Гнев Энлиля

повизгивая, юркнула в караульное помещение
и забилась под скамью. Прикосновение к нечистому животному
вызвало у юноши-жреца отвращение, и он трижды сплюнул через
левое плечо. В полумраке полусонные стражники наткнулись на
Мешду и с побоями стали заламывать ему руки за спину.
- Вы что, псы паршивые, - властно загремел энси, резко
расталкивая стражников, - плетей захотели? Не видите?  Перед  вами - горожанин, полноправный общинник, а не чужак какой-
нибудь? Как смеете наказывать без суда? Забыли, что пролитие
крови шумера - деяние, мерзкое для Энки? Спите на службе?
Почему на стене никого нет? Почему раскрываете ворота
безоружными? Где старшина стражи, тоже спит? Позвать его!
Стражники оторопело моргали глазами, почтительно стоя перед
энси. Старшина стражи ошалело вылетел из ворот и виновато
склонился перед воинским начальником. Аннипад впился взглядом
в его заспанное, помятое, немолодое лицо.
- Почему открываете ворота неизвестно перед кем? А если это - мелха или хаммури? Полгорода вырежут, пока опомнимся! - Энси, хлестнув старшину сандалией по лицу, сорвал с его пояса знаки различия - два дротика с серебряными наконечниками. - Ты разжалован в стражники. Завтра явишься в храм во время полуденной стражи.
Старшина в отчаянии пал на землю, обнял ноги энси и забился
в рыданиях.
- Не губи, о господин, будь милостив, пожалей мои седины!
Всю жизнь буду молиться за тебя!
Аннипад с отвращением высвободил ноги.
- Что ты ползаешь, словно червь! Поднимись! Мельком
взглянешь - муж, а рукой потрешь - кирпич необожженный!
Наскоро попрощавшись со спутниками и схватив шкуру,
разъяренный Аннипад зашагал домой, в храм Энки.
Круглый каменный колодец, осененный четырьмя пальмами,
украшал небольшую, мощенную кирпичом привратную площадь.
Около колодца лежало большое овальное, высеченное из цельной
глыбы корыто с водой, днем наполняемое рабом. Здесь же было и
место стоянки вьючных животных.
Напоив вволю томимых жаждой ослов, гончар, пробираясь
сквозь лабиринт улиц, направился к себе. На перекрестке, у
ближайшего святилища, Мешда оставил для обмена остатки
нераспроданной керамики. Завтра покупатели, забрав его товар,
сложат точно в этом же месте даваемое взамен.
Дом Мешды, с примыкающим к нему приусадебным участком,
находился в центре одного из кварталов. Открытый внутренний
прямоугольный дворик дома, соединенный с улицей коридором, был сплошь окружен двухэтажными постройками. Комнаты первого
этажа, используемые для хозяйственных нужд, не имели окон, и
свет поступал в них со двора через дверные проемы. Восемь
жилых комнат верхнего этажа освещались сквозь небольшие,
забранные тростниковыми решетками окна, выходящие на
открытую, огибающую двор балюстраду с лестницей.
Окна на ночь закрывались ставнями. Стены всех помещений
были сложены из кирпича: нижние ряды кладки - из обожженного,
выше - из сырцового и побелены. Верхний этаж был уже нижнего
на балюстраду. Изнутри дом был обмазан глиной и расписан
пестрым орнаментом и яркими цветами. Домашнюю утварь
держали в нишах, прикрытых циновками, прибитыми к стенам
колышками из обожженной глины. Соленья, овощи, молочные
продукты и вяленая рыба хранились в подвале под домом. В
палисаднике был разбит большой цветник и вскопано несколько
грядок, а в саду росли абрикосовые деревья и финиковые пальмы.
"Вот мы, слава богам, и дома", - Мешда любовно погладил
почерневшее дерево калитки и тихонько постучал. Заскрипела
старая лестница, во дворе прошуршали быстрые, легкие шаги, и
калитка отворилась. В наброшенной на голые плечи шерстяной
накидке, растрепанная, Шеми, жена гончара, торопливо шагнула к
ним и с радостной обеспокоенностью оглядела мужа и детей.
- О муж мой, - она молитвенно сложила руки перед грудью, -
наконец-то ты вернулся! - Она поцеловала детей. - Я еще вчера
напекла вам пряников, купила сливок и немного меда, ибо вчера
утром, в саду, зеленая ящерица своим щелканьем предвестила
скорую встречу.
Прежде чем впустить в дом своих путешественников, Шеми
принесла чашу чистой воды и четырежды окропив всех, именем
бога очистила от чужеземной скверны, дурного влияния и чар.
Когда дети, омыв ноги из стоявшего у калитки кувшина, вошли во
двор, Мешда крепко обнял жену, и они долго стояли молча,
прижавшись друг к другу.
Поставив животных в стойло и задав им ячменя, Мешда
поднялся в самую большую, главную комнату дома, занимаемую
им как главой семьи. Здесь хозяин дома общался со своими богами и духами предков: в центре восточной стены комнаты, в небольшой
нише, стояла терракотовая статуя Нинсихеллы, личной богини
Мешды, покровительницы семьи, дочери владыки Энки; в
западном углу был установлен домашний алтарь предков. Все
стены были завешаны циновками с орнаментом.
Жена гончара без лишних слов расстелила на полу кошму,
положила поверх нее циновку из высушенных пальмовых листьев,
шерстяное покрывало и легла сама. Приникнув к мужу, Шеми
прошептала:
- Ну вот, теперь, слава богам, и на моем лбу исчезнут пятна
разлуки. - Мешда улыбнулся ей в темноте и умиротворенно
вздохнул. - Скоро заступит рассветная стража, как вам удалось
войти в Город так поздно?
- Вместе с нами шел энси Аннипад, ему и открыли ворота. Если
бы не он, ты бы никогда нас больше не увидела. Аннипад дважды
спасал нас: и от смерти, и от бедности. Сердце его - поток добра.
Теперь нет того, что бы я ему ни отдал. - Мешда подробно
рассказал жене о пережитом.
Ранним утром Ут распахнул ворота горы восхода и отправился
в путь по небу, осеняя мир теплым, радостным светом.
Разбуженная щебетанием и гомоном птиц, Шеми поднялась с
легкой душой от сознания того, что вся ее семья при ней и больше
не нужно волноваться и гнать от себя мрачные мысли. Вознеся
рассветную молитву, она заботливо укрыла покрывалом спящего
мужа, повернув его голову лицом к югу, и с удовольствием занялась
собой. Шеми омылась, умастила тело маслом, заплела косу,
уложила ее нимбом вокруг головы, обернула бедра куском яркой
ткани и надела украшения, сулящие ей благополучие. В отсутствие
хозяина дома все это женщине-шумерке было непозволительно.
Прежде чем взяться за приготовление пищи для утренней и
вечерней трапез, она, по заведенному предками порядку, подоила
коз и овец и выгнала их из хлева за калитку в стадо. Шеми
торопилась, ибо наступил последний, третий день недели - день
Нергала, бога болезней и смерти, - средоточие коварства и злых
деяний демонов.
Сегодня благоприятными для домашних дел были лишь часы
до полудня. Она принесла из амбара миску ячменя, смолола, вращая каменную зернотерку, просеяла и ссыпала в глиняный таз.
Затем Шеми подняла дочь и, пожелав ей при пробуждении блага в
новый день, отправила за водой к колодцу их квартала,
приютившемуся в конце тупика, образованного городской стеной
и стеной дома.
Перед колодцем, посреди улицы, был выкопан небольшой
бассейн, в который храмовый раб непрерывно наливал воду.
Шумерка, первой приходившая к колодцу, прежде чем зачерпнуть
воды, бросала в жертву духу источника несколько ячменных зерен,
принесенных с собой. С утра и до поздней ночи у колодца царило
оживление. Женщины, босые, в одних юбках, наполняя высокие
кувшины водой или стирая белье в своих деревянных корытах, громко и
оживленно обменивались новостями и сплетничали.
Едва Пэаби успела набрать воды, ее радостно окликнула Дати,
ее лучшая подруга, с которой они дружили чуть ли не с колыбели,
- обычная, невысокая, черноволосая шумерская девушка с
крутыми бедрами, тонкой талией и пышной грудью, увешанная
бусами из раковин и вулканической лавы.
Брат Дати, дочери соседа-оружейника, Энметен давно считался
женихом Пэаби. Застенчивый юноша никак не мог выбрать
благоприятный день, чтобы войти в дом Мешды, своего будущего
тестя, со свадебными подарками. Девушки поцеловались.
- Вчера возвратились?
- Сегодня ночью.
- В горах не страшно?
- Мне понравилось: птицы там иные, чем у нас на побережье, а
цветы - хрупкие, неяркие и очень нежные. К ним подошли еще несколько девушек.
- Пэаби, скажи, когда, наконец, твоя свадьба? Девушка задумчиво потупила взгляд.
- Кто знает? Это определит светлая Инанна. Энметен -
завидный жених: здоровый, высокий, красивый, хороший мастер-
оружейник.
- А что, в самом деле, - вступилась бойкая Дати, - такого жениха
еще надо поискать! Если бы другие юноши были такими, как мой
брат, у нас у всех бы давно были дети. За кого, девушки, замуж-то
идти: этот - скуп, тот - ветренен! Боязно.
Девушки посетовали, повздыхали и заспешили с кувшинами
по домам. Пэаби сходила за водой еще два раза. Пока дочь
отсутствовала, Шеми совершила возлияние богу домашнего очага,
быстро вращая деревянную палочку на деревянной дощечке,
добыла огонь и разожгла очаг, поставила вариться молочную
похлебку и принялась жарить финики. Хозяйка дома расторопно
сновала по мощенному кирпичом, залитому солнцем внутреннему
дворику дома - царству женщин днем и спальне всей семьи -
летней ночью. Мать и дочь, очень похожие и лицом, и статью,
сидя у очага на корточках перед объемистым блюдом, принялись
месить тесто для выпечки лепешек.
- Кого ты встретила у колодца?
- Дати.
- Она что-нибудь интересное рассказывала?
- Нет, она меня расспрашивала...
- Скоро, доченька, ты станешь женой Энметена и уйдешь жить
в его дом, ибо ты расцвела и грудь твоя округлилась, как яблоко.
У вас будут красивые дети! Муж, доченька, это - судьба, это - вся
жизнь. Только его одного ты должна любить, только к нему
стремиться. Нужно быть покорной и преданной женой. Ты должна
петь и танцевать для мужа, холить свою кожу и волосы, сурьмить
глаза и надевать самые лучшие украшения. Речь жены,
обращенная к мужу, должна быть сладостна и благозвучна.
- Да, мама, конечно, мужа даруют боги, - глухо вымолвила
Пэаби.
- Отец заметил, что ты приглянулась энси Аннипаду, а он тебе
как, понравился? - Шеми подсыпала немного муки в тесто.
- Он, мама, воистину Аннипад - избранный небом! Он прекрасен
ликом и подобен мощному туру. Его широкая грудь крепка, словно
склоны гор. Нет такого, чего бы он ни знал! Я, мама, все время
думаю о нем.
- Доченька, - встревожилась Шеми, - да оградит тебя от этого
светлая богиня! А Энметен? Он же тебя любит!
- Пролитую воду, мама, не собрать! Шеми в смятении встала на колени.
- Мы ведь люди бедные и простые. Когда это было, чтобы сын эна женился на дочери ремесленника? Эн никогда не даст
разрешения на такой брак. Если бы ты хоть была шумеркой! - Из
глаз Шеми брызнули слезы. - Я еще не забыла, что на моей родине
любой юноша счел бы за честь стать мужем моей дочери. Знать
бы, где она, земля отцов!
- Успокойся, мамочка, - Пэаби обняла мать, - ты знаешь; я -
послушная дочь и поступлю, как ты скажешь; но ничего не
поделаешь, это - сильнее меня, хотя мне и ведомо, что напрасные
надежды - источник горести.
Вытерев слезы, Шеми сняла с очага медный котел с готовой
похлебкой, поджаренные финики и, бросив один богу в очаг,
накормила дочь и послала стирать одежду. Поставив на три камня
большой котел для омовений, она развела под ним костер из
хвороста и налила воды, чтобы муж и сын могли вымыться после
долгого отсутствия. Обычно мылись раз в три недели, в день,
посвященный божеству дома, но