Украинский гамбит. Война 2015 (военно-политический роман)

крабы, выкрашенную под местность бронебашенную батареи с двумя морскими орудиями. Батарея была круглая, плоская, как у современных танков, с люком позади. Тулупов тихонько визжал от восторга. Он снимал, снимал и снимал: на карачках, на животе, скособочившись, или, наоборот, разлегшись, словно на пляже. С видом на лес, на небо, на зелёную траву. Перемазался, как дачник. Наконец-то он дорвался до настоящего дела. Наконец-то ему никто не мешает. Столько видов с любой точки съемки, привели его в блаженное состояние экстаза. Он одновременно мелькал то наверху у бронеколпаков, то оседлав их, то высовывался из каких-то отверстий в стене и «брал» общие планы, то чуть ли не висел на стволах бронебашенной батареи, которые стояли на гребне каждого из равелинов. А то и заглядывал внутрь них. Даже не стреляя, трехсот пяти миллиметровые орудия производили неизгладимое впечатление мощи, совершенства и злого человеческого гения. Они могли поворачиваться на триста шестьдесят градусов и контролировать окружающую местность.
– Замечательно! Замечательно! – твердил Сашка на все лады.
Он, как дух, возник рядом с Костей в тот момент, когда Большаков сказал:
– К большому сожалению, во времена «оранжевой» власти всё было приведено в негодность. Сейчас стреляют только три орудия из двенадцати. Мужички с ДМЗ и с «Точмаша» подсуетились и, как смогли, восстановили. Но и трёх, я вам скажу, вполне достаточно. Мы такого шороха наводим до самого Докучаевска и Старобешева, что немцы к нам соваться боятся. Сейчас сами убедитесь, – и завёл их в мрачный зев центрального равелина.
Завета боязливо сказала, перешагивая через комингс :
– А здесь прохладно...
Кому её слова предназначались, Костя не понял, ясно, что кому угодно, но только не для него. Он будто бы совершенно случайно очутился рядом с ней и ощутил её запах. Всё утро он боролся с самим собой и даже давал слово не приближаться к Завете ближе, чем на три шага, но не удержался. Она посмотрела на него как-то особенно выразительно, и внутри у него мягко, как в скоростном лифте, всё оборвалось.
Когда они поднялись по лестницам и попали в командный пункт, Костя не удержался, свернул вправо, по железной лестнице выметнулся наверх, сунул башку в бронеколпак. Этот поступок охладил его горячую голову. Он в очередной раз дал себе зарок не начинать в Заветой всё сначала, и был крайне недоволен отсутствием в себе силы воли.
Через узкие щели было видно всё левобережье реки и даже чуть дальше, в дымке, где кончался съежившийся лес и начиналась степь. В тот момент, когда он вернулся в командный пункт, все по очереди уже смотрели в стереотрубу. Если крутить колесико справа, то в панораму оптики охотно вползали силуэты чадящих, как керосинки, танков, которых на равнине перед укрепрайоном, нащелкано было немерено. Их обгорелые коробки темнели то там, то здесь. Хваленые немецкие «леопарды-2», продырявленные и убитые, с копотью на боках, с крестами, похожими на фашистские – будто бы ничего не изменилось, будто бы шла отечественная война. Некоторые доползли до воды, но их тоже подбили. Причём похоже было, что потом уже стреляли по ним ради удовольствия – раз за разом разбивая бронированные чудовища и превращая их в дырявую мишень. Видно было, что пушкари тренировались ради повышения мастерства. Но и без этого они сделали своё дело на твердую пятерку.
– Хотели взять нас нахрапом, – с гордостью стал рассказывать Большаков. – Выстроились своим любим клином и поперли. Мы их ещё на Караванной стали щелкать. Ну а когда они уже вышли на прямую наводку, тут наши истребители постарались. Заметьте, у нас даже контуженных не было.
Только тогда Костя понял, что за гул доносился с южной стороны города два дня кряду – «Петрополь» отбивался. Было это в самом начале, когда они только-только попали в Донецк, сразу окунувшись в бои за аэропорт, и до Петрополя, конечно, не добрались. А надо было сразу, подумал он, с интересом разглядывая в оптику «леопарда», который приполз к воде, будто напиться, и был изрешечен, как сито, но даже в таком виде смотрелся весьма зловеще со своей клиновидной башней. В её хищной конфигурации было что-то от старых немецких танков, которые обычно показывают в кино, хотя, с другой стороны, сквозь пробитую броню были видны одуванчики, а вездесущая трава уже проросла между распущенными гусеницами. Природа быстро брала своё.
– Было больше, – похвастался Большаков, – да утащили. По ночам очень даже стараются. Думают, что мы их не видим. Приехали бы к нам неделю назад, посмотрели бы во всей красе. Сегодня утащат вон тот, видите?
– Какой?.. Какой?.. – быстро спросила Завета, отрываясь от окуляра и почему-то бросая перво-наперво взгляд своих тёмных, стремительных глаз на Костю.
Ну ничего не понял, думал он, чуть ошалело. Опять она за старое. Дудки, я теперь в эти гляделки не играю, и демонстративно отвернулся
– А вон, левее поломанной сосны. Они его уже тросом слегка зацепили. Ночью потащат.
– Как же так?! – удивился Сашка. – А почему мы ничего не делаем? Надо ж… – его возмущению не было предела.
– А вот так… – развёл руками Большаков, и в его тоне прозвучало огромнейшее разочарование.
Костя уже сообразил, что если бы Большакова не сдерживали, он бы стрелял и стрелял, пока снаряды не кончились или пока всех врагов не перебил бы на левобережье, но точно, никого не допустил бы в город.
– А как же те, левее, в посадках? – спросил Костя и вспомнил, как Сашка Тулупов тайком фотографировал немецкие танки.
Большаков вздохнул так, словно ему наступили на больную мозоль.
– Вот то-то же и оно. Перемирие объявили. Под шумок немчура и приползла. Так бы я вас и повёл на переднюю линию! Мы знаем, что они там стоят и готовы их перемолоть в мгновении ока, но нам не дают политики. Где-то на верхах что-то замутили основательно, вот мы и ждём, а чего ждём, непонятно.
– Соизволения…
– Ага…
– А все эти мелкие стычки?
– А это называется арьергардными боями. Разведкой и прочее. Как бы не в счет. Сейчас больше авиация действует.
Теперь Большаков был крайней недоволен и крутил своим перебитым носом, как гончая, потерявшая след.
– Да уж… – наконец-то согласился Игорь, к которому, при виде всей этой мощи, вернулось прежнее душевное равновесие, – это мы видели, – и кивнул на Сашку, хотя в сумраке командного пункта его обожженную морду трудно было разглядеть основательно. – Одни вот попробовал огненной каши… – и хихикнул, но не добродушно, как Большаков, а зло, нехорошо хихикнул.
Большаков посмотрел на Тулупова, ничего не понял и сказал:
– На севере, конечно, америкосы придавили здорово, но ведь и наши не дают им разгуляться.
– О! Александра Васильевич, – воспрянул Сашка, – как раз я хотел у вас спросить, что мы за установки видели в лесу?
По лицу было видно, что Большаков хотел сказать: «Много будешь знать, скоро состаришься», но он сдержался и только добродушно хихикнул в огромный кулак:
– Вам лучше об это не знать. Есть, и всё! Это попахивает мировым скандалом. Решат наверху, что можно объявить легально о наличие на территории восточной Украины российских войск, так тому и бывать. Не решать – значит, будем молчать в тряпочку. Но, пока, видно, это козырь, который хотят разыграть с максимальной пользой.
– Теперь всё понятно, – согласился Костя, – и всё-таки для полноты картины, хотелось бы…
– Нет… – засмеялся Большаков, – всему своё время. Мы хоть и добровольцы, но воинскую дисциплину блюдем.
– Ладно, – сказал Костя. – Мы тоже никому не скажем.
– А если вас обойдут справа или слева? – красиво спросила Завета своим грудным голосом и так взглянула на Костю, что его сердце ещё раз сладко екнуло.
С утра он не понимал, любит её или нет, и вообще, он запутался. Ему хотелось только одного – снова очутиться с ней наедине.
– Это только центральная позиция… – пояснял довольный Большаков, – фланги прикрывают такие же доты… а овраги мы заминировали…. Пойдемте, я вам покажу позиции.
Лифт в виде большой площадки с поручнями опустил их вглубь казематов, и они прошли по бесконечно длинному коридору в виде пологой дуги. Коридор, как на военном корабле, был разделен стальными переборками с дверьми. Справа и слева находились служебные помещения с такими же стальными входами. Хозяйство у Большакова было налажено хорошо. Добровольцы все поголовно были одеты в военную форму, и если бы не их разновозрастность от явных салаг до убеленных сединами мужей, гарнизон можно было бы принять за армейскую часть.
Большаков ходил по коридорам, привычно согнувшись и оберегая голову не только от низкого потолка, но и от многочисленных кабелей, протянутых на изорелях вдоль стен. Плохо быть дылдой, думал Костя, ловко ныряя в двери. Завета норовила проскользнуть следом. У них даже получилась игра, кто быстрее прошмыгнёт в следующий отсек.
Рядом с бронебашенной батареей, в которую с обеих сторон вели узкие лестницы с вытертыми ступенями, находились два каземата, служившие хранилищами снарядом. Снаряды лежали на лотках вдоль стен, а на позицию их подавали элеватором через специальное отверстие, закрытое стальной заслонкой. Боец с бородой, вышедший из каземата, сказал:
– Вам сюда нельзя, – и захлопнул перед носом Кости тяжёлую, бронированную дверь.
Костя заскочил в бронебашенную батарею последним. Здесь воздух был посвежее, чем внизу, в мрачных казематах. Большаков вошел в раж:
– Здесь находится дальномер, здесь наводчик. А заряжаем отсюда, – он показал на окно, находящееся почти на уровне земли, из которого подавались снаряды. Вот толкатель, вот затвор. Вот туда стреляем. Примерно, так мы им и врезали.
Все снова по очереди стали смотреть в дальномер – длинную поперечную трубу с окуляром посередине, но ничего нового не увидели: все те же сгоревшие танки с уныло опущенными пушками да съежившийся, покалеченный лес по ту сторону реки, дымы от пожарищ, крыши домов и тонкие, как иглы, трубы заводов на фоне терриконов, похожие на египетские пирамиды. Костя уже привык к особенностям Донбасса, к его рукотворным горам и к металлургическим заводам, чередующихся с многочисленными городками и посёлками. Заселен край был так же плотно, как и Подмосковье.
Костя как-то сомнительно посмотрел на Большакова.
– Есть ещё вопросы? – спросил тот.
– Есть, – отозвался Костя. – Меня интересует, как вы так далеко стреляли с закрытых позиций? Вы же не видите, что там творится?
– Э-э-э… – добродушно засмеялся Большаков. – Ждал я такого вопроса, ждал, потому что он очевиден.
За спиной у Кости тихо хмыкнул Игорь – не любил он оставаться в дураках, и вопрос, собственно, должен был задать он, а не Костя, потому что Игорь считал себя сугубо военным человеком, не то что Костя Сабуров, который в его глазах был не более чем журналистом, скачущим по верхам и не вникающим в суть военных проблем. Ну на что он годен, порой думал Игорь, разве что сочинить пару репортажей. Я тоже такое могу – складно говорить в камеру – много ли ума надо?
– Есть у нас система наводки по координатам. Но об этом тоже не стоит говорить, хотя противник наверняка догадался. Значит, так! Мы стреляем по звуку и по сигналу локатора. Ну и спутники нам помогают.
– А где локаторы? – удивился Сашка, который уже всё