Гнев Энлиля

скажет всесильный эн, отец твой, да продлятся
его годы бессчетно? Одобрит ли он твой выбор? Пэаби - девушка
из дома простого горшечника, и тебе известно, кто ее мать!
Мешда, не сразу осознавший, о чем просит энси, заметно
протрезвел.
- Ты, Аннипад, оказал всему нашему роду великую честь! -
сказал он, немного заикаясь от волнения. - Что может быть
достойнее и желаннее для шумера, чем породниться с семенем
божественного Зиусудры, нашедшего жизнь долгих дней? Мой дом,
Аннипад, всем тебе обязан, и я - друг твой. Хотя дочь и обещана Энметену, сыну соседа моего, я бы не стал препятствовать ее
счастью. Мебурагеши, в конце концов, меня поймет: большая
любовь - редкий дар, и богиня наделяет ею избранных. Мебурагеши
- мой друг, и долго держать обиды не будет. И потом, у меня есть
еще две дочери! Однако, Аннипад, должен сказать тебе прямо: я
нисколько не сомневаюсь в том, что отец твой не позволит
будущему эну жениться на девушке-нешумерке, а воля отца - воля бога. Будь милостив, переговори с эном, а затем поступай, как просит душа
твоя.
Аннипад заспешил.
- Хорошо, я поговорю с отцом. Надеюсь, что еще сегодня я
смогу войти в твой дом со свадебными дарами, и поэтому не
провожай меня!
- Да хранят тебя боги, - напутствовал его гончар.
Юноша почти бегом пересек безлюдный Город. У дома эна он
остановился, уперся руками в цветные полуколонны широкого
входа, отделанные сливочно-желтым алебастром, и еще раз все
обдумал. "Нет, не посмеет богобоязненный отец препятствовать
повелению Небесной владычицы, даже несмотря на то, что, женясь
на иноплеменнице, он нарушает один из основных запретов их рода.
Этот брак - провидение господне!"
У окна центрального зала, стены которого украшала трех-
цветная керамическая мозаика, имитирующая плетеные циновки,
на низеньких табуретах, за невысоким квадратным столиком,
сидели эн и его брат Тизхур и играли в нарды-шашки. У столика,
на полу, покрытом сплошным голубым фетром, стояла серебряная
ваза с фруктами и сластями. Молодая рабыня, опустившись на
колени, растирала эну пятки. В дни празднества в честь Инанны главный слуга бога Энки был свободен от своих каждодневных обязанностей: боги отмечали возвращение Думузи из Страны без возврата в небесном чертоге великой богини.
Аннипад поздоровался, склонившись перед отцом и дядей, и с
опасением взглянул на доску. У азартного, злившегося при
проигрышах эна уже все восемь камней стояли на доске. Юноша
обрадовался и у него отлегло от сердца. Эн, сделав удачный ход,
поддел брата:
- Ну, что теперь скажешь, Тизхур, может быть, начнем новую
партию?
- Сдаваться я, дорогой мой, пока не собираюсь, все в руках
божьих, - парировал Тизхур, делая свой ход.
- А тебя что привело ко мне сегодня, сын мой?
- О, отец! Ведь сказано: жена - будущее мужчины! Может
быть, мне будет дозволено жениться?
- Разумеется, когда захочешь. Жизнь твоя не будет полной и
совершенной, если ты не станешь мужем хорошей жены и отцом
нескольких сыновей, убежища твоего. Воистину, иметь жену - это
по-человечески, но иметь сыновей - это по-божески! - Эн сделал
ход и отпустил рабыню.
- Счастье - в женитьбе, а, подумав, - в разводе, - откликнулся
жрец богини Инанны, сделав свой очередной ход.
- Ты, Тизхур, прав в том случае, когда жена капризна, вечно
всем недовольна и сварлива. И хуже всего, если не уверено в ней
сердце мужа, тогда демон ревности изгложет душу - ни есть, ни
спать не даст! Но добродетельная жена всегда воздаст мужу
добром, а не злом во все дни жизни своей... Хорошая жена умеет
угадывать желания мужа и поступать сообразно им. Цена такой
жены - превыше жемчугов.
- Так-то оно, так, о мой мудрый старший брат. Однако, нет
вечного счастья в супружестве, ибо привычка убивает желание.
И какая она, твоя избранница, дитя мое? - повернулся
многоопытный Тизхур к Аннипаду. - Наверное, как лучистый
Наннар затмевает звездные светы, так и пред сиянием ее красоты
все меркнет?
- О, дядя, - Аннипад понизил голос, ибо прекрасное тихо названо,
- она - масло и сладкие сливки, а свежа - как вода родника! Она -
словно полная блага кладовая Энки! Ее ароматные волосы -
залитая солнцем крона священного кедра! Подобны гладкой
раковине ее шея и плечи! Ее упругие, круглые груди - цветочные
чаши! Округлы и стройны ее бедра, словно жертвенная ваза! А
дыхание ее благовоннее, чем запах душистых лужаек! Когда я с
ней, мое сердце тает, словно соль под струями дождя!
- Скажи, дитя мое, ты вчера в храме не был среди просящих любви? Тебе, случайно, на грудь не попали капли молока
священной белой коровы из желтой алебастровой чаши?
- Нет, о брат моего отца. Стрела любви из лука ее бровей
ударила в мою грудь много раньше.
- Ты помнишь, Тизхур, красавицу-рабыню, мою первую любовь?
Воистину, голод не знает вкуса, сон - удобства, а страсть - стыда!
Помнишь, как я страдал, когда отец наш, несмотря на мои мольбы,
выдал ее замуж за раба-пастуха и отослал из храма? Как давно
это было! А теперь, брат мой, я чувствую, что сила юности
покинула мои чресла, как сбежавший осел - оскудевшее стойло. Что-
то рано дряхлеть я начал. Ах, если бы мое тело могло снова стать
юным!
- Ты победил, о мой мудрый старший брат. - Тизхур аккуратно
разложил круглые камни вдоль игральной доски, выложенной
лазуритом, сердоликом и перламутром, и пристально посмотрел в
глаза брата. - Я подумаю, милый Уренки, как можно помочь тебе
в этом. Не отчаивайся, средство для исцеления найдется. Бог дает
здоровье тому, кто воистину желает этого. - Жрец подошел к юноше
и обнял его за плечи. - Счастье любви в том, чтобы любить, дитя
мое! Поведай же нам скорее, Аннипад, кто она и из какого рода?
Могу поспорить, что она из рода какого-нибудь дамкара! У кормчих
красивые дочери. У меня были на примете для тебя невесты: одна
- из дома довольно почтенного дамкара, а другая - девушка из
нашего рода, тоже красавица.
- Нет, дядя, она из скромного рода горшечника. Это ее отец
выступал тогда на общем собрании и повлиял на его исход.
- Понятно. С его дочерью ты провел несколько дней в горах и
до сих пор пылаешь неутоленной страстью!
- Не совсем так, дядя. Только вчера, после ритуального танца,
ее лоно приняло мое семя.
- Горшечник Мешда простой, но умный и порядочный человек,
- заметил эн, - богиня его рода - Нинсихелла, дочь нашего Владыки.
Ну что же, хотя и породниться с ремесленником - не велика честь,
но с древним домом Нинсихеллы, когда-то отделившимся от
нашего, вполне можно; владыка Энки, знающий будущее, одобрит.
- Есть и еще одна преграда, отец мой. Мать Пэаби – не шумерка. Маленькой девочкой, сиротой, она попала на Дильмун после
кораблекрушения. Ее родители хорошего рода, она рассказывала.
Ей можно верить.
Эн и главный жрец Инанны быстро переглянулись. Тень
озабоченности сменила праздничную приветливость их лиц.
- Пэаби, Пэаби, - припоминал Тизхур, - такая высокая, статная,
золотоволосая? - Аннипад кивнул головой. - Редкой красоты
девушка! Да, она не шумерка.
- Тебе, сынок, любимому мною и своим дядей, хвалимому
породившей тебя матерью, разве не ведомо, что зло все то, что
подрывает силу и влияние нашего рода?
- О дитя мое, о радость моего сердца, - грустная улыбка опустила
уголки тонких, четко очерченных губ Тизхура. - Ты - будущее
нашего рода, залог нашей власти. До сих пор ты был опорой отца
во всех его делах и безупречен, как квадрат. Сможешь ли ты быть
его преемником, если женишься на иноплеменнице? А сыновья
твои? И разве одной Пэаби боги даровали красоту и прелесть?
- О отцы мои! - Сердце юноши судорожно билось. - Люди видели,
да и сами вы не раз рассказывали, что во время моего рождения
небесный огонь, уже устремившийся к земле, вновь вознесся вверх
и исчез в небе. Этим знамением боги явили и предвестили близость
мою к небу, к ним, богоизбранность, превосходство над всем
земным в достижении того, что суждено. О отец, о, дядя, разве я -
враг роду своему? Разве посмел бы я нарушить заповеди рода? -
И Аннипад рассказал, как утром, в священной роще храма, он
получил слово бога, которым было ему ведено взять в жены Пэаби.
- Дитя мое, - вкрадчиво произнес Тизхур, - конечно, поступать
следует, сообразуясь со знаками божественного благоволения или
порицания. Но, быть может, чудесный голос тебе почудился и
повинны в том пары дурманящих курений? Оплошность ведь
возможна. Если ошибся ты, я наложу на тебя обет покаяния. И ты
вспашешь пашню Инанны - принесешь обильную искупительную
жертву богине любви семенем своим. Среди иеродул есть
замечательные женщины, настоящие красавицы, таящие в своих
нежных, горячих телах тайну чувственной любви и жгучего
наслаждения. Есть у нас и совсем юные, не посвященные в жрицы
девушки.
- О, отцы, ведь каждому назначен свой удел! Так пусть же будет
мне позволено делать то, что я должен делать, и то, что я хочу,
пока боги не свершат того, что они задумали.
- Внемли мне, о, любимое дитя! Ты жаждешь красоты ее, но
дни пройдут, и красота увянет. Нет у людей ничего долговечного.
И что тогда? Перестав любить, ты устыдишься любви прошедшей.
Тебя затопит горечь от неприязни рода твоего. Дитя! Ты любишь
тленное, род же - вечен; и имя доброе - дороже красоты!
- О, дядя! Нам ведомо лишь то, что день прошедший унес в
небытие. Но зреть таящееся во дне грядущем, знать завтрашний
свой жребий - нам, людям, не дано!
- Так, друг мой, так. Однако, будущее рождается из прошлого.
Тебе ведомо, посвященному, что многие потомки рода Зиусудры
наделялись всемогущим Энки даром провидения. Вот и отец твой
- духовидец!
Эн взял яблоко, поднялся из-за столика и медленно, раздумывая,
как бы всматриваясь во что-то, прошелся по залу. На его большой,
обритый лоб набежали морщинки. Эн положил яблоко обратно в
вазу, закрыл глаза, прижал руки ко лбу и долго, напряженно молчал.
Потом он что-то зашептал сам себе, вытер лоб и, как бы
просыпаясь, с сожалением произнес:
- Не знаю, что и сказать. Предчувствие молчит. Запретить не
могу, но и разрешить - язык не поворачивается, ибо не все то благо,
что истинно. Ты, сын мой, ростом с пальму, а умом - ягненок! - Эн
в сердцах не скрывал раздражения.- Знаешь, Аннипад, того, кто не
задумывается о далеких трудностях, непременно поджидают
близкие неприятности! Поступай, как знаешь! Но учти: прекрасное
одним - безобразно другим. Род наш не признает этот брак, и тебе
придется в будущем, ради чистоты крови потомства, взять вторую
жену - шумерку. Такое уже бывало, первым здесь ты не будешь.
- Да и кто знает, - заметил, нахмурившись, Тизхур, - примет ли
еще Энки, отец наш, иноплеменницу под свое покровительство.
Аннипад, прощаясь, низко поклонился отцу и дяде. - Да хранят
вас боги. Пусть благополучие и здоровье сопутствуют вам всякий
день!
Сложив руки на груди, Тизхур в задумчивости подошел к окну и посмотрел на небо: - Со временем все образуется, о, мой старший
брат. Помнишь, давным-давно, когда Аннипад был совсем крошкой
и не мог отличить правую руку от левой, он, сидя на ступеньках
дома отца нашего, ел лепешку. Неожиданно откуда-то сверху
налетел орел, выхватил хлеб из его рук и взмыл в вышину, а затем,
плавно снизившись, вернул лепешку ребенку.
Когда юноша вошел в покои матери, она была одна и как обычно
отдыхала, возлежа на широком, мягком ложе в глубине комнаты,
наполненной густым, сладковатым запахом ярких