.
Я устал от информации, был измотан, но наслаждался своим присутствием на Южном. Мне было хорошо и уютно среди них, тех, кто нашел свой Остров.
На эстраду поднялся молодой человек с собранными на затылке в хвост длинными темными волосами. Он присел на табурет, взял в руки электрогитару, стоявшую у рояля на специальной подставке, тронул струну, и печальное «ми» заструилось между столиками, потому взял еще несколько нот, и холл заполнился блюзом, вытягивающим из самых удаленных уголков души чувства, которые мы порой так усердно пытаемся скрыть. Блюз метался между гостями, он пронизывал сердца, он скрещивал взгляды, он объединял порывы, он сплавлял нас в единое пространство музыки, являющейся самым чувственным искусством.
Вера, закрыв глаза, как в трансе качала головой, она была далеко от этого зала, музыка увлекла ее в то счастливое время, туда, куда возврата нет, если только не звучит Музыка.
Омалия с печалью смотрела на подругу, перебирая пальцами по столу, будто лаская невидимые струны.
А я унесся в те далекие годы, когда впервые испытал неземное чувство, впервые ощутив себя человеком, нашедшим свои Острова.
Гитариста сменил пианист, он играл Шопена. Публика, вынырнув из завороженного состояния блюза, вернулась к разговорам.
Принесли