Дорога мертвецов (осторожно - психоделика) (первый роман о Косте Сабурове)

накатана веками. А потом поднял глаза и обомлел. Стена! Гигантская! Неприступная! Ее утесы, поросшие горным стлаником, терялись в вечерних облаках. Нет, Костя не слышал о таких местах. Караван стал втягиваться в узкую долину. Дорога сделалась узкой-узкой. Корни вековых сосен и дубов перегораживали колею. Все чаще стали останавливаться, чтобы расчистить путь. Сосны сменились березами, дубы исчезли. Началась тундра. Правая сторона долины помельчала и превратилась в обрыв. Далеко внизу шумела река. Вначале Костя еще различал белые перекаты, но затем и они пропали в тумане. Острые голые пики поднимались из бездны.
Возница и капитан вели лошадей под уздцы. Бараско и Костя подпирали телегу плечами и подкладывали под колеса камни. Впереди и сзади слышалось:
– Налегай!
Начался дождь – мелкий, нудный. Дорога вмиг сделалась скользкой и опасной. Телега едва двигалась. Вдруг раздалось:
– Ослабони!
За мгновение до этого «анцитаур» в кармане так нагрелся, что Костя вынужден был бросить телегу. И она подалась вниз. Это их и спасло.
Что-то тенью промелькнуло из-за поворота, черкануло перед лошадиными мордами, высекая искры, и пропало за краем обрыва. Раздался слабый крик и предсмертное ржание. Потом внизу среди острых вершин стали лопаться контейнеры. Даже с высоты было видно, как по скалам расползаются «ведьмины студни», отливая голубоватым светом, и еще какие-то твари. Были они розового цвета и походили на медуз. «Капканы» рассыпались, как горох. Хороши, хоть это не «рок судьбы», тихо радовался Бараско, иначе побило бы всех молниями.
Костя так вымотался, что ему было все равно, сорвется он в пропасть или нет. Ему уже казалось, что он всю жизнь карабкается по этому бесконечному обрыву. Ноги дрожали, а руки казались деревянными. Голод сменился беспрестанно сосущей тупой болью. И когда ему уже казалось, что силы окончательно оставили его и он вот-вот упадет, капитан сказал:
– Прибыли… Тпру-ру-уу…
Костя упал прямо под колеса неподвижной телеги и притворился мертвым. Пусть тащат силком, подумал он, больше ни шага не сделаю.
Подошел Давыдов:
– Сейчас передохнете, и еще километра три до тех окраин.
Он не признал в вознице капитана Березина, который его изображал, нарядившись в его же одежды. Сам возница давно перекочевал на острые скалы во время суматохи.
– Хорошо, – ответил Бараско, хотя его левая рука застыла на цевье автомата, лежащего в телеге.
Ему не терпелось разрядить его в вождя-предателя. Как он ловко спелся с америкосами, думал Бараско. Гад…
Давыдов, сияя, как медный тазик, ушел, сказав напоследок:
– Я сам буду руководить разгрузкой.
– Что ты делаешь? Что ты делаешь? – зашипел Бараско.
– Лошадей жалко, – ответил капитан Березин, разрезая подбрюшники и снимая хомуты.
– Брось!.. Брось!..
Березин уперся, и они стали пререкаться. Мимо проезжали телеги. Туземцы в них были измучены и ни на что не обращали внимания. В довершении ко всему синхронно запели «кудзу»: здесь, там и в отдалении, ни разу не сбившись с какой-то механистичной и синхронной мелодии. Все остальные звуки пропали, смолкли перед величием чарующей музыки хорала улиток.
Костя пополз в сторону. Ему страшно хотелось спать и одновременно он был возбужден от мысли, что участвует в очень жуткой затее. Это же ведь глупо, думал он, взять и просто так разбросать ловушки. Я ведь не хочу, чтобы кому-то оторвало ногу или кто-то заживо сварился в «аттракте». Но ведь именно это я и делаю вместе с Бараско и капитаном. Я хочу домой, хочу, как все нормальные люди, ходить к девяти на работу, просиживать штаны в теплом, сухом помещении, где тебя никто не преследует, где безопасно, уютно. А еще наше метро! Как приятно трястись в нем. Я раньше не обращал внимания. Всю жизнь буду ездить в метро! А еще мне не нравится, когда в меня стреляют, а когда меня хотят съесть мерзкие непонятные сущности, пришельцы с других планет, меня охватывает ужас. Когда же все это кончится?!
Костя сел и огляделся. Впереди, как ртуть, петлями мерцала река Припять, а за ней на фоне закатного небо возвышались гигантские градильни ЧАЭС и Саркофаг. Все мертвое, бессловесное и главное – бессмысленное. Ведь сколько бы мы здесь ни толклись, ни производили разные свои действия, все равно ничего не изменится, все равно мы ничего не поймем, словно нас втянули в бесконечный хоровод событий, из которого выйти невозможно. Это выше нашего сознания. Нет цели – конечной и понятной, словно она вне понимания человечества. Это человечество пытается создать ситуацию и приспособить ее под себя, а цели нет. На самом деле, все крутится и без нас, словно ничто не имеет смысла! Как я устал! Как!
«Кудзу» смолкли – все сразу, как одна. Должно быть, они переводили дыхание.
– Костя, ты где?! – спохватился Бараско.
– Я здесь! – ответил Костя и пополз назад, как верный пес.
– Держи! – Бараско бросил на землю оружие и разгрузку с рожками. – Уходим!
– А как же?.. – Костя, покачиваясь, встал на четвереньки.
Спина отваливалась. Руки не слушались. В голове царил бардак.
– Все уже!
Костя не понял, что значит «все уже». Он распрямился и, едва переставляя ноги, подошел к телеге. Невдалеке стояли усталые лошади и с укором смотрели на людей.
– Кыш! Кыш! – сказал Костя и с любопытством заглянул в телегу. Контейнер с «дровосеком» был вскрыт, и сквозь испаряющийся азот Костя разглядел металлические шары. «Вихри» даже не распаковали. Не сочли нужным. Достаточно было одного «дровосека». А их было не меньше сотни.
– Идем же! – потянул его за собой Березин и с каким-то сладострастием добавил: – Сейчас рванет!
Зачем? – тупо подумал Костя. Зачем? Уничтожаем туземцев только потому что у них вождь-ренегат, только потому что сюда приперлись американцы. Надо им объяснить, что это не их территория, и они уйдут. Что они, не люди?
Вдруг сено в телеге заполыхало. Капитан, от которого пахнуло бензином, кинулся прочь, и Костя с Бараско – следом. Лошади шарахнулись в темноту.
– Горим! – истошным голосом закричал кто-то.
– Куды?! Куды?!
– Держи, гадов!
Капитан, который бежал впереди, развернулся так резко, что Костя едва уклонился. Пули просвистели совсем рядом. Взорвалась граната, и крики раздались громче – и справа, и слева. Капитан стрелял на звук. Окружают, сообразил Костя и тоже кинул две гранаты РГО. «Бах!» Хлопок! «Бах!» Хлопок! Завоняло так, что невозможно было вздохнуть. Костя закашлялся. На мгновение все стихло. Потом там, где горела телега, тихо рвануло – раз, другой, и исподволь – из живота, из сердца поднялся такой страшный и животный вой, которого Костя в жизни не слышал.
«Дровосеков» разглядеть было невозможно – слишком быстро они орудовали своими ковшами, зато «вихри» всасывали туземцев, как воронка в ванной всасывает пену и грязь. Они их нагоняли, мечущихся в панике, и выпивали соки за счет разницы давления. После каждого человека вихри только увеличивались в диаметре. Потом они стали сливаться друг с другом, и над Припятью повис один невероятно огромный торнадо.
«Анцитаур», понял Костя, «анцитаур» нас оборонил. Слава судьбе. Слава Зоне!

***
– Разговорчики! – одернул всех Калита и замер.
На перекрестке в развалинах горел костер. А вокруг сидели люди.
– К бою! – успел крикнуть он.
Они плюхнулись в пыль прежде, чем над ними повисла, как лампа, ракета на парашюте. Она долго плыла, заливая все окрест мертвенным светом, и едва заметный ветерок тянул ее в сторону кварталов, обращенных к сухой реке.
Им было страшно. Они были как на ладони – со своими рюкзаками и ковриками, притороченными у кого сверху, у кого снизу. Но пока горела эта лампа, никто даже не шевельнулся.
Как только на улицу пала черная тень, Калита что-то увидел в оптику АК-74М и скомандовал:
– Отбой, свои… кажись, ученые… что ли? Хер поймешь!
– А я уже чуть было не полоснул, – с облегчением признался Венгловский, садясь и клацая затвором пулемета. – Вот была бы каша.
– Я тоже, – нервно сказал Жора Мамыра. – Я уже почти выстрелил из подствольника. Вот была бы хохма!
– Хохма, не хохма, – устало сказал Калита, – а глядеть надо в оба! Повезло кому-то.
– Не пойму я этих ученых, – подытожил Дубасов. – Шляются там, где нормальный человек того и гляди загнется.
– Э-э-э… – осуждающе произнес вертолетчик Чачич. – Что ты понимаешь в колбасных обрезках? Кто науку-то будет толкать? Только чокнутые! – и почему-то посмотрел на профессора Гена.
Сам же Александр Ген молчал и возился с рюкзаком – у него отстегнулся коврик. Но через секунду он словно проснулся и спросил:
– Так это что, наши, что ли?
– Ну… – не очень дружелюбно ответил кто-то. Жора даже, кажется, хихикнул. Но Ген не обращал внимания на такие мелочи. Он был выше житейских дрязг.
Группа «Бета» во главе с Калитой пошла в костру, рядом с которым случился маленький переполох: часть людей разбежалась по развалинам. Остался сидеть один здоровенный бородач. Ген, как только его увидел, с воплями: «Яблочников, ты или не ты?!» бросился к нему обниматься.
– Я! Я! – отвечал остолбеневший Яблочников, и с его лица медленно сходила маска страха. – Фу ты ну ты!.. – смахнул он холодный пот со лба.
– А я гляжу, ты или не ты?!
– Эй, товарищи, выходите, это свои! – сипло крикнул Яблочников, правда, покосившись на Венгловского, боксерская морда которого не внушала доверия.
Из развалин и из-за куч мусора стали вылезать люди, стряхивая с себя пыль и добродушно переругиваясь. Среди них были две женщины: постарше и помоложе. Одну звали Вера Григорьевна, вторую – Юлечкой. Последняя так и представилась:
– Юлечка!
У Жоры екнуло сердце. Сказать, что у него екало сердце при виде каждой юбки, значило, ничего не сказать. Он еще и вспотел больше, чем другие, а ладони стали просто мокрыми, хоть вытирай их о штаны.
– А я думал, вы нас заметили, – с укоризной сказал Калита.
Ему стало стыдно оттого, что он едва не приказал стрелять.
– Ничего мы не заметили, – признался Борис Пантыкин, первый ассистент профессора Яблочникова. – У нас дискуссия была о вреде Зоны на экологию Земли.
– Ну и что? – спросил, кажется, Чачич. – А Дыру вы не рассматривали в качестве первопричины? У нас у всех грязные мысли, как бы побыстрее разбогатеть.
Борис Пантыкин только махнул рукой, мол, не о том речь.
– А зачем ракеты пускаете? – спросил Дубасов, вытягивая из темноты ржавую канистру и усаживаясь на нее столь основательно, словно тем самым подтверждая важность своего вопроса.
– «Гемусов» отпугиваем, – ответил Слава Лыткин, второй ассистент профессора, и подбросил в костер кусок рамы с торчащими гвоздями и навесом.
Огонь присмирел, а потом вспыхнул ярче, жадно и с треском обгладывая старую краску.
– А они что, ночью летают? – удивился Александр Ген, покосившись в темноту.
В подтверждении своих слов Лыткин сунул в свет костра палец, перевязанный бинтом со следами то ли крови, то ли йода.
– Вот! – сказал он горделиво.
– И чему радуется человек? – так нежно вздохнула Юлечка, что Жоре захотелось обнять ее и защитить. – Они наверняка являются переносчиками бешенства.
– Не волнуйтесь, мы вас не дадим в обиду, – счел нужным сообщить ей Жора и словно ненароком прижался к ее теплому, мягкому боку.
Кожа у нее было очень и очень гладкой. Жора считал себя крупным специалистом по этой части. И,