Медленно, думал он, очень медленно и нерасторопно. В это время появился отряд кецалей, вооруженный не только мшаго, но тремя майдарами. Командовал отрядом кецаль Атотархо. Тогда-то капитан Угаи и увидел, как действует майдара.
У Абэ-но Сэймэй всегда был один или даже два запасных путей отступления. Он хорошо знал город и чувствовал себя в нем, как рыба в воде. Одного он не просчитал – отцовской любви. Никогда он ее не ощущал, гнал от себя, а здесь вдруг она завладела им, и он уже ничего не мог с собой поделать. Он успел сунуть Кацири план пирамиды, и это промедление стоило ему жизни.
Как только он заметил, что кэбииси бросились окружать рынок, он сделал все, чтобы увести их от сына. Да черный капитан прицепился, как репейник.
Вначале Абэ-но Сэймэй произнес заклинание «онгё но мадзинаи», состоящее из одного- единственного иероглифа, и все пошло, как обычно. Преследователи оказались сбиты с толку, а ему оставалось всего лишь шагнуть за угол дома и затеряться среди развалин соседнего квартала. Однако он увидел, что корзинщики бегут вдоль храмовой стены и что в руках у них самое страшное оружие, которым обладали кецали – ежики.
Абэ-но Сэймэй участвовал в сражении перед городом Цуяма. Тогда он самолично убил не меньше сотни арабуру. Но, как и все, оказался бессильным перед их оружием, изрыгающим молнии. Его спасло только то, что в хаосе сражения он упал в канаву и смог, в отличие от собратьев, отлежаться. Он до сих пор помнил, как его корежило и колотило от удара молнии, и думал, что умрет, но он выжил.
Кацири то становился невидимкой, то появлялся снова, но он не понимал, что надо как можно быстрее выбежать за пределы треугольника, образованного тремя кецалями с ежиками в руках. В воздухе уже запахло, как перед грозой, и все, кто находился в треугольнике, должны были пасть замертво. Тогда Абэ-но Сэймэй прыгнул на ближайшего кецаля, который держал ежика в руках. Прыгнул в тот момент, когда должна была ударить молния, не обращая внимания на корзинщиков с нагинатами, повалил кецаля, ударил его что есть силы в грудь сюрикэн и принял на себя весь тот удар молнии, который предназначался сыну.
Долго еще били его нагинатами, боясь приблизиться. И только окрик Атотархо остановил кецалей и арабуру. А когда подбежал Угаи, Абэ-но Сэймэй уже был мертв. Странная, похожая на оскал, улыбка застыла на его окровавленных губах. Казалось, он знает тайну, которую больше не знает никто.
– Хватайте! Хватайте мальчишку! – крикнул капитан Угаи.
Однако мальчишка как в воду канул.
***
Утро выдалось прохладным, и к повседневному наряду из перьев император добавил леопардовую шкуру, которая была заколота у него на левом плече золотой иглой.
Император Кан-Чи сидел у себя в саду на одиннадцатой ступени и любовался водой, которая вытекала из волшебной бочки. Бочка была бездонной, и вода в ней никогда не кончалась.
Бочку привезли из Чосона в качестве подарка от тамошнего правителя. К бочке прилагался раб, который чистил ее каждое утро и наполнял доверху. А еще в бочке сидела большая волшебная лягушка и квакала каждую стражу. Императору нравилось наблюдать, как она это делает. Вначале она надувалась, становилась просто огромной. Желтое горло с черными крапинками, казалось, готово было лопнуть, а потом раздавалось кваканье:
– Ква-ква-ква… – и ровно столько раз, сколько было стражи, и ни разу не ошибалась.
Император Кан-Чи пытался понять, как она это делает, а самое главное – почему каждый раз вовремя? Пару раз он самолично пытал раба, но раб ничего не мог объяснить, потому что у него не было языка.
И на этот раз Кан-Чи самозабвенно считал, сколько раз лягушка квакнет. Если в соседней стране такие чудеса, то что же у них есть еще? – думал он с завистью. Как только разберусь с Нихон, захвачу и ее, а там рукой подать до Ая. Был час лошади, и лягушка проквакала ровно пять раз, а когда начала квакать шестой, впервые сбилась. Император удивился, наклонился, чтобы посмотреть, что же произошло. А лягушка надулась сильнее обычного, открыла широкую, как ущелье, пасть, и оттуда вылетело ровно шесть отравленных стрел. Если бы не преданный, черный, как смоль, Мурасамэ который всегда находился рядом, то не пережил бы Кан-Чи стражи лошади: бросился Мурасамэ между хозяином и лягушкой, закрыл его своим мохнатым телом, и тотчас же умер, исторгнув напоследок из себя клубы пены.
В дикой ярости заколол Кан-Чи большую волшебную лягушку золотой иглой – из бездонной волшебной бочки полилась зеленая кровь, и все рыбы, все лягушки, все тритоны и прочие обитатели ручье в и болот в окрестностях пирамиды-дворца Оль-Тахинэ погибли. Вот каким ядом хотели отравить императора Кан-Чи.
Кинулись за тем рабом, да не сумели взять живым. Раб вложил себе в рот себе широкий индийский нож и пал лицом вниз. Нож пробил ему затылок, и раб тотчас умер.
Император Кан-Чи пришел в неистовство. Изломал на себе перья, разорвал леопардовую шкуру. Больше всего он горевал о Мурасамэ.
– О-о-о! Мой любимый пес! – кричал он, рыдая взахлеб. – Уййй!!! Я отомщу за тебя! Сотру этот Чосон в пыль! – И плевался на свой любимый город Чальчуапа.
Вызвал он главнокомандующего Дегановида и приказал готовить армию к походу.
– Какую? – сонно спросил Дегановид и поморщился.
Он давно привык к чудачествам императора, который у себя на родине никогда не правил, а был младшим сыном и любимчиком у своей матери Шочипилли – Царицы Цариц, и слишком долго ждал подходящего трона. Шочипилли не исполнила родовой закон «Трех голов» и не умертвила Кан-Чи, который был ее четвертым сыном и значит, должен был умереть, как того требовала знать, по достижении пятнадцати лет. Она спрятала его в горах и ждала удобного случая. Этой случай представился в виде кецалей, которые пришли со стороны солнца. Кан-Чи рос эгоистичным и балованным ребенком, хотя его нещадно пороли за пакости, до которых он был охоч. Он никогда не общался с простыми людьми и не понимал их. До двадцати пяти лет он вообще считал, что мир состоит из одних придворных льстецов и юных рабынь, которых ему регулярно поставляли. Когда они ему надоедали, он бросал их со скал, принося в жертву Богу Смерти – Кими, и очень быстро привык быть безжалостным. Потом Шочипилли решила приобщить его к государственным делам и последовательно делала его то военным министром, то министром морских вод, то министром земли. Кан-Чи так же последовательно проиграл все сражения, разорил рыбаков и довел хозяйство страны до такого состояния, что народ стал голодать и разбегаться. Знать зароптала, и Царица Цариц Шочипилли уже готова была уступить ей, но тут появились кецали, и ситуация изменилась. Мать надеялась, что, став императором неведомой страны, ее четвертый сын обретет мудрость Богов. Вышло все наоборот, он стал еще более жестоким и властолюбивым и не терпел никаких возражений. Он не вникал в суть вещей, не интересовался деталями и считал, что это должны делать за него советники.
– А сколько у нас армий?
– Три.
– Три? – удивился император Кан-Чи. – А где остальные? Уййй!!!
– Больше нет.
– А было?
– Не было.
– Готовь, которую ближе. Уййй!!! – император хлопнул себя ладонью по затылку.
– Ближе та, которая в столице, третья.
Император выпалил:
– Посылаю, которая в столице, третью! Уййй!!! – и снова хлопнул себя по затылку.
– В городе замечены мятежники. Кто будет охранять ваше величество?
– Кэбииси!
– Кэбииси ненадежны.
– Дашь им мшаго и майдары!
– Кецали будут против.
– К черту кецалей! Уййй!!!
– Зря вы так. У стен есть уши, – счел нужным напомнить главнокомандующий.
Дегановид приходился сводным братом императору Кан-Чи и мог себе позволить то, что не могли другие.
– Что ты предлагаешь? – немного успокоился император Кан-Чи.
– Надо выждать.
Император Кан-Чи сделал круглые глаза. Ему и в голову не приходила такая простая мысль:
– Я не хочу ждать!
– Вчера в провинции Хитати погиб отряд из двух сотен человек.
– Ну и что?!
– Два дня назад в Асо сожжена наша крепость номер пять.
– Ну и что?!
– От Науакуе ни слуха ни духа.
– Ну и что?! Это все время происходит. Скоро кецали подкинут нам новые силы.
– А если не подкинут? Если наша благословенная Царица Цариц занедужила или случилось еще что-то?!
– Подкинут! Хватит об этом!
– Ладно. Построим флот и ударим.
– Какой флот? – безмерно удивился Кан-Чи.
Выяснилось, что между Нихон, которая теперь называлась Се-Акатль, и Чосоном лежит глубокое море Гэнкай .
– Разве что попросить кецалей?.. – загадочно предложил Дегановид и вопросительно уставился на императора.
– Нет! – сжав кулаки и со свистом втянув в себя воздух, выкрикнул император Кан-Чи. – Нет! Нет! Нет! Никого просить не будем! Ушмаль и так косится. Чертей своих подсылает! Уййй!!! – император хлопнул себя по затылку.
Он в нерешительности засопел, смял последнее черное перо и посмотрел в окно. Море было далеко. Его не было видно. Родина же еще дальше – по другую сторону океана. Может, Дегановид прав? – впервые задал себе вопрос император Кан-Чи.
– Так будем отправлять третью армию или нет? – бесстрашно спросил Дегановид, полагая, что наступил тот самый момент, который называется переломным.
Но император Кан-Чи внезапно проявил дурной характер:
– Бери армию! Отправляйся на чертово побережье! Строй флот! Уййй!!!
– Раньше весны не получится.
– Строй, говорю! Уййй!!! Куриное дерьмо!
Дегановид не посмел ослушаться. С тех пор прошло три дня. Третья армия императора тайком от кецалей, без музыки и долгих прощаний отправилась в поход. Император Кан-Чи надел траурный наряд с черными перьями и с ненавистью смотрел на город Чальчуапа. Он не смог его победить. Он не смог даже его понять. Иногда ему казалось, что город живет вопреки логике и его воле и что он сильнее кецалей и Неба. О великий Кетцалькоатль, стал он молиться, сделай так, чтобы я победил! Всех победил! Всех! Всех врагов без исключения!!!
Неожиданно до его слуха донесся шум. Он подскочил к перилам балкона. Далеко внизу, среди пышной зелени деревьев сновали титлаки.
– Эй, стража, позвать начальника кэбииси!
Сань-Пао, как всегда, возник, словно из-под земли – годы государственной службы не прошли даром. Ураканы его тщательно обыскали. Одни из них встал с обнаженным мшаго у него за спиной.
– Что происходит? – грозно спросил император Кан-Чи, не дав Сань-Пао преклонить колено.
– Мы ловим Абэ-но Сэймэй...
– Ты нашел его?!
– Да, сэйса. Он воспитывался в школе «Врат Дракона».
– В этой стране очень мудреные названия, – заметил император. – Говори проще.
– Родом он из деревни Мусаси. В детстве был отдан в монахи. Его сделали ваби – господином самому себе. Этого звания достигают только избранные архаты.
– Не понимаю, – поморщился император Кан-Чи, – что ты несешь?!
– Иными словами, он очень умен и осторожен, поэтому его трудно поймать, – скомкал свою речь Сань-Пао.
Эту речь он готовил загодя, полагая раскрыть глаза императору Кан-Чи на природу вещей, то бишь страны, которую он пытался поработить.
– Ну и что?! – рассердился император Кан-Чи. – Зачем ты мне это рассказываешь?! Уййй!!!
– Мы нашли его отца и казнили, – произнес Сань-Пао упавшим голосом.
В любой момент его могли предать смерти через самую лютую казнь. Или уракан, стоящий за спиной, по
