Большая Кавказская война (военно-политический роман)

если убьют, то она запомнит его весёлым, без того душевного надрыва, когда люди прощаются навсегда.
Раньше он жил одним днём, а теперь думал о будущем, но ещё не понимал, хорошо это или плохо. Для исхода дела это не имело никакого значения.
– Ставим дымы и идём, – безапелляционно заявил Олег Вепрев.
– Давай, – помедлив, согласился Севостьянихин и почему-то пристально посмотрел на Игоря, но ничего не сказал.
И Игорь понял: если бы приказал остаться, то я бы, конечно, не остался, подумал он. Взвесил Севостьянихин «за» и «против», о Божене подумал в первую очередь, о том, что будет завтра, какая кому судьба выпадет, и приказать не посмел. Нельзя приказывать в таких делах. Это дело сугубо личное, хотя в армии ты не принадлежишь самому себе, в армии ты принадлежишь армии, но умираешь в одиночестве. Противоречие, однако, подумал Игорь и больше не стал забивать себе голову всякими умозаключениями, которые в реальности не играли никакой роли.
– Чего улыбаешься? – спросил Севостьянихин, поглядывая на часы.
Как всегда перед разведкой, время тянулось, как резина.
– Да так, – ответил Игорь и пожал плечами в знак того, что ничего серьезного.
– Ладно, будет вам весело, – предупредил Севостьянихин, но больше ничего не добавил.
Глупо было что-либо добавлять, а сентиментальностей никто не любил.
– Да мы всё понимаем, – встрял, как всегда ни к селу, ни к городу, Лёва Аргаткин.
На него никто не обратил внимание. Мало того, Олег Вепрев хмыкнул в кулак и занялся дымовой гранатой.
– Вот что, – сказал, поднимаясь, Севостьянихин, – дам-ка я вам ещё двоих.
– Хватит нам людей, – сварливо сказал Олег Вепрев, который расценил предложение командира как неверие в их силы.
– Не хватит, – оборвал его Севостьянихин, и его гениальный нос возмущённо раздул ноздри. – Без огневой мощи пропадете, а если кого-то вытаскивать придётся?
– Тьфу-тьфу-тьфу… – поплевал через левое плечо Олег Вепрев, ввинчивая запал в гранату.
– Правильно, братишки, – пробасил Герман Орлов. – Возьмём. Кого дашь, командир?
– Драганова и Котлярова, – Севостьянихин взялся за связь.
Игорь по достоинству оценил жест командира: отдавал он последний резерв, пускал в дело всю группу спецназа. А это значило, что ставка была чрезвычайно высока.
– Вот это дело! – обрадовался Герман Орлов. – Гы-гы-гы!!! Ёпст!
Он уже обвесился с головы до ног своими любимыми гранатомётами и «шмелями», даже сунул парочку Игорю и Лёве Аргаткину. Последний почему-то обиделся.
– Я бы и сам взял, – сказал он и потёр травмированный глаз.
Ясно было, что Лёва Аргаткин планировал идти в авангарде, а не тащиться позади. Он полагал, что ещё одно усилие, ну, может быть, потом ещё одно, и он обязательно поедет домой, чтобы в середине лета смотаться на полуостров Рыбачий, где в Мотовском заливе ловятся огромные крабы и тьма рыбы. «Отведу душу, – мечтал он, – Машку возьму». Машка у него была трехгодовалым эрделем, умницей-разумницей и, вообще, любимицей семьи.
– Бери, что дают, хуже не будет, – добродушно заверил его Герман Орлов и похлопал его своей лапищей, давая тем самым понять, что и без него найдётся кому рисковать, например, Алексею Ногинскому, и ничего что он сидел в выгребной яме. Это ещё ничего не значит, главное, что он находчив и что у него работает смекалка. А на войне это главное. Если думаешь, выстрелить всегда успеешь.
Олег Вепрев же незаметно покривился, словно проглотил ложку соляной кислоты. Скулы у него затвердели, а глаза сделались неподвижными. И вообще, он стал походить на живой монумент.
Опять начал психовать ещё до операции, опять из него дурь попёрла, решил Игорь, но ничего не сказал. Нет смысла выяснять отношения накануне вылазки. Ну не любит он Лёву с ног до голову, ну и бог с ним, с Лёвой, Авось обойдётся, подумал он, не первый и не последний раз.
Прибежали взмыленные, но счастливые Юра Драганов и Семён Котляров. Семён – белая кость спецназа, со своей СВУ. Ему лишняя ноша не полагается, он и так перегружен боеприпасами. Юра же Драганов со своей физиономией киногероя готов был лезть, куда угодно и зачем угодно, и его женщины ему были не указ, потому что остались там, в другой жизни, да ещё и в Москве. Сказал он как-то, когда его уже достали расспросами: «Убью, им же легче будет». «Это чем?» – поинтересовался Олег Вепрев, который не понимал, как это можно жить с двумя женщинами одновременно. С одной бы стравиться. «Молодых найдут, необстрелянных». На том и порешили, что в мирной жизни воякам труднее всего.
Олег Вепрев кинул гранату, и когда дым и переулка пополз в окна, они побежали. Игорь напоследок оглянулся: в дверном проёме стояла Божена, а Севостьянихин незаметно их перекрестил.


Глава 6
Президентская тайна

До Назрани Феликс пролетел на одном дыхании. Страха как не бывало, страх накатывался волнами, и Феликс, несомненно, большую часть времени находился во впадинах между ними, то есть, как висельник, испытывал полное безразличие к собственной судьбе.
Прямо на центральной площади, в виду центрального рынка, у него кончился «заряд». Ему ещё хватило здравого смысла надавить на тормоза, хотя так и тянуло приткнуться лбом и уснуть, не отрываясь от руля, и пропади оно всё пропадом.
Лицезрела бы меня Гринёва или Рыба, тупо думал он, вылезая из машины на одном автопилоте. В тот момент, когда левая нога коснулась раскаленного, как сковорода, асфальта, он совершил кульбит, и Феликс едва не упал, вцепившись в дверцу. Несколько мгновений крыши домов и минарет с тонким золотистым полумесяцем качались, как при землетрясении. Потом они успокоились, и он двинул картонной походкой наркомана, пялясь на поребрик, чтобы он, не дай бог, не кувыркнулся снова. Когда поребрик кончился, Феликс ориентировался на щербатые ступени и уже в последний момент ухватился обеими руками за столб, поддерживающий козырёк, затем решился войти в магазин, но не тут-то было. Со стороны, должно быть, это выглядело комично: пьяный в дупель русский борется с тугой дверной пружиной. Промелькнули дикие бородатые лица. Какие-то тётки с разъярёнными лицами, агрессивно жестикулируя, едва не задели его носа, но он ничего не слышал, он даже не помнил, как оказался у прилавка и стоял ли в очереди. Все кричали, все чего-то от него хотели. Его любимого «nescafe» в одноразовых пачках почему-то не было. Он взял стеклянную банку, пять толстых натуральных шоколадок и огромную бутылку минеральной воды. Продавщица запросила с него такие деньги, что он удивился, но не в силах был пересчитать «чечеши» – чеченские доллары – в рубли. Сумма показалась ему астрономической, но спорить не стал, а молча расплатился.
– А ложка?.. Ложка есть, – услышал он свой бесцветный голос.
– Какая тебе ложка, нарик?! – возмутилась продавщица. – Может тебе ещё и «баян» дать?
Феликс хотел объяснить, что он просто смертельно устал, что он хочет спать, что он, несмотря на безалаберную жизнь, ни разу не пробовал никаких наркотиков, даже не курил безобидную анашу, может быть, потому что его друг Лёха, тоже не курил – даже табак, но в очереди снова раздались голоса:
– Понаехали здесь! Воздух портят! Говнососы!
– Мало мы вас терпели, неверные!
– Гони его в шею!
Ему хватило ума не вступить в перебранку, он только бормотал: «Бекх на била»  и все той же картонной походкой доковылять до машины и бухнуться на сиденье. Он свернул крышку на банке, разорвал золотистую фольгу и всыпал в рот такое количество кофе, что язык застрял колом, и пил, и пил минеральную воду до тех пор, пока в животе не стало булькать. Затем всё так же замедленно, как во сне, подставил лицо под холодную струю воздуха из кондиционера и съел ещё три шоколадки, перепачкавшись, как младенец. Но чтобы достать платок и вытереться, соображения не хватил, словно уже ничего не имело никого смысла. После всего этого он, кажется, провалился в сон на целую вечность, а очнулся оттого, что рядом с машиной стали тереться подозрительные личности со всё теми же зверскими бородатыми лицами. Оказалось, что он спал всего-то полчаса, но этого хватило, чтобы прийти в себя.
– Брысь! – пробормотал он, заводя мотор и распугивая местную шпану.
Ещё через пять минут осторожной езды, и он окончательно восстановился. Не-е-т, так жить нельзя, невесело думал он. Так жить глупо, вредно, а главное – бесперспективно, и переключил на седьмую передачу, чтобы видавшие виды «nissan», который показался ему подозрительным, отцепился километров через двадцать, как раз там, где, Феликс свернул с шоссе номер двадцать девять, которое теперь называлось, «Вададай», на второстепенную дорогу, ведущую в Алхасты. Промелькнула станица ТIихьа-Марта, бывшая Нестеровская. После этого он двигался в очень гордом одиночестве и пришёл к выводу, что Соломка, как никогда, прав: в балках, поросших лесом, прятались палатки, рядом, чуть ли не толпами, бродили всё те же бородатые люди со зверскими лицами. И это наши освободители, арьергард Америки? – думал он, не испытывая никаких эмоций, кроме брезгливости. Хотя всё даже очень может быть. Даже я со своим здравым смыслом плохо понимаю, что происходит и зачем происходит, в этом мире всё так перепутано, что порой не отличишь, где друг, а где враг.
Справа промелькнул указатель с надписью «Алхасты», которая была старательно перечеркнута, а сверху значилось: «Буммат». В отдалении возникли серые крыши на фоне отрогов Большого Кавказа, где-то там текла горная река и начинались свободолюбивые земли, которые никогда не покорились России.
Феликс, как пуля, промчался через центр, где высилась игла мечети с уже привычным полумесяцем, и потащил за собой пыль вниз по улице, которая когда-то, естественно, называлась Ленина, а теперь носила такое заковыристое название на арабском, что язык сломаешь. Перед полосатым шлагбаумом, свернул налево въехал на горку и дал по тормозам как раз напротив дома под номером девятнадцать. Всё – основная часть пути была закончена. Теперь всё зависело от малости – заплатят или не заплатят, или убьют прямо здесь, а машину продадут в Турцию.
Просигналить он не успел. Из дома выскочил Бирсу Акиев собственной персоной – высокий, худой, жилистый, неопределенного возрасте – где-то между пятьюдесятью и семидесятипятью, в неизменной папахе и в сапогах, сноровисто распахнул ворота и нервно махнул рукой, мол, заезжай, заезжай, не мозоль глаза.
Феликс о нём почти ничего не знал, кроме того, что Бирсу Акиев при российской власти имел транспортную фирму, а с возникновением Имарата Кавказ вынужден был отдать её за бесценок кому-то из Грозного, кому она приглянулась, о чём, похоже, теперь абсолютно не жалел, потому что торговые пути были разорваны и возить грузы по стране, которая вмиг стала размером с копейку, стало нерентабельно. И вообще, Имарат Кавказ до сих пор раздирали противоречия уголовно-экономического плана: шёл передел собственности, и власть склонялась то к одному тейпу, в зависимости от того, кто приходил в Высший шариатский суд, то к другому, то к третьему, то к четвертому, и сменялась так часто, что уследить было невозможно. Феликс в этом не разбирался и разбираться не хотел, хотя писал раз в две недели передовицы и тут же забывал все имена и должности, благо под рукой всегда был интернет. Главная