СКОЛЬКО ЖИЗНЕЙ У ЧАЙКИ.

своим чередом, едут машины, снуют пешеходы, трамваи, оглашая улицы громким перезвоном, мигают желтыми огоньками, но никто и не догадывается, что так близко рождается великое искусство. И снова этот запах кулис. Удивительный аромат, который сравнить нельзя ни с чем…  О волшебная магия театра!

Пролетели три недели. Репетиция шла уже четыре часа, а на завтра была назначена премьера, но главный режиссер был недоволен. Он снова и снова повторял отдельные сцены, прерывая действие, обстановка была взвинченной и нервозной.
- Нет! Все не то, - в который раз останавливал он прогон, - Анна, вы снова перепутали! Вам нужно выходить справа, становиться здесь и вести сцену.
Она была изумлена, девушка ничего не понимала, наконец, горячо воскликнула:
– Но в этой сцене для Нины важный момент. Она должна принять непростое решение, должна решиться…
- Она должна выйти справа, замереть, не делая ни шага в сторону, и говорить текст, - вмешалась помощница режиссера, - перевела взгляд на режиссера и добавила, - я ей все объясняла не один раз.
- Так в чем же дело? – удивился режиссер.
- Я не могу просто стоять, - всплеснула руками Аня.
- Не нужно просто стоять. Действуйте.
- Конечно. Но невозможно прилипнуть к сцене и замереть. Нина мечется. Сейчас решается ее судьба – она бросает дом, отца, озеро, где провела детство, где выросла, и бежит в Москву!
- Пусть бежит! Но это будет завтра, в следующей сцене, а сегодня Нина стоит в этом месте и работает с партнером.
- Остальное Тригорин сделает сам, - поддакнула помощница.
- Как, сам? - удивилась актриса.
- Повторяю простую вещь, - терпеливо объяснял режиссер. - Вы работаете в предлагаемых обстоятельствах, честно выполняете задачи, которые перед вами ставит режиссер, действуете. Вы органичны, обаятельны, будьте просто собой! У вас все получится.
- А, если что-то пойдет не так, партнеры вас прикроют, - снова встряла женщина.
- Зачем меня прикрывать? - удивилась Аня. - Зачем прикрывать Нину Заречную? Чайку! Ведь даже пьеса так называется!
Режиссер задумался. Он какое-то время молчал, потом задал вопрос:
- Простите, где вы учились?
- В киношколе при Мосфильме.
- Понятно, - пробурчал он.
- Здесь не кино, а тем более не школа, - снова не выдержала помощница. - Почему вы самовольно меняете мизансцены?
Но, режиссер, не обращая внимания на эту реплику, снова заговорил:
- Нужно четко идти по заданному рисунку. Вы работаете не одна! Это театр! А театр – творчество коллективное! Думайте о партнерах!
- Я только о них и думаю! Я вижу их, чувствую.
- Что же еще?
- Роль! Чайка! Я должна играть ее! Я не могу быть собой!
- Понимаю! Я вас понимаю, - горячился режиссер. - Вам трудно. Это не кино, где большую часть времени вы работали с камерой. Не театр одного актера, не ваш бенефис. В театре это называется – тянуть одеяло на себя… Кино – ужасная вещь! Как оно ломает актеров! Придется переучиваться заново. А пока советую четко выполнять мои задачи и работать в ансамбле.
- Но…
- Не спорьте впустую, - снова вмешалась помощница режиссера.
- Звезда! Звезда! – уже слышался шепот из зала, где находились актеры, не занятые в сцене. Но сейчас Ане было на них наплевать.
- Я просто хотела сказать…
- Не надо ничего говорить. Это генеральный прогон! – все громче настаивала помощница режиссера.
- Просто, нас учили...
- В школе?
- В киношколе, - поправила ее девушка.
- Чему?
- Что нужно говорить, обсуждать, задавать вопросы...
- Ничего не нужно. За вас все сделает режиссер, стойте и говорите текст! Вы, Анна, смотрите на Тригорина и произносите реплики, больше ничего не нужно! Будьте просто собой, - но девушка уже не могла молчать.
- Как вы не понимаете? Нина другая. Она не такая, как я. Зрителю будет интересна именно она. Как вам это объяснить?... Я ее вижу. Я чувствую эту походку, слышу ее голос. У нее даже глаза карие!
- Простите, кто вам это сказал? – с изумлением воскликнул кто-то из зала, где ропот уже нарастал. И снова вмешалась помощница: - Откуда такая уверенность, что вы знакомы с героиней? Почему вы думаете, что знаете о ней больше остальных? Откуда вам знать, что нравится зрителю, а что нет?
- Станиславскому нравилось! – вспыхнула она.
- Кому? - изумился режиссер. Теперь он внимательно на нее смотрел. Люди в зале замерли, и тоже пристально уставились на девушку, открыв рты.
- Так, так. И что же он вам говорил? – с уважением поинтересовался режиссер.
- Что говорил? Что он мне верит! А Чехов с ним соглашался! – в запале продолжала девушка.
- Станиславский?! Простите, а где вы с ним познакомились?
- На премьере! Он со мной играл…
- Вы имеете ввиду тот великий спектакль? – уже громче продолжал режиссер. - Так, так. Станиславский! Играл он Тригорина, конечно! А Треплева, стало быть…
- Мейерхольльд!
- А вы изволили играть Нину! Понятно. Я вспомнил! Ну, конечно же! Как я мог забыть! А великий Чехов вам аплодировал... Милая девушка, простите, в 1902 году вам сколько было лет?
- Мне?...
А помощница выкрикнула:
- А кулисы вам кто раздвигал? Может быть Шекспир? А суфлером работал… Сервантес?
- Откуда вы знаете? Вы тоже были там? – прошептала Аня.
- Где?!!!
Ропот голосов пронесся по залу, а главный режиссер вдруг захохотал. Он смеялся так, что, казалось, стены сейчас рухнут, а с потолка сорвется люстра, и упадет в зрительный зал. В партере люди тоже безудержно смеялись. Эти народные и заслуженные, всем известные и знаменитые сидели в первых рядах, и корчились от смеха, держась за животы. А иногда были слышны реплики:
- Звезда…
- Звезда…
- Звезда…
- Люстра! Ну и пусть упадет! – в гневе подумала девушка. А режиссер, приходя в себя, воскликнул:
- Товарищи актеры, народные и заслуженные, учитесь! Такому воображению можно только позавидовать! Это потрясающе, это будоражит воображение! Брависсимо! Ну, умница, насмешила старика. Порадовала!
Помолчав немного, стал серьезен.
- Только, милая девушка, смею дать вам один совет, - без злобы спокойно и по-отечески продолжил он, – никогда и никому больше этого не рассказывайте. Вас не правильно поймут…  Все! – окинул он строгим взглядом зал. - Посмеялись и хватит! Продолжаем! По местам! – пряча улыбку, воскликнул он, и все умолкли. Теперь режиссер был деловит и серьезен:
– Вы, Анна,  должны четко освоить линию роли и ни шага в сторону. У нас в театре так. Работаем!
Она сыграла четыре спектакля. Девушка четко выполняла все задачи, она выходила и входила из-за кулис, в нужное время подавала реплики, старалась быть органичной и живой. Она действовала, работая в ансамбле. Не тянула на себя одеяло - так ей было велено. Была сама собой. Анной Полетаевой! Но ей верили, часто во время спектакля раздавались аплодисменты, а режиссер был доволен, и его помощница тоже. Чего же еще? Не было того озера. Оно было нарисовано на огромном полотне кистью художника. Но актриса его не замечала. И чайка - птица с белоснежными крыльями, не летала над головой, Ее маленький трупик, сделанный из ваты, спокойно покоился на скамейке. Видимо Чайка тоже выполняла свою задачу  -  играла роль. А ружье, успев сделать выстрел, невозмутимо висело за кулисами. Его даже на сцену не выносили. Но  вот снова аплодисменты, актеры выходят на поклон, а спектакль закончен. И только волшебный запах кулис продолжал ее волновать. Тогда она и вспомнила слова Мастера:
“Иногда не знаешь, что лучше – быть хорошим актером, честно работать в профессии, или вот так, сжигать себя на костре. Не опали крылья, девочка, и не стань актрисой одной роли”.
Тогда она его не поняла, но теперь… Может быть, так и надо? – подумала она, - театр – творчество коллективное. Режиссеру виднее. Она не может посмотреть на себя со стороны…
А какой-то голос шептал: - Во всем слушайся режиссера. Ты лишь актриса. Хорошая актриса, но он все сделает сам. А партнеры помогут… Если что,… прикроют!
- Прикроют?... Хорошо, - согласилась она.
И наступает новый день. Зрители собираются в зале, они шуршат программками, о чем-то говорят, едят шоколадные конфеты. И запах. Этот волшебный запах кулис… Вот свет в зале меркнет, играет музыка и начинается спектакль. Идет первая сцена, скоро ее выход. Ее ждут. Говорят о ней. О спектакле, который сейчас Нина Заречная будет играть. Девушка стоит за кулисами, ожидая своего выхода. Иногда сквозь небольшое отверстие в кулисе заглядывает в зрительный зал. И снова на сцену, где говорят о ней… В последний раз бросила взгляд в зрительный ряд, и вдруг что-то привлекло ее внимание. Глаза! Эти знакомые глаза. Она видела их раньше. Где? Какая ерунда, - отмахнулась Аня.
- Приготовьтесь, - услышала она голос за спиной, - через минуту ваш выход.
- Я готова, - кивнула она помощнице режиссера, и та исчезла. Но, снова эти глаза. И тут она вспомнила. Они смотрели на нее там, где огромных размеров сцена, покрытая серым стеклянным песком, уходила в бесконечность, где высокий амфитеатр нависал отрогами каменных скал, а над головой висела огромная люстра-комета, освещая на многие километры все вокруг. И эти глаза. Светящиеся восторгом глаза. Его величество – Зритель! Он был здесь! Он смотрел на нее и ждал. Ее! Нет! Нину Заречную!
Я Чайка! – как вспышка мелькнуло в ее сознании. Этот гениальный зритель сейчас взирал на сцену из первых рядов и ждал ее появления. Ее! Настоящей, живой! Нет, не Ани, не актрисы, а Чайки. И тут произошло чудо. Актриса услышала над головой шуршание крыльев большой белой птицы, почувствовала, как, обдуваемые легким ветерком, раскачиваются деревья, с нежным шелестом нависая над озером. И снова появился ослепительный свет кометы. Он становится все ярче, он уже слепит глаза…
Актриса сорвалась с места, бросилась в гримерку, набросила на себя какую-то простыню, сняла надоевшие туфли, в зубах зажала розу, которая осталась со вчерашнего спектакля, и кинулась на сцену.
- Что с тобой? Что это? – услышала она голос помощницы режиссера, но сейчас ей было все равно. Она вылетела на подмостки, а глаза ее, как у ведьмы, продолжали мерцать. Эти глаза изменили цвет - они снова были карими. Как у ведьмы? Как у актрисы, которая играла Роль! Зал в оцепенении замер...

Спектакль закончился, и наступила тишина. Тишина повисла в зрительном зале, и юная актриса слышала только биение своего сердца. Вот несколько робких аплодисментов. Но снова пауза и тишина, которая, казалось, разрывала барабанные перепонки. Проходит минута… Потом другая… И вдруг произошло невероятное. Громкие овации разорвали тишину в клочья, зрители вставали с мест, они кричали, бросали на сцену цветы, их возбужденные голоса слышались со всех сторон. Аплодисменты мощными аккордами заглушали все вокруг, вырывались наружу, уже мчались по улицам города, поднимаясь на высоту, к небу, к звездам, к далеким галактикам, чтобы рассказать там о спектакле, который сегодня шел в театре, находящимся в самом центре Москвы… Это было чудом!
На следующий день все газеты писали, что в столичном театре снова родилась Чайка! Настоящая Чайка, которой не видели с начала века. С той великой премьеры, которая когда-то потрясла Москву. О, великая магия театра! Это был фурор!
Когда девушка на следующий день пришла в театр, сразу же почувствовала на себе чужие взгляды. Люди загадочно на нее смотрели, здоровались, улыбались. Ей улыбались! Больше она не Звезда! Наконец в ней увидели настоящую актрису, - подумала Аня.