Гнев Энлиля

побои. Однажды, очень разозлившись, Агга даже решил прогнать ее и развестись. Он обрезал бахрому ее юбки, привязал шкатулку с разводной платой к ее лону и вывел за ворота. Однако он вскоре остыл, догнал ее и вернул в дом. А она, слава богам, не поспешила снять брачные браслеты и оставить их на пороге дома мужа. Она упорно отгоняла назойливо набегавшие мысли о вдовстве, в которое ей совсем не хотелось верить.  Эти думы  вызывали в ней острую, ноющую жалость к себе и к детям. Ее Агга был таким же, как и все, не лучше и не хуже других, лишь более беспутным и легкомысленным, но он, и она это знала, по-своему любил ее и жалел.
Когда Агга, разбитый и обессиленный, затих и забылся в тяжком сне, свернувшись калачиком у ног Ниназу, жена подложила под него циновку, накрыла, подоткнув углы, покрывалом и осторожно, чтобы не заскрипеть, затворила за собой дверь комнаты.
Пробудившись ото сна, Агга принял обет перед личным богом
возложить на себя строгий трехдневный пост как лучшее средство
искупления грехов и очищения. Изо дня в день, с восхода и до
наступления сумерек, он, не выходя из дома, молился, неотступно
прося об отпущении грехов, каялся и окроплял себя водой храмового источника.
Пост делает тело человека и его дух легкими и светлыми, готовыми к восприятию ясных, пророческих сновидений. И вот, в конце первой ночи посетил Аггу сон, и явилось ему, что он обильно возжигает курения на алтаре перед Владыкой ночи в храме Наннара.
Жена брадобрея, возвратившись от толкователя снов, со слезами на глазах рассказала ему, что этот сон – дурное предзнаменование, предвещающее божьи кары, и что в недалеком будущем могущество Наннара обернется против Агги и поразит его. И перевернулось у Агги сердце, а его дух от страданий помутился, ибо мучительно ожидание наказания божьего. И пал он пред богом, надрывно заголосив, и расцарапал себе лицо, сокрушенно сетуя на преследования злой, безжалостной, неумолимой судьбы, и стал биться головой о стену.
Однако на следующее утро он поднялся, успокоенный и немного повеселевший и сообщил жене, что отец отцов его, мудрый Ниназу,
внушил ему в сновидении: дабы умиротворить Наннара и
умилостивить его, надобно посвятить Светочу ночи их младшую дочь,
трехлетнюю девочку, и принести ее в дар храму. Горестно вздохнув,
жена безропотно, без слез и рыданий, покорно восприняла повеление
бога и пошла подогревать воду, чтобы еще хоть раз, напоследок,
самой вымыть малютку.
После последнего дня поста Агга, дабы поскорее прозреть волю божью, лег спать пораньше. Странные видения и жуткие кошмары мучили его. Брадобрею чудилось, что страшные змеи обвились вокруг его горла и душат под чьи-то дикие вопли. С ужасом взирал он, как пламя сплошным потоком низвергается с неба на землю, испепеляя всё и вся. И лишь под утро увидел во сне он, что искупался, омылся в водах священного храмового источника.
Жена, бегом вернувшаяся из храма Энки, с радостью пересказала ему истинное толкование вещего сновидения: он омыт, очищен богом от всех грехов и прощен. И упало бремя с просветленной души Агги, и стало вдруг легко и покойно на сердце.
А тем временем могучий Наннар, плывя на восток по небосводу
и каждую ночь посещая один из двадцати семи своих небесных
домов, старился, убывал и, в конце концов, умер - его последний
серп истончился,  погас и растаял. Жрецы храма Наннара неотрывно смотрели на запад, дабы поскорее узреть на горизонте несущуюся по кромке водной глади огненную ладью с высоко поднятыми носом и кормой - народившегося, вновь возникшего из небытия, нежного младенца Наннара, вскормленного в Стране без возврата своей матерью Нинлиль. У бога Луны три пути движения по небосводу: северный, средний и южный; и каждый он проходит за три трехдневные недели.
Однако бог Луны гневался и не появлялся, лишив тем самым горожан сна и покоя. Каждый шумер, молясь, с волнением и страхом
перебирал свои прегрешения, напряжённо  ожидая, когда же, наконец, бог смилуется и засверкает в небе его золотой рог тельца. И лишь один Агга знал, что причиной недовольства, негодования Наннара послужил он, злосчастный брадобрей, но рассказывать кому-либо об этом он
опасался. Трое суток Наннар не появлялся в небе, но когда он все-таки соизволил выйти и явил свой сияющий  лик, все облегченно вздохнули и встретили бога ликующими приветствиями и благодарениями.
Первый серп народившегося месяца каждое новолуние
торжественно встречали радостным, долгим, трубным звуком
бараньего рога, которым храм Наннара провозглашал наступление
нового месяца и созывал шумеров в дом бога, чтобы сообщить
народу сокровенное - каким будет грядущий месяц. Дабы прозреть
будущее, жрецы-звездочеты тщательно вглядывались в огненный
лик золотого тельца и место на небе, где он появился. Обсудив,
худ ли или полновесен младенец, насколько он светел и ярок, жрецы
делали предсказания. Когда печальная, непонятная, сумрачная пора
таинственной невидимости благостного бога завершалась, наступала первая, светлая и счастливая часть месяца, содержащая совершенное и благоприятное, нечетное число дней.
Весь этот период, вплоть до первых признаков ущерба Луны,
посвящался празднествам в честь возрождения и расцвета Наннара
и сопровождался обильными ежедневными жертвоприношениями,
возлияниями и молебнами, освящающими обновленный молодой
месяц; торжественными шествиями и прославлениями, в которых
участвовали все пришедшие в храм с дарами и жертвоприношениями.
Еще затемно, пропустив вперед стадо жертвенных быков,-
приношения храмов Энки и Инанны, которых тут же в воротах
пересчитал и занес в табличку старший жрец, ведающий
жертвоприношениями, Агга, держа на руках спящего ребенка, свой
искупительный дар, вошел вместе с группой богомольцев в
огромные, распахнутые настежь ворота дома Наннара.
Храм был обнесен высокой оградой из нетесаного известняка с обычными хозяйственными, бытовыми и служебными постройками,
теснившимися во дворе вдоль стены. Святилище храма, длинное
прямоугольное здание с центральным боковым входом, поста-
вленное посреди большого квадратного двора, покоилось на
невысоком, окрашенном в черный цвет каменном основании,
обрамленном красной полосой. Позднее к зданию святилища
пристроили симметричные боковые помещения. Массивные
кирпичные стены святилища с равномерно отстоящими друг от друга выступами, с мозаикой из цветных глиняных конусов и каменных розеток, были облицованы черными, желтыми и лазурными рельефными изразцами, слагающимися в изображение святых животных, символизирующих различные фазы Луны.
Дарительница жизни и провозвестница смерти принимала в
своих постоянных превращения образ то бычьих рогов - молодая
нарождающаяся Луна; то головы льва - полная Луна,- и тогда Наннар,
могучий бык Ана, появлялся во всем своем блеске и красе; то
змеи - ущербная Луна, но обновляющаяся, как вечно живущая змея,
сбрасывающая старую кожу. На широкой перемычке входа в
святилище, поддерживаемой двумя деревянными колоннами,
обшитыми листовой медью и инкрустированными перламутром,
сланцем и красным камнем, стояли в ряд медные статуи трех
быков с повернутыми назад головами. Высоко над пасущимся на
лугу стадом, на большом рельефе, птица Имдугут, орел с львиной
головой, держал в лапах двух ланей.
Вход в святилище охраняли две львиные головы с красными,
далеко высунутыми языками. Свирепый, немигающий взгляд
львиных глаз, инкрустированных красной яшмой, белым
ракушечником и зеленым стеатитом, направленный в упор на
входящего, проникал в самую душу человека, заставляя ее
боязливо дрожать и сжиматься уже в преддверие лицезрения бога.
С правой стороны от входа вздымался высоко над землей
громадный, четырехугольный, сложенный из грубых, нетесаных
камней, алтарь для огненных, сладко благоуханных жертв.
Алтарь украшал горельеф с изображением длинногривого
барана - священного зверя бога Луны. По другую сторону входа
стояли три по три и три по три терракотовых стола-жертвенника,
так же помеченные священным знаком бога. Жертвоприношения
и возлияния маслом, молоком и пивом во славу и на благо
возродившегося Наннара начинались сразу же после трубного
звука.
Агга возлил молоко на жертвенник и зашагал к святилищу.
Брадобрей остановился, засмотревшись на то, как несколько
дюжих обнаженных жрецов тащили на заклание очередного быка,
упиравшегося, ревущего в страхе от острого, ничем не уничтожимого запаха крови во рвах у алтаря. Шествие возглавлял жрец в красном, расшитом золотыми серпами плаще с черной каймой. Из небольшой серебряной чаши в простертой руке жреца курились очищающие благовония.
У алтаря он быстро заглянул быку в рот и, решив, что тот чист
ртом своим и, следовательно, не осквернен болезнью, распорядился,
чтобы быка ввели на алтарь. Бык - крупной животное, могучее и
быстрое, и справиться с ним непросто. Но вот опытный молодой
жрец ловко накинул быку петлю на левую переднюю ногу, чуть
повыше копыта, а веревку перебросил через его спину на правую
сторону и резким рывком оторвал ногу быка от поверхности алтаря.
В тот же момент на неустойчиво стоявшее животное кинулись
остальные жрецы. Один из них вскочил на шею быка и, схватив за
рога, задрал ему голову; другой вздернул быку заднюю ногу, третий
сильно потянул быка за хвост. Опрокинув животное в золу, ему
тут же связали задние ноги с передней, охваченной петлей. Бык
больше не смог подняться и лишь, хрипя, согнулся в кольцо, пытаясь
отсрочить предрешенную участь. Жрец в красном плаще подскочил к быку, одним движением медного ножа перерезал ему горло и воззвал к богу:
- О пресветлое дитя! О господин полного сияния! О священный
корабль, странствующий по небесам! Прими кровь, струящуюся
из горла, выпей силу его! - Всматриваясь в бьющую фонтаном кровь, жрец решал, чиста ли она и не осквернит ли юного бога. Сняв с быка веревку, на него возлили масло и, обложив сухими дровами, поднесли горящий факел. Сгоревшую жертву заменяли новой, и неугасимый огонь горел днем и ночью.
Сила и мощь каждого быка, принесенного в жертву, переходила к
Наннару, и посему этому жрецу-резнику, единственному среди шумеров слуге божьему, Великие тайным знамением дали право на убийство быка и отпустили этот грех.
Когда разбуженный шумом ребенок проснулся и закапризничал,
Агга отвлекся от зрелища и, уныло поникнув, обреченно пошел к
святилищу. Здесь, в храме, дух бога и его мощь обретались
повсеместно: и в стенах, и в деревьях, и в камнях, которыми был
вымощен двор. Вход и стены внутри святилища покрывали узоры
в красновато-коричневой и черно-белой гамме с добавлением голубого и зеленого цвета в виде кратных трем спиральных
орнамента из лунок и змеевидных волнистых, символизирующих небесную воду, линий и лент. На многочисленных фресках и медных рельефах живо и выразительно были изображены сцены любви Наннара в образе сверкающего крылатого быка к юной, простодушной телице; борьба у священного небесного дерева: бык и лев, поднявшись на задние ноги и обхватив передними друг друга, напряженно застыли в
упорной борьбе; лев и змея, символ умирания, переплелись в ожесточенной, смертельной схватке.
У стен,