Глава 3: Тамара

Этим пользовался «колобок», чем сильно досаждал офицерам, работавшим на «земле» 2.
   Родочин налил опять в стакан водки. Выпил и с силой кинул стакан в стену напротив себя. Раздался громкий хлопок и осколки разлетелись по всему кабинету.  

1. Не болтай. 2. Районные, сельские и поселковые отделения внутренних дел (милиц. жарг.).
-     Нет, на завод я не хочу, - с тревогой в сердце подумал Родочин. – Дышать маслом от станков и целый день как на зоне. Двадцать пять лет в милиции, Афганистан, Чечня и какой-то «колобок» на мое место. Да пусть забирает! Только не на завод. Это тогда, что еще пятнадцать лет корячиться? И на мизерную пенсию – в две тысячи двести рэ?! Уж лучше прямо сейчас на заслуженный отдых. И гори оно все, синим пламенем. А слово офицера милиции? Самому смешно и обидно. Как будто прыгнул с самолета, а парашют одеть забыл. Аж в животе похолодело. Нет, на завод не хочу. Что теперь: «Сиди тихо на печи
                                                                                                         Молча жуй куличи
                                                                                                        И не придут к нам «хачики»
                                                                                                       И не свернут в калачики».
    Домой Родочин пришел раньше обычного. Время было уже около семи часов вечера. Его супруга, Родочина Нина Акимовна, суетилась на кухне. Торопилась к ужину приготовить пельмени. Увидев мужа, обрадовалась.
-    Ой, как, кстати, дорогой, - сказала она ему, - бери мясорубку и прокрути мясо.
Борис взял мясорубку и начал молча приспосабливать ее к столу.
-    Ты, что сегодня такой мрачный, муж, - ласково обратилась к нему Нина Акимовна.
-    Да, Нин, - махнул рукой Борис, - мало ли, что на службе не случается. Лучше не спрашивай.
-    Тогда, Боря, ты меня извини, - сказала Нина Акимовна, раскатывая на столе тесто, но в себе держать я это не могу.
Борис поднял голову, посмотрел непонимающе на супругу и снова занялся мясорубкой.
-    Ты знаешь, что наша дочь учудила в это воскресение? – спросила Нина Акимовна и тут же сама ответила. – Крестилась! Теперь она не Виктория. А Мария! Египетская!
-    Вот тебе второй кулич! – воскликнул то неожиданности Борис.  
-    Сказала бы я ей,  - начала сокрушаться Нина Акимовна, - какая она Мария! А подруга ее, Виолетта, теперь Тамара!
-    А может это к лучшему, Нинк? – робко спросил Борис. – Мы то никто с тобой, хотя и русские.
-    Ну, могла ли я подумать, - стала распыляться Нина Акимовна, - что выйду замуж за тюфяка. Как ты можешь быть таким спокойным?
-     А что тут такого, Нин? – недоумевал Борис.
-     Как что? Как что? – Нина Акимовна наклонилась всем телом через стол к Борису – Мент ты…
    От сильного удара кулаком в лицо, Нина Акимовна отлетела к стене и тут же, отскочив от нее, вернулась к Борису и со всего маху ударила его каталкой по голове. Борис в падении, теряя сознание, нанес второй сильный удар в грудь Нине Акимовне.    
    На следующее утро все старушечье население подъезда судачило о произошедшем накануне событии в квартире милиционера. Кто-то  вызвал «скорую помощь». Нине Акимовне долго вправляли челюсть. Борису перевязали бинтом голову. На работу Борис не вышел. Оформил на пять дней справку – бытовая травма. Нина Акимовна тоже осталась дома в качестве сиделки при муже. В десять часов утра примчалась теща. Сердобольные бабульки телефонировали ей об избиении ее дочери во всех немыслимых подробностях. Вбежав в квартиру, она принялась со слезами и причитаниями ощупывать свою взрослую дочь.  
-     Мама, что с тобой? – пыталась отстраниться от матери Нина Акимовна.- Успокойся, все в порядке!
-     Как все в порядке?! – продолжала причитать теща. – Доберусь я до этого супостата! Говорила я тебе – не выходи за него замуж. Дождалась своего звездного часа!
-     О, мама, ты права! – Нина Акимовна провела взглядом по потолку. – Таких звезд я вчера насмотрелась. Только, мама, я тебя умоляю – не трогай Борю. А то боюсь, и тебе будет не избежать своего звездного часа.
-     Сил моих нет больше, здесь оставаться. Ты меня уж прости, дочка, я побегу. Храни тебя Бог, но если что – звони в милицию!
-     Мама, так у меня же милиция круглые сутки, - рассмеялась Нина Акимовна.
-     Это бандит, а не милиция, - помахала грозно кулаком теща.
-     А там другие не выдерживают, мама, - ответила ей дочь.
    Вечером в квартире Родочиных собралась компания друзей. День был не подходящий для пьянки, зато повод собраться был серьезный. Женщины с опаской поглядывали на своих мужей – кто знает, что ждать теперь от своего благоверного. Даст кулаком. Пример наглядный – на лице у Нины. Мужчины ходили гоголем – мол, знай наших городских.      
-    Боря, ну как же ты мог? – сокрушалась больше всех Оля. – У тебя же кулачище, что голова моя или Нинкина.
-     Да, ладно тебе, Оля, - отмахивался Борис. – Сам не пойму, как я так поступил.  

***
-    Можно к Вам? – робко открыла дверь и просунула голову в кабинет директора школы Нина Акимовна Родочина.
-    А, это ты, - отрешенным голосом ответила директор. – Входи. Какие новости?
-    Что с Вами, Генриетта Павловна? – услужливо спросила Нина Акимовна, увидев необычный вид директора школы.
   Голова директора была перевязана цветастым шелковым платком так, что большой узел его вызывающе торчал на лбу.  Лицо выражало сильную усталость. Во рту нервно и непрерывно из угла угол перекидывалась папироса «Беломорканала».
-    Курить будешь?      
-    Да что Вы? Я же не мужик, такие курить.
-    На этой работе, - директор вяло ухмыльнулась, - просто мужиком быть не достаточно. Надо быть тупым мужиком, чтобы не сойти с ума от всего этого. Ты знаешь, что со мной и с Людкой Захарова обещала сделать?
-    Нет.
-    Вот именно. Придушить! Так и сказала. Меня за то, что не оправдала ее надежд, а Люду, ее самую любимую ученицу, конопушечку и толстушечку, как ни на что не способную в этой жизни, - директор втянула дым и выпустила его прямо в лицо  Нине Акимовне. – Что узнала?
-    Да, Генриетта Павловна, - Нина Акимовна заискивающе посмотрела директору в глаза. – Всю методическую литературу, видеокассеты, плакаты, а также и все импортные гигиенические прокладки, предназначенные для раздачи девочкам, были похищены неделю назад ребятами из десятого «Б» класса.
-    И кто это все организовал?
-    Знаете, Генриетта Павловна…, - смутилась  Нина Акимовна.
-    Знаю! Какая же ты мать, если с собственной дочерью справиться не можешь.
-    А кто  из детей сейчас своих родителей слушает? – робко спросила  Нина Акимовна.
-    Зверева! Вот, кто у них лидер. И в Церковь она всех увлекла. Твоя дочь теперь не  
    Виктория, а Мария. Знаешь об этом?  
-    Да, - мотнула головой Нина Акимовна и тяжело вздохнула.
-    Не переживай, - успокоила ее директор. – Это не вопрос. Аттестат твоей Марии не испортим. Ветер подул уже в другую сторону. У них там, на верху теперь другие инструкции. Захарова смиренного молитвенника уже из себя изображает. Крестится, как ветряная мельница крыльями машет, и лбом о церковный пол колотит, точно первый грешник на этой планете. Такая вот им установка сейчас сверху спущена. Девятнадцатого мая, когда мы отмечали День пионерии, меня с Людкой закрыли в туалете. Мы прибежали в актовый зал через тридцать минут после объявленного начала. Захаровой было уже некогда смотреть на то, что мы приготовили по этому случаю. Единственно, что она мне сказала тогда: «Ты всегда меня приятно удивляла. Оригинальная находка – последний пионер России».  Я сначала не поняла, что бы это значило. Но когда взглянула на место, где должен стоять бюст Ульянова (Ленина), я чуть было не рехнулась. Вместо бюста, там восседало чучело макаки с повязанным на ее шее красным пионерским галстуком. А твоя дочь и другие «подпольщики», в это время, под предводительством школьного монархиста Афанасия Бехтерева пели, запрещенную еще в том веке коммунистами, молитву русского народа и отмечали День Рождения Императора,  Николая Второго. Вот такие пироги. И не знаешь теперь – куда грести веслами. А что касается предмета валеологии, то извини – тут не до церемоний. Будь любезна отчитайся перед спонсорами за проделанную работу. Деньги-то давно получены, съедены и в унитаз спущены. А результат –  все кто-то украл? Вот за это точно стружку снимут и с меня, и с Захаровой. Люда в этом кошмаре на восемнадцать килограмм похудела. Синяки под глазами. Смотреть на нее невозможно без содрогания. Вид – словно жертва пьяного дебоша.  Бюст нашли потом в подвале в обществе со списанными унитазами. А на лбу черным написано: «Враг народа». Как ни стирали, надпись все равно видна. Ума не приложу – как с ним поступить? Не ставить же его теперь затылком в зал.
-    А я вот, что нашла у Виктории, - робко сказала Нина Акимовна и протянула маленький клочок бумаги.
   Директор взяла его и быстро прочитала.
-    Ну, вот – что я говорила? Но это уже, что-то новое. Послушай, что тут написано: «Спаси Господи Россию! Прости нас за предательство Царя искупителя Николая Второго и его святой семьи; за нарушенную его подданными в 1918 году  клятву, данную в 1613 году нашими праотцами за всех за нас до скончания века. Прости, Господи, меня и моих родных, ныне здравствующих и тех, кто почил уже. Сними страшное проклятие с нашего рода за зло лиходеев, кровь невинных раб Твоих пролившую. Аминь». Ну, как тебе это…    
   
***
    Алла без стука открыла дверь и вошла в кабинет директора школы.
-    Наконец, - с облегчением сказала директор и добавила строго. – Времени у нас с тобой один час. Так что едем прямо сейчас. Там не любят опаздывающих и штрафуют за это.
-    Генриетта Павловна, - прошептала Алла, - мне страшно и почему-то противно.
-    Глупости все это, - резко ответила Генриетта Павловна. – Ты, смотри, не назовись там Аллой. Ты Жанна. Так что все – выходим.  
    К восьми часам вечера Генриетта Павловна и Алла подъехали к лодочной станции. Вышли из машины, и пошли  в сторону березовой рощи. Там за высокими ветвистыми березами стояло, скрытое от посторенних глаз, длинное старинное розовое здание. Крыша была в виде большого полукруга и сделана из листов меди. На фасаде, обращенного на запад, имелись дверь и окно. На восточных и южных стенах также – по окну. Все они были плотно затворены ставнями. Алле стало не по себе от ощущения необитаемости здания и окружающего его леса. Она уже пожалела о том, что напросилась приехать сюда и, тем более без благословения отца Феодора. Но как выйти из этого положения не знала и постоянно про себя повторяла молитву Господню: «Отче наш…».      
    Генриетта Павловна подошла к двери и три раза нажала на кнопку звонка. Тут же послышался мужской голос:
-    Кто?
-    Сестра, - ответила Генриетта Павловна.
-    К кому?
-    К сестрам клуба «Акация».
-    Что сестры делают в Вашем клубе?    
-    Плетут короны добродетели и куют оружие пороку.
-    С кем Вы сестра Мастерица?
-    С ученицей.
-    Пусть она скажет.
-    Великая заслуга быть полезным человечеству, - Алла повторила, ранее заученную фразу, предложенную директором для ответа.
   За дверью, что-то загремело, и она открылась. У входа стоял мужчина в темно-синем костюме, голубой рубашке и белой бабочкой. В правой руке он держал маленькую булаву.
-    Брат Судья ждет Вас, сестра Мастерица, в библиотеке, - сказал мужчина, - а ученице Вашей велел пройти в «кабинет размышлений».