Теперь – немного о себе. Ну как же, собираюсь писать рассказ или повесть с двумя персонажами, то, естественно, надо и о другом, то бишь, о главном герое слово молвить. (Впрочем, кто будет главным, рано говорить). А писать о себе очень сложно. Краткую биографию? Нет. О характере, мировосприятии? Тоже нет, ибо по ходу повествования читатель поймёт, кто я такая. Поэтому напишу, пожалуй, только вот что: у меня затянувшийся писательский кризис, из которого упорно пытаюсь выкарабкаться, вот поэтому и за Линку ухватилась, как за спасительную соломинку. Почему за неё? Да потому, что у нас с ней есть нечто обще, - в своё время и мой муж-поэт бросил писать так же, как теперь - её писатель, да еще… Но нет, не буду объяснять, что кроется за «еще», ибо, наблюдая за конфликтными отношениями Линки с мужем, надеюсь что-то додумать, понять и из своей жизни. Но поможет ли мне в этом моя «соломинка»? Надеюсь.
- Привет!
Линка вспыхивает на пороге, как луч солнышка:
- Мой-то вчера домой пришел с букетом!
Ну вот, видишь, а ты…
- И как же давно не преподносил цветы! Даже не помню… - перебила меня и тень мелькнула на ее красивом личике: - А я на радостях торт испекла и всей семьей пили чай. Хорошо-то как было!
- Будто и не было тех хмурых дней, да?
- Да нет, были они, были, - стало затухать её свечение: - Потому что потом всё равно хотелось лечь, отвернуться к стене и рухнуть в сон.
- Линка, жизнь – она такая… Жизнь, как зебра полосатая, и зачастую непонятная штучка. Послушай, какие строки о ней оставил нам Владислав Ходасевич*:
Должно быть, жизнь и хороша.
Да что поймешь ты в ней, спеша
Между купелию и моргом,
Когда мытарится душа
То отвращеньем, то восторгом.
Но от философских строк поэта тень на её светлом личике стала еще гуще. Зачем я его - ей? Может, отвлечь от высокого бытовым, тварным? И посоветовала:
- Надо тебе почаще смеяться, а то морщинки у губ всё заметнее, заметнее.
- Да я разглаживаю их, разглаживаю, но... Иной раз думается: и как Антон может жить со мной... такой? Ни к чёрту нервы, часто и слезы - вот-вот. Вчера-то, когда легла спать, опять пришел, а я отвернулась и шепчу: «Ну почему не заведешь себе любовницу?».
- А он?
- Он… «Я же тебя люблю» - прошептал. А я как раз перед сном посмотрела кусочек фильма: они вламываются в её дом, зажимают рот, распластывают на кровати, насилуют...
- Её насилуют, а у тебя дыхание перехватило?
- Перехватило. И даже на лбу капельки пота выступили. Ненавижу ЭТО в мужиках! Ну, почему они самое интимное… как «неотложку»?
Она сидит напротив меня в глубоком кресле, - почти утонула в нём, - и её карие глаза начинают темнеть, поблёскивать. Плохой признак. Может и расплакаться. Чем отвлечь?
- Линок, может, поставить твой любимый диск?
Нет, и музыка ей сейчас не поможет. А не поделиться ли тем, в чём сама была до её прихода? Правда, к поэзии она - не очень… И всё же:
- Ну, тогда от грустного Ходасевича давай нырнём в светлый романтический мир Николая Гумилёва*, идёт? Слушай:
Сады моей души всегда узорны,
В них ветры так свежи и тиховейны,
В них золотой песок и мрамор чёрный,
Глубокие, прозрачные бассейны…
…Я не смотрю на мир бегущих линий,
Мои мечты лишь вечному покорны.
Пускай сирокко бесится в пустыне,
Сады моей души всегда узорны.
- Ах, Гумилев, Гумилёв!
Линка вздохнула и взглянула на меня. Нет, веселей ей не стало, но всё ж на какое-то мгновение искринка вспыхнула в глазах, но погасла:
- А что же мне делать со своими «узорными садами»? Ведь рядом тот, к которому нет прежней любви.
- И нет того, чем ЭТО одухотворялось?
- Ну да, нет «того, чем»…
Из моего дневника.
«Искать ответы на вопросы жизни помогают мне писатели, и поэтому сейчас опять в руках томик Германа Гессе*. А ищу у него созвучный своему теперешнему состоянию ответы, и вначале – вот в этих строчках: «Путь человеческого становления начинается с невинности (детство, первая, не знающая ответственности стадия). Оттуда он ведет к вине, к знанию о добре и зле, к требованиям культуры, морали, общечеловеческих идеалов…» И похоже, что ты уже прошла этот путь… Опять я – сам с собой?.. Ладно, пусть так и остаётся. Да, прошла, но хочу знать: а что дальше? «И каждого, кто переживает эту стадию всерьез, как развитый индивидуум…» А ты, конечно, развитый… Слушай, не иронизируй, пожалуйста, и слушай дальше: «… как развитый индивидуум, путь неизбежно приводит к отчаянию, к сознанию того, что не существует воплощенной добродетели, полного повиновения, беззаветного служения, что справедливость недостижима, а жизнь в добре невозможна...» И знаешь, на этом своём этапе жизни я думаю, что в любом случае жить, барахтаться надо, иначе, как пишет Гессе, «Отчаяние ведет либо к гибели, либо же в третье царство духа… к постижению милости и спасения, к новой, высшей разновидности безответственности, короче говоря - к Вере. И неважно, какие формы и выражения принимает Вера, но содержание ее всегда одно и то же: мы не отвечаем за несовершенство мира и за наше собственное, мы не распоряжаемся собой, но нами распоряжаются, потому что за пределами нашего познания существует Бог, или иначе - ОНО, которому мы служим и которому можем предаться»… Вот и предайся этому ОНО, и не отвечай за свои… Нет, не могу так… пока, а дальше… Похоже, что ты с успехом прошла первые два периода своей жизни… Прошла, но заплутала в третьем».
Я – на юбилее.
Антон - в темно-синей тройке с белой астрой в петлице, Линка - в сером пиджачке с розовой.
У них - юбилей свадьбы... то бишь, регистрации. Знаю, свадьбы не было, но вот об этом дне вспомнил Антон и только сейчас рассказал, словно жалуясь: «Отмечать будем? - спросил её как-то, а она лишь плечом дернула: ну, мол, если хочешь...» Но всё же вчера… И ведь сырой, холодный, сумеречный был вечер, а он пришел домой с огромным букетом астр и георгин: «Вот, тебе... Сам вырастил, сам и принес», на что Линка только буркнула: последние, мол? Но вышла дочка, улыбнулась: «Поцелуйтесь же!», и он чмокнул её в щеку, а она… А она словно отмахнулась.
Антон наливает вино:
- Кто поздравит нас? Дочка?
- Не-е, я не умею…
Но всё же бормочет о золотой свадьбе, до которой «дожить бы родителям надо», о здоровье.
И уже пьем, закусываем… Но Линка, что ж так буднично у вас за столом? Наверное, не так бы хотелось Антону, потому и раздражается. Вот и сейчас:
- А ваша мама селедку рядом с «Шампанским» поставить может…
И криво усмехается, перед тем как поднести ко рту кусочек сыра.
Линка, как же мне неуютно у вас! Может уйти? Вон, Антон опять хмурится:
- А вашей маме лишь бы работать да работать, больше ничего не нужно.
Ответишь ему?.. Ну и молодец. Не надо, не порти настроения детям. Да и нелепо отвечать тем же... с астрами-то в петлицах.
А на экране телевизора - девочки изящные, тонкие. Ходят, крутят попками. И твой Антон уже любуясь ими, похихикивает, а у тебя - тоска? И тоска потому, что не пришлось быть такой, как они, не пришлось хоть раз!.. сбросив лямку забот, надеть вечернее платье и почувствовать себя только женщиной. Молчи, Линка, молчи! Лучше тоже любуйся этими длинноногими… Нет? И даже сказать что-то хочешь?
- Если верить в перерождение душ, в реинкарнацию, то хотелось бы в последующей жизни быть только женщиной.
Линочка, эта твоя реплика похожа на скулёж. И что ж твой Антон – на это?
- Да брось ты!
Еще и передразнил: «Только женщиной…» Зачем же он так?
- Пап, ну зачем ты так? – Молодец дочка! - Пусть человек хотя бы помечтает.
И ты, Линка, глаза – к ней? И в них – благодарность бессловесная: «Дочка, спасибо!»
И похоже, что ваш маленький праздник угас, не разгоревшись.
Но открыли «Шампанское»… Да, не заиграло оно в вас…
И уже - кофе в чашках, пряник медовый разрезали, но... как буханку хлеба - перед обедом.
И уже дети - к телевизору. Пусть смотрят, а ты…
А ты подойди к Антону, улыбнись.
Молодец. Подошла, улыбнулась, вынула астру из петлицы:
- Давай твою… в воду поставлю. Пусть еще поживет.
Ни-ичего не ответил твой отвергнутый муж...чина.
Ни-че-го.
И снова – к Линкиным наброскам… да нет, не только - к её.
Ветер, полощи, полощи дождём ветви ивы!.. И он встряхивает их. И они уже мечутся, тянуться в сторону балкона, хотят вцепиться в его прутья… И уже тяжелые капли срываются с листьев, шлепают по уже опавшим, затоптанным.
Почти две недели такое бесиво, и это значит, что осенние работы на даче закончились, и твой Антон всё дома, дома, дома! И мается от безделья, и нервы у него натянуты. И твои - тоже. Но нет, вы не ругаетесь, а варитесь в своих мыслях и чувствах в одиночку, с глазу на глаз, да? А тут еще твоё, вечное: и всё не так, и все не те, да?
Нет, больше не можешь! Вон из квартиры!
Но ведь дождь, лужи, рыхлое серое небо.
К троллейбусу, на «тройку»!..
И вот уже замелькали в плачущем окне, засуетились дома, деревья, машины, желто-пурпурные кроны кленов, - словно вспышки!
«Суета сует и томление духа». Кажется, из Библии?
Да, из Библии. Но забудь об этом хотя бы сейчас! К черту все эти вечные раздумья о смысле жизни, как живем, почему так, а не иначе? Вон, у Чижевского*: «В смятеньи мы. А истина ясна, проста, прекрасна, как лазурь у неба. Что человеку нужно? Тишина, любовь, сочувствие и корка хлеба». Вот и всё. И не надо искать чего-то, шарахаться, метаться… как эти листья у обочин, которые никак не прибьются к забору. Пора бы уже тебе остепениться, успокоиться.
Но как успокоиться, если уходит…
Что уходит? А-а, не хочешь
| Помогли сайту Праздники |
При цитировании ссылка на сайт обязательна. Exsodius 2008 - 2025
18+