Большая Кавказская война (военно-политический роман)

после вчерашнего Феликс, даже если бы захотел, то и капли спиртного не влил бы в себя. В желудке ворочался кирпич, а голова была словно зажата в тиски. Какая уж здесь выпивка. Поэтому он вежливо отказался, сославшись на эту самую головную боль. Лёха же не упустил шанса, поменялся местами, и рядом с Феликсом оказался Мурзабек Ямадаев.
– А я тебя давно приметил, – сказал он, пожимая руку Феликсу и выдыхая на него свежие алкогольные пары.
– Я вчера перебрал. Голова болит, – буркнул Феликс, сдерживаясь, чтобы демонстративно не зажать нос и не состроить презрительную гримасу.
Не любил он панибратства «чёрных». Ранг у них был другой, не такой, как у столичных журналистов, не говоря уже об американской братии. Там, в Америке, Феликс по отношению к себе тоже чувствовал тонкое, едва заметное, пренебрежение победителя к побежденному. И никуда от него невозможно было деться, потому что оно было частью исторического процесса, а с историей, как известно, не поспоришь. «Мудр ты, Феликс, не погодам, – однажды заметил его друг Лёха Котов, – до добра это не доведёт». Он так и не выяснил, что имел ввиду Лёха. Дюже умным тоже быть плохо. Дюже умных выбивают раньше времени.
– В Грузии гораздо хуже, – ничего не замечая или, делая вид, что не замечает, сказал Мурзабек Ямадаев. – Я там был на прошлой недели у друзей в Тбилиси. Ты знаешь, что они сказали?
– Не знаю, – ответил Феликс, поймав себя на том, что ему очень хочется засунуть в рот костяшку пальца и сосредоточиться именно на нём, а не на Мурзабеке Ямадаеве.
Побаивался он его. Здоров и крепок был Мурзабек Ямадаев, как каменный крест на горе. Под его тяжёлым взглядом Феликс терялся бодрость духа и порой не знал, как себя вести, поэтому он старался не попадать в его компанию. Однако, как назло, Мурзабек Ямадаев был прилипчив, как банный лист: то ему расскажи, что думают американцы по тому или иному вопросу, то оцени последние заявление президента Венесуэлы или Бразилии, то дай взаймы денег. Конечно, приятно, что в журналистской среде тебя считают богатым, думал Феликс, но на всех денег не напасёшься, тем более, что половина должников долгов не отдаёт.
– Живут голодом, живут ради детей. Мечтают, чтобы они воплотили их мечты, – сказал Мурзабек Ямадаев таким голосом, словно учил Феликса жить. – Только интересно, какие?
– Ну и что? – назло равнодушно спросил Феликс.
Разумеется, он не поддавался или делал вид, что не поддаётся влиянию Мурзабека Ямадаева, но каждый раз, когда его тяжёлый, неподвижный взгляд останавливался на нём, внутри у него всё сжималось, как рессора в автомобиле. Чёрт его знает, что у него на уме, гадал Феликс. Возьмёт и пришибёт, абрек несчастный, у них это просто, как таракана раздавить, и никакая заграница не поможет.
Мурзабек Ямадаев который, по всей вероятности считал его другом, ничего не замечая, продолжал:
– А то, что не надо было разваливать Союз! – неожиданно заявил он.
– Кто бы говорил?! – изумился Феликс и на какой-то момент даже забыл о своих страхах. – Впрочем, я в этом не разбираюсь. Это было до меня.
Конечно, так говорить было нельзя. Это было непрофессионально, но Феликс ничего с собой поделать не мог. Им владело странное чувство, что он не доживёт до следующего утра.
– Ну да, продажный Горбачёв и его команда… – насмешливо сказал Мурзабек Ямадаев, весело глядя на Феликса своими влажными, восточными глазами.
– Они все продажные были, – легко согласился Феликс.
Всё что было до его рождения, ему казалось ненастоящим. И всё, что говорилось об этом, казалось большой выдумкой больших дядей, половина из которых уже почила в бозе. Смысл имело только настоящее и будущее. Прошлое было тупым и глупым, не требующим к себе особого внимания, разве что в качестве назидания в заказной статье, но это была больше игра, чем настоящая жизнь. Настоящая жизнь только начиналась, и она была прекрасна, она была волнующая, как Гринёва в постели.
– Даже сейчас? – спросил Мурзабек Ямадаев.
– Сейчас нет. Сейчас всё по-другому.
Сейчас мы умные и продвинутые, подумал он и почему-то вспомнил о «болотной», с которой всё и началось, а все тупицы остались в прошлом. Тупицы нам не нужны, тупицы – это мусор, выброшенный историей. Вся сила сейчас в «новой свободе», и кто этого не понимает, тот безнадёжно отстал.
– Откуда ты знаешь? – нагло удивился Мурзабек Ямадаев и пристально посмотрел на него. – Ты ещё пацан, жизни не видел.
– Я не видел жизни, – уязвлённо согласился Феликс. – Но я знаю, – упёрся он, – что было хуже, чем сейчас.
Это был его последний рубеж обороны, за ним начиналась полоса отчаяния. Никто ещё не загоняя его туда, даже Гринёва, но с Гринёвой это отчаяние было особого рода, это было сладкое отчаяние и сладкая смерть, которую он готов был принимать хоть сто тысяч раз подряд.
– Что ты, как попка, заладил, «хуже» да «хуже». У тебя собственные мысли есть? – Мурзабек Ямадаев посмотрел на него так, что Феликс окончательно забыл все свои мнимые страхи. Настоящий страх в образе абрека сидел перед ним, и это было куда реальней, чем мнимые боевики, готовящие прорыв.
– Пока была ваша власть и вы платили деньги, все было нормально, потом вы ушли и все начали мстить друг другу. Начальством стали убийцы и «лесники», они никогда не смогут создать государство. Они говорят: «Подождите, следующее поколение будет другим». Но передают власть по наследству да за деньги. Ты понимаешь, что этот значит?
– Что? – спросил Феликс и сделал наивное лицо.
– Дурак ты и кашу свою ты ещё не съел, – презрительно посмотрел на него Мурзабек Ямадаев.
– Мы делаем новую страну. У нас новые идеалы, – промямлил Феликс через силу. На лбу выступил холодный пот, хотя в салоне было прохладно. – Сказано, что СССР – это плохо… – выдавил из себя Феликс.
Душевные силы оставили его. Разговор не клеился. Хотелось залезть под кресло, чтобы его не трогали, и отсидеться там, пока колеса не коснуться земли.
– Интересно, – ядовито спросил Мурзабек Ямадаев, – какие песни ты будешь петь о том, как ты предал родину?
Было странно слышать такие речи от чеченца. В представлении Феликса все чеченцы поголовно должны быть врагами России, а здесь какой-то нетипичный чеченец.
– Я никого не предавал, – промямлил Феликс, страшно тушуясь под тяжёлым взглядом Мурзабека Ямадаева
– Вададай!  – произнес Мурзабек Ямадаев и потерял к Феликсу всякий интерес.
Он посмотрел в иллюминатор, за которым плыли облака. Феликс тоже посмотрел, однако ничего интересного не обнаружил: всё те же облака и край солнца, которое слепило глаза. К своему облегчению, он вдруг вспомнил, что Мурзабек Ямадаев работает в оппозиционной левой прессе, что Америка по праву сильного заставила чеченцев уважать оппонентов, а не убивать их сразу. Тогда зачем вся эта комедия, ведь Мурзабек Ямадаев, несомненно, знает, где я служу, думал Феликс, знает, но всё равно затеял странный разговор. И вообще, у Феликс возникло ощущение, что Мурзабек Ямадаев давно хотел с ним поговорить, только случая не представлялось. Должно быть, выпил и расслабился с превосходством подумал Феликс. А может, его подослал мистер Билл Чишолм, чтобы проверить меня? От этой мысли ему физически стало плохо. С них, с этих американцев, станется. Любят они это дело – подсылать провокаторов. Поэтому Феликс больше ничего не добавил, а прикусил язык. Впрочем, он сказал всё правильно – так, как его учили в универе и как говорили американцы в своей Америке. В этом отношении меня не упрекнёшь, подумал он, умный я, дюже умный. Не по зубам всяким «чёрным» типам Мурзабека Ямадаева.
– Знаешь, что я тебе скажу… – произнёс Мурзабек Ямадаев, поглядывая на него сверху вниз, и Феликс понял, что разговор изменился. – Будь осторожен. Ты уже здесь примелькался, а это плохо.
– Почему? – с холодком в душе спросил Феликс.
Страх, который на мгновение оставил его, снова схватил за горло железной хваткой.
– Хм… – усмехнулся Мурзабек Ямадаев и объяснил: – Запомнили тебя. А раз запомнили, значит, ты попался в чью-нибудь разработку. Мало ли у нас придурков.
– Почему? – снова тупо спросил Феликс, стараясь не подать вида, что он боится.
– Слишком удобная мишень.
– Почему мишень? Какая мишень? – неподдельно удивился Феликс.
У него возникло такое ощущение, что самолёт всё падает и падает в воздушную яму, и нет конца и края тому падению.
– Нет за тобой силы, а Кавказ силу любит, – насмешливо сказал Мурзабек Ямадаев.
– Что же, всех русских будете убивать? – нашёл в себе силы ехидно спросить Феликс, хотя понимал, что спрашивает совсем не то, что нужно спрашивать, откуда протекла информация, тогда можно было понять, как реагировать.
– Нет, конечно, но слабых будем. А ты слабый.
Его наглые восточные глаза выражали превосходство. Они выражали дух Востока, его превосходство, как у американцев. И в голове у Феликса всплыла одна единственная, но очень и очень трезвая мысль: «Какие мы дураки!» Эта мысль была против правил, против всего того, чем жил Феликс и чему его учили. Но тем не менее, мысль была единственно верной, настолько верной, что её можно было без опасения за свои чувства вынести в заголовок передовицы. Но с другой стороны, она была крамольной. А это уже «бомба». Есть такое понятие в журналистике – угадывание нерва общества, его потребностей. Нет, понял Феликс, ни главный, ни тем более мистер Билл Чишолм меня не поймут. Они мне скажут примерно следующее: «Откуда ты взял её, эту чушь собачью, сынок, нюх потерял?!» И поставят во главе «военного отдела» Глеба Исакова, этого тупицу и болвана. А этого допустить нельзя любой ценой.
– Ничего я не слабый, – Феликс обиженно уставился в иллюминатор, в разрывах облаков мелькала земля.
Америка за мной, думал он обиженно. Чего я слабый? – не верил он. Вовсе нет! Мистер Билл Чишолм, Рыба, то бишь Соломка Александр Павлович, генеральный, всякие замы. Нет, просто так меня не отдадут. Сердце билось так, что готово было выпрыгнуть из груди. Мурзабек Ямадаев явно предупреждал, только непонятно, о чём конкретно. Да, русских на Кавказе не любят, но это на уровне исторического инстинкта. Да, их убивают, если они неосторожно суют нос не в свои дела, но Мурзабек Ямадаев не может знать о моём бизнесе. Я же не треплюсь на каждом углу. Я очень осторожен. Я никого не обижаю. Плачу исправно и много. Все довольны. А в остальном мы с чеченами на одном стороне баррикады. Статьи мои никому не нужны, не затрагивают ничьих интересов и направлены исключительно на врагов Имарата Кавказ. Так что с этой стороны я невинен, как младенец. В чём же тогда дело? – ломал голову Феликс.
– Извини, дорогой, – положил ему на плечо тяжёлую руку Мурзабек Ямадаев. – Я только хотел тебя предупредить. А дальше сам решай. – И ушёл.
– Что решать? – вслед ему спросил Феликс, но так ничего и не понял.
Неужели я на крючке, гадал он, а командировка – всего лишь повод, чтобы уличить меня. Но тогда я вообще в большом недоумении. Тогда задействованы силы, которые превосходят силы «Имарата Кавказ». А этого не может быть по определению. Кому я нужен? Таких, как я, тысячи. По большому счёту, толку от этой журналистики, как от козла молока. Большая политика делается за океаном, в Белом доме. А я мелкая сошка. Значит, успокаивал он себя, ничего страшного не