Внутренний голос (1/5 от книги Отражение)

любого, кто пытается проснуться, толпа стремится пристыдить. Все должно происходить по установленным шаблонам комфортных взаимоотношений. Но такое общение становится пресным, в нем нет места творчеству и самовыражению, поскольку те нарушают работу системы-общества.
Но стоит проснуться – и что мы видим? Нами управляют стереотипы. Рекламные щиты и плакаты соревнуются в бесстыдстве и идиотизме, побуждая рефлекторное удивление. Зазывные и нереальные картинки с едой, как и вездесущие срамные девахи, стимулируют естественные реакции организма – голод и эрекцию. Этих примеров так много, а суть сводится к одному – люди не слышат самих себя. Чтобы думать в мегаполисе о своем – приходится надевать шлем от информационных атак – наушники; прятать «Зеркало души» под “забралом” солнцезащитных очков.
Таких ”отшельников” в толпе не любят. Дескать, ничего не вижу, ничего не слышу, знать никого не хочу. Такие и по жизни начинают слишком активно выражать свое мнение, индивидуальность, которые сплетнями превращаются в чудачества и ненормальность… Но разве осуждение имеет важность, когда речь идет о том, чтобы ладить с душой? Люди верят, что в успехе им поможет репутация, а не самоуважение. «От самоуважения много гонора!», – как сказал бы достопочтенный Пашок. Ты должен вести себя скромно, чтобы не задевать чувства других, – внимание! – таких же, как ты!
У каждого своя стезя! Ты не обязан повиноваться! Ты не обязан стремиться стать богатым аферистом, смазливым певцом, грязным политиком! Ты не обязан быть стерильным, репрессируя свое мнение в угоду чужого – пусть хоть за него проголосовала тысяча овец! Да хоть Мудрецов! ТЫ – единственный, кто позаботится о твоей душе. Тогда начинается становление индивидуальности из индивида, когда принимается ответственность перед собственной душой!

Восседая на троне, король выстукивает пальцами дробь.
– Мало того, что ты увлекаешься, как религиозный фанатик, так еще порешь околесицу, как религиозный фанатик. Знаешь, по-моему – ты религиозный фанатик.
Воздетые руки Арлекина упали подрубленными крыльями, хлопнули по бедрам.
– Я знаю кто ты, – продолжил Валентин, – Ты Оно. И ты гнешь свою линию в точности наперекор бородатому, который Сверх Я.
Скоморох припадочно запрокинул голову и расхохотался. В этот момент в городе прогремел взрыв. Над торговым центром распустился огненный бутон с черными лепестками взвившейся гари. Стену горящего гипермаркета проломил великан; вышел, как из берлоги. От шеи до живота  свисают бусы из человеческих черепов. Плащом висит медвежья шкура, морда исполинского зверя нахлобучена капюшоном. Кожа великана красна и свисает клочьями, словно обварена кипятком; глаза сверкают дикостью. Увидев перепуганных людишек, он взревел от лютой ненависти; повылетали стекла здания, разбрызгались осколками.
Чудовище ринулось, кроша асфальт, будто наледь. Толпа отпрянула – многие беспомощно попадали. Паникующие обратились в бегство… и смерть начала забирать невезучих – упавших и недостаточно расторопных.
Срывая грудью кабели электропередач, великан заметался слоном, затаптывая как можно больше людишек; не добивая. Ручиши стали хватать и швырять визжащих человечков, печатая на стенах улицы красные шлепки. В спины убегающим он кинул легковую машины, и она прокатывались валуном, со скрежетом высекая искры из асфальта. Но паразиты все равно умудрялись выживаться… Великан запустил пятипалую лапу в поясную суму, взял пригоршню глиняных шаров с зажигательной смесью. И тогда к воплям людей добавился рев голодного огня.
– Танатос – Кровожадная Ярость, – возвестил Арлекин за много километров от места бедствия. – Приглядись, возле него всегда отирается его брат Эрос – Ненасытная Похоть.
Позади Танатоса расхаживает второй великан. У него четыре руки, а кожа цвета переспелой сливы; блестит слизью, словно смазкой. Озабоченным взглядом, он высматривает жертв, предпочитая девушек, но не отказался и от парня с накрашенными губами. Когда все руки оказались заняты верещащими человечками, набедренную повязку заколыхало нечто похожее на пучок извивающихся змей.
– Танатос и Эрос! – провозгласил Арлекин, стоя лицом к кошмару. – Вот сущности Ид, коего ты величаешь Оно!

Король дважды хлопнул в ладони – обесточил город и потушил пламя. Кошмар ему порядком надоел. Он устало потер веки, а тем временем, как зажигалки, вспыхнули свечи тронного зала.
– И кто же ты? – проронил Валентин.
– О, боже! Сколько еще раз мне суждено услышать этот тупой вопрос?! – скоморох запричитал в потолок, будто король не мог услышать. Паяц обернулся и учтиво исполнил реверанс. – Я великий спорщик. Продолжим? Или будем тупить? Хочешь, покажу сновидение про сиськи? Хочешь, это будут Анины?
Валентин побелел, как мрамор трона. А скомороха это только раззадорило.
– А чего ты застеснялся? Я же сказал, что знаю о тебе все, вплоть до вспышек видений. И нечего тут стесняться – у нее замечательная грудь. Ну?.. Чего притих? Не можешь позволить себе распущенность даже в мыслях? Да у Вас, батенька, комплексы.
– А у тебя всего одна голова, но и та лишняя!
– Для себя присмотрел? Не жадничай. А лучше – не бреши. Ты знаешь прекрасно, что если заставишь меня замолчать – этим накажешь самого себя. Я – твоя объективность. Когда ты выгнал меня – твоя жизнь превратилась в затворничество. Ты только и делал, что корпел над тремя чертовыми фигурками, хныкая от обиды, – Скоморох взмахнул рукавом и маска Арлекина превратилась в маску Пьеро; две синие капли повисли на щеках: – «Ыыыыы!.. Меня все бросают!.. Ыыыыы!.. Ни кто не ценит родство, любовь, дружбу. Когда я был малолетним, отец ушел из семьи, и я долгое время считал, будто чем-то его разочаровал… Хлюп-хлюп… Когда я был подростком, Вероника решила, что мы не подходим друг другу. Я принес в жертву гордость и достоинство своей любви, встал на колени, вымаливая пощады. Из-за этого она запретила даже звонить… Хлюп-хлюп… Когда я стал взрослей, Саня, – друг детства, – дал четко понять, что деловые встречи интереснее. Разве так можно, ведь нас связывало столько лет общения… Хнык-хнык…». Что, Ваше Ничтожество, не было такого?!
– Для чего мне об этом постоянно вспоминать, ирод?! Зачем ты изводишь меня?!
– Это ты изводишь себя! Это ты придаешь всему роковое значение и фатальность! Очнись! Боль уже в прошлом! Хватит ее бояться! «С каждым разом разочарование ранит меня все сильнее. Я получаю из таких уроков опыт, но теряю наивность, становлюсь черствее и циничнее. Калечится вера в праведность доверия, честности, сострадания, равенства, справедливости», – это ведь цитата из тебя! Хочешь, я тебя пожалею – ах бедненький! Бедненький ты мой!.. Мозгов нихрена нет!..
Король решил проучить наглеца. Собственноручно. Он толкнулся от подлокотников… но в этот момент выметнулись ремни безопасности. Они гадюками перекинулись крест-накрест, охомутали шею, локти, запястья; опоясали и запеленали ноги вплоть до сапог. Мотая головой, Валентин побагровел от усилий, но не смог оторваться от трона.
– Я тебя уничтожу!
Ремень закляпал рот и перетянул лоб. Затылок прижался к подголовнику, и тот откинулся; нахлынул мираж стоматологического кабинета. Появились врачебные инструменты, разных жутких форм, развешенные под руку дантиста. Многоглазая лампа вспыхнула прожектором, ослепила. Пытаясь отвести глаза, Валентин заметил шприц на стерильном столике.
Маска Арлекина улыбается теперь зловеще. В белом халате, он медленно подошел к пациенту.
– Что ты сейчас чувствуешь? Ты чувствуешь страх. Все потому, что дракон еще жив. Он затаился, и ты рад его не замечать, но не можешь. Он не дает тебе спокойно жить, он постоянно держит в напряжении. И этим ты кормишь его. Ты платишь ему дань за то, что он делает тебя несчастным. И тем самым оправдываешь себя, сбрасывая логическую вину на чудище. Мне кажется, ты болен. Но возрадуйся! У меня есть лекарство.
Валентин замычал громче и задергался головой.
– Да-да, ты конечно же вне себя от счастья. Если бы не ремни – расцеловал бы меня.
Арлекин поднял шприц, стрельнул струей из длинной иглы.
– Это лекарство называется «Слезы Души», – пальцами в белых перчатках Арлекин грубо раздвинул веки пациента; он склонился со шприцом над вытаращенным глазом, с мечущимся от паники зрачком. – А суть его в том, – доктор перешел на полушепот, – что сейчас ты увидишь будущее...
Дрожащая капля сорвалась с кончика иглы, растеклась по зрачку, влилась в слезник.

Видение перенесло в плетеное кресло на светлой веранде. Весенний воздух благоухает цветением. От ветерка колышутся ситцевые занавески; дуновение приятно овевает кожу, щекочет до сладких мурашек. На столе, застеленном кружевной скатертью, поставлен радиоприемник; звучит трогательная музыка, и сердце откликается умилением.
Под эту музыку танцует девушка – она с Валентином вдвоем на веранде. Юноша с нежностью любуется ее танцем. Он знает точно, что перед ним – самый родной человек на всем свете. Что они вместе уже давно. Они счастливы. Оба. И в этом нет сомнений. Он знает, что она любит песни о возвышенной любви, и порой напоминает, что слушает музыку танцем. Она всегда вальсирует с улыбкой и закрытыми глазами.
На ее волосах желтый венок из одуванчиков; и тюль будто тянется, чтобы прикоснуться к светлой девушке…
0.9

Восходящее солнце затопило комнату светом; в солнечной ванной омывается занемевшее тело юноши – он распластался в кресле-качалке перед эркером. Веки затрепетали. Валентин изо всех сил попытался удержать счастливые грезы; но лучи коснулись глаз.
Пробуждение показалось телепортацией – мгновение назад вокруг была веранда. Не просто виделась, а была. Был осязаем ветерок, была музыка. И была девушка. Самая родная на свете. А здесь, наяву, ее ощутимо нет. И даже лицо не сохранилось в памяти… Попытки воссоздать ее образ завершились тоской столь сильной, что заныло сердце.
Запрокинув голову на подголовник, Валентин стал покачиваться в кресле. Странные чувства захлестнули его – разочарование утраты оказалось слабее радости от встречи. И сердце не ноет, а щемит от трепета, когда разум смеет предположить, что счастье возможно в реальности. Даже странными кажутся сомнения.
Отрешенно раскачиваясь, юноша смотрит в потолок. Постепенно он замечает, что в поле зрения попадают статуэтки на трех полках. Валентин уперся мысками в пол; стал разглядывать свои творения. И от этого оборвалась тонкая нить, связывавшая душу со сновидением.
Валентин услышал гул автострады, крики детсадовской малышни – до этого сознание воссоздавало тишину космического вакуума. Но теперь, когда рассудок пришел в действие, его ошеломило озарение.
– Вы те, кто сделали мне больно… Вы те, кого я боюсь… Боялся!..
Валентин вскочил из кресла, подставил табурет и встал на него; голова поднялась над полками. Юноша взял в руки фигурку девушки. Палец коснулся деревянного лица, а сознание – воспоминаний о Вике.
– Это не она. Ты – не та, которую я видел на веранде. Зачем же я убивался по тебе?..
Прошлое предстало глупым сном. Настолько глупым, что Валентин засмеялся. Но смех получился нервный.
– Я знаю, как перестать вас бояться, – Валентин окинул троицу