ПУЗО

женских особей. Был даже мобилизован без
малого весь зарегистрированный гейский контингент.
 Но... Увы... Все впустую... Не клевал ваш брат интимно на нашу гуманоидную сестру! Ну нивкакую не западал! Хоть тресни! И с геями вышел полнейший облом.
 Более того, при виде даже сказочно обворожительной гуманоидки брат ваш сильнополый либо с воплями пускался наутек, либо неадекватно божился-молился, иль безмолвно бухался в
обморок, иль... Ну-у-у... в общем.., все, что угодно, но непременно крайне
огорчительное для одержимой гражданским долгом и терзаемой похотью
потенциальной партнерши из королевства Девяти планет созвездия Чука-Закорюка.
 Отдельные из алкогольно одурманенных самцов спонтанно по собственной инициативе клеились к нашим инъекционным агентессам. Но когда процесс соблазнения доходил до кульминационной
стадии, накануне довольно-таки ретивые мужичата, как правило, проявляли
сексуальную слабину.
 Редко какой гуманоидке удавалось спариться с землянином. Но... Ох уж это «но»... Но даже в случае успеха... Словно на этих человечьих самцов какую-то поголовную порчу
навели(!): пустоцвет, пустоцвет и еще раз пустоцвет...
 – Попробовали бы через своих самцов оплодотворять наших баб, – брякаю, не маясь раздумьями, – К примеру, внедрили бы какой-нибудь клуше яйцеклетку знатной ткачихи Таисьи
Томатовой, оплодотворенную сперматозоидом какого-нибудь египетского фараона...
Вот была бы хохма!
 – Элементарщина, – сцыкнув сквозь зубы тонюсенькую струйку слюны в мою кружку с недопитым кефиром, Квака смотрит на меня как горделивая шахматная гроссмейстерша на в состоянии
алкогольной невменяемости обрыгавшегося и обописавшегося дворнягу-доминошника,
– Этакая ерунда в ходу лет этак с пятьсот. Не сложнее, чем гвозди в кашу
забивать. Фараоновские спермики, правда, отсутствуют: банк-то семенного
материала был основан значительно позже – на заре Татаро-монгольского ига.
 – Городи-городи.., – бурчу недоверчиво, – Свежо предание, да верится с трудом.
 – Еще заяви, что твоя пузень не явь, а небыль, – измывается ехидна.
 – Прекращай-ка издевательства! – прикрикиваю, ударом кулака по столешнице заставив с бряцаньем подпрыгнуть стоящие на ней пару кружек, солонку и миску с отваренными в луковой
шелухе баболюбами.
 – Ва-ань, – ничуть не испугавшись, молвит треклятая аферистка, – Послушай меня, солнышко, – в ответ кивком даю добро на продолжение словоблудия, – Вот засунь свой язычок в свою
попку и слушай меня о-о-оче-ень(!!!) внима-ательно-о, – хамит, скорчив
деловитую рожицу; я ж (к собственному удивлению) – само спокойствие! Будто и не
улавливаю бестактный выпад, – Будешь слушать всерьез? Побожись-ка, Ванюшенька,
– демонстрирует незаурядную назойливость, но я вдруг твердею душевно:
 – Валяй – разглагольствуй, – говорю, к собственной радости не выказав и толики раздражения, – Все равно делать нечего. Хоть болтовней твоей инопланетной
позабавлюсь. А божиться мне – атеисту – как-то не с руки. Не обессудь уж,
родная. Правда... Ну здоровьем своего заклятого кумира Владимира Вольфовича
Жириновского еще могу поклясться. Но стоит ли?  – что особо отрадно, и ни единый мускул на моем словно окаменевшем лице не дрогнул, и ни один поджилок не дал о себе знать. Можно сказать, отыграл я эпизод в свойственной матерому шпиону манере! Квака ж, блеснув триумфальной
улыбкой и более не заикнувшись о потребности в моей клятве, серьезнеет и вновь
заводит уже знакомую мне пластинку о колосса-а-альнейше-ем(!!!) статусе
первопроходца в сфере мужицкого деторождения!..
 
 – Понимаешь? – произношу, насытившись вдоволь в конце концов иссякшей на нет болтологией, – Понимаешь ли? Спору нет, все, что ты сейчас нагородила, резонно... Но... Как бы
тебе разжевать поприличнее и подоходчивей?..
 Короче... Как бы там всамделишно ни было... Пойми одно: хоть усри-и-ись, но в глаза-ах все-ей широ-окой мирово-ой обще-ественности и своих пото-омков я наве-еки по
любо-о-ому(!) раскладу оста-а-ану-усь(!!) пи-и-идо-оро-о-ом-м!!! Я-я та-ак не
мо-гу-у-у! – сей вопль отчаянья прерывается серией солидных ударов из недр моей
пузени в ее оболочку. А из-за окна доносится звериный рев моего соседа сбоку
слегка престарелого Кондрата Тугозадова:
 – Р-р-ры-ы-ы!! И когда-а, Ивано-ов, наконе-ец-то-о заткне-ешься-я-я?!!
 – Козлы-ы-ы!!! – перекрывает тугозадовскую реплику рыдательное женскоголосие соседки снизу Клары Коралловой, – Поспа-а-ать н-норма-а-ально с при-и-ишлы-ым мужико-о-ом-м не
дад-ди-и-ит-те-е?!!.. У н-нег-го ж от в-ваши-и-их кри-ик-ко-ов-в
неторча-а-алово-о слу-чи-и-ило-ось!!! О-он же пугли-и-ивы-ый!!..
И-изве-е-ерги-и!!! В-ве-е-ес-сь ка-а-айф облома-а-али-и-и!!! Да
заткне-е-ете-есь ли вы-ы-ы на-ко-не-е-ец-ц-то-о-о?!!..
 Я и Тугозадов от этакого извержения рвущейся в клочья женской души затыкаемся синхронно.
 
 Я опрометью несусь в зал, где и юркаю под скомканное на диване свое любимое с младых лет клетчатое одеяло. Меня одолевают озноб, правоглазный тик, обильное потовыделение и
чувство собственной виноватости перед ближайшими соседями!..
 Чувствую нежно поглаживающую мое плечо квакину ладошку. Становится все отрадней и отрадней!
 – Испуга-ался-я, пуза-а-ати-ик?! – напевает расщедрившаяся на многообещающую ласку принцесса, – Успоко-о-ойся-я, миле-е-ено-ок! – на сих словах в ход запускается и вторая
инопланетная ладошка, задача коей – успокоительное наглаживание моей
плодоносной животины, – Поговаривают, что ты, будучи уже членом ВЛКСМ, на
карусели обокакался.
 – Спаси-и-ибо-о-о(!), родна-а-ая-я, за сострадание, – томно выражаю свою признательность, запуская свою трепетную ладонь в бархатистую квакину промежность, – А по поводу
карусели... Домыслы-враки, поклеп и навет! А в большей степени происки моих
заклятых злопыхателей – братьев Клизмососовых, у которых я в свое время Калинку
Малиновну отбил... Во-о-от сво-оло-чи-и-и!.. Мимо правил играют гаденыши.
 – Не волнуйся, любимый, – сноровисто запуская свою руку в мою промежность, на ухо шепчет проказница, – Стоит ли сердце маять по пустякам(?), если в вашем бренном мире
зачастую даже эпохальные свершения творятся через задницу... Глоба-а-альное
несовершенство...
 
 В конце концов мы с Квакой (к велича-а-айшему(!!!) взаимному удовольствию!) страстно имеем друг друга...
 
 Отымевшись, валяемся на марафонски наскрипевшемся диване...
 – Ване-е-ек, – до смеха щекотя мои ноздри горностайно расцветочным пером королевской вороны, воркует Квакушка.
 – А-а-ап-чхи-и-и! – бурно реагирую на раздражение нервных окончаний.
 – Будь здоров, расти большой, не будь лапшой, – щебечет затейница.
 – Спасибо, – благодарю, отводя от своей головы инопланетную ручку с пером.
 – Ну чего-о-о?! – капризничает шаловливая, – Нельзя уж и твои сопли повычищать?
 – Собственные вычищай, – ворчу, скидывая ловко отнятое перо на растерзание своего альбиносного котенка Зомби, когтями и зубами самозабвенно лохматящего
физиономию валяющегося на полу плюшевого медвежонка.
 – Собственные, собственные.., со-обственные.., – не находит слов ответных нелюдь.
 – Собственные, собственные, со-о-обственные..! – твердоголосю во предотвращение полемики.
 – Вань! – дождавшись паузы, окликает на приподнятом голоске, – А чего ты будешь со своими миллионами долларов делать?!
 – С тобою располовиню, – заявляю, припомнив недавние жалобы принцессы на собственную малообеспеченность, – Будем оба в шоколаде!
 – Хи! – лаконично хихикает, – Так уж и надобен мне твой бумажный шоколад, ежели я уже по уши в своем – инопланетном!
 – И с каких щей разбогатела? – произношу с издевочкой, – Не кот ли космический наплакал?
 – Нет, – заявляет, – Благодаря единовременному правительственному вознаграждению. Теперь у меня личные хоромы на орбитах всех планет нашего славного государства,
многочисленная прислуга, отменный звездолетный парк... да и еще много чего
завидного! Равных мне по состоятельности: раз, два и обчелся!
 – И за какие-разэтакие офигительные заслуги столь солидное вознаграждение? – любопытничаю, – Не геройский ли подвиг совершила?
 – Вроде того, – мило этак улыбается.
 – И что за подвиг? – донимаю на вполне не шуточном интересе.
 – Землянина оплодотворила, – признается вполне буднично.
 – И кого? – произношу ничуть не покумекав.
 – Дак тебя-я, Ванечка, – объявляет, состроив гляделками искреннее изумление, – Кого ж еще? Ты же в своем роде пока единственный и неповторимый!..
 Соображаю... Ошалеваю и... проваливаюсь в обморочное состояние...
 
 Спустя энное количество времени выхожу из беспамятства, а Кваки... А Кваки и след простыл!..
 
 Ранним утром возвращается из Москвы моя Калина Малиновна, появлению коей я настолько рад, что от всей души облапливаю ее с порога и навзрыд пускаю по своим щекам ручейки
сентиментальной слезы... Кинув сырой взор на коридорное зеркало, горемычно
отмечаю, что выглядим с Калинкой будто... Ну бабы и бабы! Обе-две... Лесбиянки
и лесбиянки... переспелые...
 «Через пару недель едем в столицу, – бормочет супруга, – Записала тебя на прием к профессору Веникову. То-о-от(!!!) еще геннофокусник!» Я покорно киваю. Мне уже без
разницы: хоть Веников, хоть Метелкин или пусть даже и Швабрин. Мне лишь бы не к
местным варварам от медицины!..
 
 Где-то через недельку подкатывает ко мне во дворе вертлявая блондинистая пигалица и, подцепив под локоток, с ахинейным щебетом подтаскивает к огромному золотистому джипу, на
заднем диванище которого посиживает разнаряженный в серебристую тройку
пузатенький улыбастый дядька. Так вот, этот самый практически не внушающий
доверия тип, не произнеся и звука, бесцеремонно раглядывает меня, акцентируя
внимание на моем драгоценном пузе...
 – Глухонемой, – шепчет мне на ухо пигалица, – Штырь-Карапузик-Бабник-Теткин. Светила отечественного акушерства и гинекологии. Будете дозревать под его контролем. Да
и кесарить он будет. Гуманоидами за космический гонорар нанят.., – на сих
словах я обморочно валюсь в салон и жестко бодаю теменем в рыхлый пах светилы,
кой взвывает одуревшим от дикой боли глухонемым шакалом...