Дорога мертвецов (осторожно - психоделика) (первый роман о Косте Сабурове)

черной лужи, рот поблек и стал похожим на бескровный рот старика, уши вообще куда-то делись и обнаруживались только на ощупь, а нос сделался «гоголевским», словно его и не было. С горя в поисках исторической информации генерал Лаптев раз десять перечитал соответствующую повесть «Нос» и отчасти нашел некоторое сходство в обстоятельствах, что мало ему помогло. Его по-прежнему таскали на допросы и следственные эксперименты. Шили дело. Но видно, что-то в военной прокуратуре не срослось, потому что однажды ему шепотом предложили: или идешь под суд с обвинительным приговором лет на десять, или едешь в такую тьмутаракань, о которой даже он, боевой генерал, не мог думать без содрогания.
Генерал подумал, подумал и согласился на второй вариант, вовремя сообразив, что тот гарнизон, куда его направляют, просто нет желающих возглавить.
Строгая врачебная комиссия не нашла никаких отклонений в его здоровье. Когда же он задавал вопрос относительно своего лица, ему уклончиво отвечали насчет нервного стресса и депигментации. Впрочем, одно успокаивало: на севере все такие бледные. Ну буду самым бледным из бледных, утешал себя Лаптев.
Уже в вертолете, когда они летели над бескрайними сопками, у него произошло обострение. Летчик, который вышел из кабины, чтобы узнать, какие будут распоряжения, едва не выбросился за борт без парашюта – у генерала Лаптева окончательно пропало лицо.
Экипаж оказался опытным и лечился исключительно «ликером шасси», но все же заболел, правда, не через неделю, как генерал Лаптев, а через две. Диагноз врачей был неутешительным – мутация на фоне беспробудного пьянства.

***
Ген остался. Он подошел к Калите и сказал виновато:
– Слушай, извини... Так получилось, что я… ну… в общем… снял… редкий кадр… Эту «дзётай» надо изловить и описать! Это величайшее научное событие!
– Да я еще вчера все понял, – сказал Калита. – А как же «шар желаний»? Глобула?
Спорить было бесполезно. По натуре Ген, как и все ученые, был упорным до фанатизма, его даже не интересовали женщины, кроме, разумеется, приятельницы Рахиль Яковлевны Нищеты. Но это была скорее дружба, чем любовь, дружба, скрепленная общими интересами, а не чувствами.
– Еще неизвестно, существует этот «шар» или нет. Глобула – вообще, выдумка коллеги Яблочникова. Наличие ее никто не доказал. А «дзётай» – реальное открытие. Рядом, близко, его можно пощупать руками.
– Если удастся, – высказал сомнение Калита и подумал о том, что Ген хороший теоретик, но никудышный практик.
– Да брось ты. Все будет нормально, – храбрился Ген, а у самого на душе кошки скребли.
Боялся он, как перед дальней дорогой. А еще сомневался, найдет ли тот переулок. Хотелось почему-то долго плевать через левое плечо, чтобы не сглазить удачу.
– Ну, а потом что? – спросил Калита. – Выберешься?
– Выберусь! – пообещал Александр Ген. – Найду эту «дзётай» и выберусь.
– А Глобула?
– Глобулу сам найдешь.
Они обнялись.
– Ну, не поминай лихом, – сказал Ген.
– А ты будь осторожен. Без фанатизма. Мало ли что. Не суйся куда не надо. И вообще…
На рассвете они ушли. Солнце катилось на восток. Оно непривычно грело не левый, а правый бок. Несколько раз Калита ловил себя на том, что ему по привычке хочется повернуть в другую сторону, чтобы солнце светило слева.
Идти утром по холодку было легко. Они специально встали в три часа. Улица за улицей, перекресток за перекрестком. Порой мертвый город походил на китайские кварталы, порой разбегался бульварами так широко, что, казалось, они попали в мертвый лес. «Гемусы» попадались все реже и реже. Среди них Калита заметил несколько красных особей и пожалел, что с ними нет Гена. Вот было бы радости, с усмешкой подумал он. Поначалу «гемусы» еще сидели на крышах и хлопали своими яркими крыльями, а потом вдруг исчезли, словно не в силах были пересечь невидимую границу. В пять Венгловский сказал:
– Командир, мне кажется, я чую воду.
– Я тоже, – сказал Калита, облизывая пересохшие губы, – но молчу, боюсь сглазить.
Воды было мало. Из расчета кружка на брата в день.
– Если повернуть на десять градусов к западу, то точно выйдем к реке.
– Сейчас посмотрю.
Он на всякий случай достал «планшетник». Шарик вдруг раскрылся и показал местность.
– Ура! – радостно, но тихо воскликнул Чачич.
– Сработала хреновина, – обрадовался Дубасов.
Один Жора Мамыра выглядел удрученным – Юлечка ушла в другую сторону, искать какую-то таинственную «дзётай». Сколько Жора ее не уговаривал, она не захотела бросать своего горячо любимого профессора. Теперь Жора все чаще оглядывался назад. Сердце его разрывалось от сладостной боли. Но как только он представлял гневные глаза Калиты, его желание тихонько и незаметно слинять, испарялось, как иней на солнце. Ведь, как пить дать, догонят и накажут, думал он, страдая.
На всякий случай, а больше по привычке, они спрятались в ближайших развалинах – подальше от чужих глаз.
– Так… – сказал Калита, разглядывая карту. – Вот – мы. Вот – река, которую Юра почуял.
Венгловский знал свое дело: с ручным пулеметом ПКМ он занял оборону с видом на центральную улицу. Жора неохотно прикрыл сторону дома, которая выходила во двор. Он страдал по Юлечке. Он думал, что в ней заключается весь смысл его жизни. С женщинами ему не везло. Однажды он влюбился на целых девять лет. Но эта любовь ничем хорошим не кончилась. Девушка, которую он любил, его ухаживания отвергла. Жора поэтому и подался в группу «Бета», чтобы стать мужественным и сильным.
– Ну, что скажешь? – спросил Калита у Чачича.
– Твари какие-то ползают.
– По виду форменные червяки, – добавил Андрей Дубасов.
Действительно, весь берег реки был словно завален голыми стволами деревьев. Калита вначале так и подумал – деревья, вынесенные течением, если бы только они не шевелились и не зевали во всю пасть. Зубы у них были похожи на терки.
Калита склонился над «планшетником», масштаб поменялся, и они втроем словно наехали на этих червяков. Шкура у гадов была толстая, как у гиппопотамов. А вот глаз никто так и не разглядел. Зато в реке этих самых червей оказалось великое множество.
С помощью «планшетника» они переместились выше по течению. Город здесь был старым. Очень старым. Крыши провались, а улицы почти исчезли среди развалившихся стен и зарослей мертвой растительности.
– Кто помнит, как шла экспедиция?
– Я читал, что у них было два трактора, – сказал Чачич.
– Сколько может пройти трактор в день?
– Километров двадцать, не больше.
– Меньше, – сказал Дубасов. – Надо учитывать только светлое время суток.
– Значит, за неделю экспедиция прошла не более ста километров. Они еще с собой цистерны с топливом и водой тащили.
– А сколько мы отмахали?
– Примерно столько же за три дня.
– Значит, в любом случае мы вот-вот наткнемся на их следы.
– Но в той экспедиции никто не описывал реку и гигантских червей, – возразил Чачич.
– Размножились, потому что прошло уже больше полувека.
Наконец они увидели следы. Нечеткие, неясные, но именно от трактора. Калита побежал по ним, и предчувствие его не обмануло: они увидели площадь, постамент без памятника и две цистерны.
– В этой была вода, а в этой – дизтопливо, – уверенно сказал Калита.
– Вот еще и волокуша, – обрадовался Дубасов. – Где же тракторы?
– Один, насколько я помню, улетел, – сказал Чачич. – Именно это и явилось концом экспедиции.
– Но остался второй, – сказал Калита. – Если его найдем, то дальше поедем с комфортом.
Он показал пальцем на пыльную волокушу, правый угол которой был разбит в щепки.
И вдруг…
– Что это? – спросил Чачич.
Они увидели трупы. Много трупов, которые в этом жарком климате давно превратились в мумии. Трупы были разбросаны по маленькой, уютной, почти деревенской площади. Никто из погибших не ушел за ее пределы. Калита то вплотную приближался к ним, то отдалялся, стараясь выяснить причину смерти. Но черепа и белеющие кости ни о чем не говорили. И только два трупа имели заметные повреждения. По одному словно проехал каток, у другого были сломаны ноги. Он явно уползал с дороги, и умер уже на тротуаре, под стеной.
– Похоже, они умерли от страха. Об этой экспедиции и говорил Артур Бобренок, – напомнил Калита. – Он сказал, что это страшное место и что здесь оживают тракторы.
– Выходит, спаслись трое, – Жоре надоело торчать у окна и он тоже склонился над «планшетником», – некий Андрей Воронин, некий Изя и Артур Бобренок.
– Откуда ты знаешь? – спросил Дубасов.
– Так написано в первоисточнике: двое дошли до «стеклянной стены», а Бобренок, о котором вы, Андрей Павлович, рассказывали, должно, быть вернулся по следам в Дыру.
– Должно быть, – согласился Калита. – Так, почему ты здесь? Марш на пост!
– Так никого же нет, Андрей Павлович!
– Марш! И глаз не спускай! Нам бы только трактор найти, – вздохнул он, и они снова склонились над «планшетником».
Трактор они нашли быстро: в тупике, под обвалившейся аркой. Он словно спрятался от чего-то. А когда приблизились к нему, то поняли, что кабина у него превращена в груду металлолома.
– Слушай, – сказал Андрей Дубасов, – а ведь по нему стреляли. Вот дырка, и вот дырка.
– Точно! – согласился Чачич. – Он убегал!
– Вот почему они прыгали, – догадался Калита. – Спасались!
Жора Мамыра поплелся к своему окну, ворча:
– Чуть что, так «марш!» «исполняй!» А когда надо выручить, то в первых рядах – грудью на амбразуру. Пионера нашли!
Вдруг «планшетник» уперся. Дальше его карты не хватило. Дальше была стена – абсолютно черная. И они не могли понять, то ли действительно следующей карты местности в «планшетнике» нет, то ли это настоящая черная стена, о которой никто никогда не слышал.
Жора уселся на чугунную батарею отопления, подложив доску под зад, и с грустью принялся смотреть во двор, думая о Юлечке. Конечно, Юлечка не шла ни в какое сравнение с его первой любовью, но от этой первой любви не было никакого толку. Любовь получилась однобокой, невзаимной, очень грустной, но Жора не мог ее забыть. Она все время жила в нем, чтобы он ни делал, куда бы ни шел и о чем бы ни думал. Только вот с Юлей немного забылся, подумал Жора, привычно наблюдая за обстановкой на местности. Конечно, он знал, что лучше любимая с недостатками, чем нелюбимая с достоинствами, но по молодости еще не мог разобраться в собственных чувствах.
Калита повел группу вдоль черной стены, и им все чаще стали попадаться остатки разбитой техники, словно они все, все стремились спрятаться за эту стенку. Вначале – легковушки, самосвалы, парочка автобусов, расстрелянных с особой жестокостью – прямо по окнам, потом они увидели командирский «хаммер» с антеннами, БТРы и БМП всевозможных марок – целую свалку, пощелканных, как орехи, перевернутых или вставших на дыбы, с беспомощно торчащими в небо стволами скорострельных пушек, с раскромсанными колесами и свернутыми в дугу гусеницами, пару гаубиц, не наших, иностранных, потом целую батарею пушек, вдавленных в асфальт и разбросанных по краям дороги, словно кто-то прорывался сквозь боевые порядки. И наконец – танки, сожженные, в окалине, с разорванными гусеницами, с пробитыми башнями: парочка «леопардов», десяток другой «абрамсов» и даже такого монстра, как «королевский тигр». А еще – один полусгоревший