изгороди, фонари, деревья, кусты. Смотри, Линка, мужик вошел. Драный пиджак, приспущенные брюки, стоптанные башмаки…
Бомж, наверное. И под дождём промок.
Стоит, покачивается. За поручень вцепился, как утопающий – за соломинку и что-то под нос бубнит.
Но уже выходит.
Ага, но ме-едленно… И что бормочет?
«Ос-то-рож-но, двери зак-ры-ва-а-ются!» Шутник…
Захлопнулись створки. Словно отрезали его. И уже он там… на исхлёстанной дождем остановке. Один…
Вот сейчас приду домой, соберу что-либо на стол, налью в стаканы нашего домашнего вина, позову Антона, дочку, сына: «Идите, золотые мои, выпьем, посидим, поговорим…»
Но, наверное, твоего сына нет дома, дочка на машинке что-то шьёт, Антон смотрит телевизор…
Ну, тогда не сегодня… тогда завтра... в другой раз.
Она стоит над плитой ко мне спиной:
- Нет, я понимаю. Антон - писатель, ему романы писать надо. – Оборачивается ко мне: - Но теперь, когда почти не пишет, мог бы... А если и начнет помогать, то с раздражением, с надрывом, поэтому уж лучше – сама.
Пока не отвечаю… А у неё здесь уютненько! По стенам, на бежевом кафеле, реденько разбросаны цветные пятнышки, над плитой – расписной поднос почти палехской работы, над диванчиком – яркий натюрморт бывшей подруги-художницы, после которого Линка и вдохновилась на создание своих. Смогла, смогла хозяйка «подручными средствами» создать из кухни вот такой милый уголок…
- Да уж… - запоздало отвечаю на её мини монолог.
- Вот-вот… - И опять – к плите: - Антон и сейчас сидит, читает в своей комнате, а я всё еще здесь, на кухне. – Но подошла к двери, прикрыла её и заговорила тише: - Правда, вчера сходил на дачу, а сегодня… Попросить его достирать белье? – Я пожала плечами: - А, впрочем... Он и так все эти дни взбрыкивает, и если попрошу, то мой выходной может полететь к черту.
Замолкает, но знаю: вот-вот разразится продолжением к «заданной теме». И я жду этого. И мне это нужно позарез. Нехорошо? Но так ведь…
- И всё же! – резко оборачивается с прядью волос, закрывшей карий глаз.
- И всё же? – поддразниваю её: - Рискни, Линка, а вдруг достирает?
- А-а, и впрямь! Рискну. Но ласково, мягко…
Да не получится у тебя мягко!.. Но пошла к нему… и мне – за ней?
- Антоша, может, достираешь бельё, а? - Ой, и впрямь ласково говорит, тихо: - Надо только второй раз прокрутить его в машинке и прополоскать.
А её Антоша сидит на диване… и краси-иво так смотрится в контровом свете окна!.. но от книги не оторвался, а значит…
- Вечно вы... – Это он её и дочку имеет в виду: – Вечно начнете стирать и... – Очки-то как зловеще блеснули! - Раз начали, так и кончайте.
Примет Линка брошенную перчатку или молча уйдёт? Прими, Линка, прими, подбрось реплику, давай!
- С дочкой потому стирать начали, что белье грязное уже из корзины лезло.
Обернулась ко мне, глазами спрашивает: правда, мол, мирно я сказала? Мирно-то мирно, но обиженно, поэтому сейчас еще услышишь.
- Ваше белье, вы и стирайте.
Опять брыкнул. Стерпишь, али как?
- Антон, не только наше...
- Вашего больше. - Снова очками-то как! - И все равно, сказала б раньше…
Сказала б она… А сам не видел?
- Ну что ж говорить-то? Сам не видел?
Украла мою реплику!
- И всё равно не буду на вас стирать.
Метнулась на кухню. Молча… И уже оттуда, громко, что б слышал:
- Ну, хорошо, не стирай. Только знай, что на нас стирать больше не будешь... как, кстати, и не стирал, а сам на себя - пожалуйста.
Линка, обернись! Он влетел!.. Ну да, оказывается, она и рубашки ему никогда не погладила, и пуговицы ни одной не пришила, и носков не штопала! Держись, Линка!
- А кто штопал, ты что ли?
Открыла форточку, глубоко вдохнула порцию прохладного воздуха, а муж, не уточнив «кто», расширил претензии: да, только он вкалывает… он ишачит на всех... ой, даже не нужен в семье никому!.. ой, выжали они из него всё, что могли, а теперь...
И что Линок, ответишь на эту тираду?
А ничего не ответила. Нырнула в зал, забилась в свой любимый уголок дивана, заткнула уши ладонями.
Линок, успокойся. Возьми себя в руки. Бывает!
- А ты знаешь, почему он так?.. – Уши её уже слышат: - Вчера опять не пришла к нему, хотя знаю, что ждёт моего «визита», а у меня… - Сложила ладони, поднесла их ко лбу, закрыла глаза: - А у меня нет ни сил, ни желания.
Ах, мой «подследственный персонаж», как же мне это знакомо!
Не сказать, что у нас с Линкой мироощущение - душа в душу, но вот этот фильм об американских диких мустангах только что досмотрели вместе. И она пока молчит, попивая из её… вернее, из моей любимой чашки маленькими глотками остывший кофе с ликёром, - мы любим вот такой… Но чур, кажется, что-то изречь хочет, - глаза-то потемнели, а это признак того, что думает:
- В каких же жестоких боях отвоевывают мустанги свое лидерство!
Линка, но ведь ты не только об этом сказать хочешь! Пока додумываешь, получи-ка моё немудрёное продолжение твоего заключения:
- Но зато кобылицы - в их «гаремах».
- Вот и среди людей должно бы так… - Помогло, помогло моё немудрёное! У неё даже щеки зарумянились: - А то наши «мустанги» о-отлично устраиваются: распушат хвосты, зацокают копытами, чтобы завоевать «свою кобылицу», а потом и остынут, и остепенятся, но непременно хотят, чтобы «она» оставалась послушной всю жизнь… как мой «мустанг», у которого «хвост» уже повис, писать не хочет, как-то пробиваться в жизни - тоже… да и хотя бы просто защищать меня от нагрузок. Так почему же я обязана исполнять какой-то «женин долг»?
Уф! На одном дыхании выпалила. Молча, смотрю на неё. Ведь так хочется, чтобы еще что-то…
- Конечно, и ты не знаешь… - отвечает сама себе: - Слушай, а может, этот «долг» Антон просто выдумал?
Вот теперь ждёт ответа, но разве я знаю? И улыбаюсь:
- Линка, лучше у него спроси.
И она встаёт, расправляет плечи, словно собираясь сейчас же, сию минуту…
- Вот и спрошу: «Дорогой мой мустанг, ты же не хочешь быть мне защитой от нагрузок жизни или хотя бы подмогой, вот и не требуй того, чего не заслужил».
Во как грозно!.. Но Линка, моя милая Линка, ведь не скажешь этого своему обиженному мустангу! Не скажешь, как и я когда-то – своему. И тоже терпела, ждала: вот-вот возьмёт на себя часть домашней рутины, поймёт её одуряющее всесилие, почувствует, изменит в себе то, что гасит чувства! А он только капризничал, наступал, донимая нелепыми придирками. Как же похожи мы с тобой, да и ситуациями, в которых оказались! Но моя давно разрешилась, а долго ли ты будешь искать выход из своей?.. Ждёшь моей подсказки? А подсказывать не буду. И хотя бы потому, что сбившуюся нить жизни ты должна распутать сама, а еще… Ведь мне позарез необходимо видеть тебя вот такую, одиноко барахтающуюся.
Обычно она читает только современную прозу, вроде «Кода да Винчи»*, но я пытаюсь, пробую вести с ней «воспитательные беседы» о классике, на что обычно она лишь отмахивается: нет, мол, всё это слишком длинно и скучно. Но я не теряю надежды и изредка «приобщаю к прекрасному» короткими отрывками, а чаще поэзией. Вот и сейчас забежала к ней с томиком, а она, сидя напротив меня в своём любимом уголке дивана, вяжет свитер, который… ну почти уверена!.. или не закончит, или распустит в очередной раз. И рядом с ней - дочка. И с их лиц еще не стёрлись эмоции от прерванного разговора. И я не знаю – о чем они? Жаль. Но, может, недоговорённое сейчас услышу?.. Ага, дочка хочет… и, вроде как шутя:
- Ма, а ты считаешь себя счастливой как женщина?
Ну и вопросик! Но это юное существо понять можно: раз они добрались до этой темы, то хочется ей прямо «здесь и сейчас» получить ответ. Интересно, ответит ли мама?
- Не знаю, доченька. - И замолчала. Опустила вязанье на колени. Больше ничего не скажет? - Как-то так получалось, моя родная, что в нашей семейной упряжке я часто ощущала перекос. - Нет, не поймёт твоя родная о перекосе, поясни. - Перекос оттого, что она, моя более сильная половина, не хотела тянуть упряжку вровень со мной.
Линочка, может, не надо при мне такое - дочке? Нет, еще что-то хочет.
- И поэтому уставала я… да и устаю страшно, так что некогда мне ощущать себя только женщиной, тем более, счастливой, и это, конечно, грустно.
Что-то ничего не ответила твоя дочка... встала, ушла к себе, а ты сидишь грустная, жалкая. Чем утешить? Да вот же… тем, с чем пришла:
- Линка, а я к тебе не одна… опять с Гумилёвым. Послушай, моё любимое.
Не отозвалась. Но всё же прочитаю, может, после него…
- «Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд, и руки особенно тонки, колени обняв. Послушай: далеко, далеко на озере Чад изысканный бродит жираф. Я знаю веселые сказки таинственных стран про черную деву, про страсть молодого вождя, но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман, ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя. И как я тебе расскажу про тропический сад, про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…Ты плачешь? Послушай… Далеко, на острове Чад изысканный бродит жираф» Ну как?..
Встала. Смотала нитки. Воткнула в клубок спицы. И что дальше?
- Да-а… - вздохнула: - Наверное, до слёз отрадно, если тот, кто рядом, знает и о «тяжёлом тумане», и о том, что уходит вера «во что-нибудь, кроме дождя».
Нет, прекрасными строками поэзии я только еще глубже разбередила её душу, не подсказав ответа. Может, проза поможет?
- Линка, а вчера мне попались записи той поры, когда я тоже искала ответы на воспалённые вопросы. Хочешь послушать?
- Валяй.
- Валяю. Только не из записок о себе, а из русского философа Владимира Соловьёва*, и, может не точно сейчас его процитирую, но… Сила любви, переходя в свет, преобразуя… ну да, преобразуя и одухотворяя форму внешних явлений, открывает нам свою объективную мощь и поэтому…
- А об «должна исполнять свой женин долг» у твоего философа… ничего?
- Вроде бы не-е…
- Ну и зачем тогда ты мне его…
- А затем, - опять же мажорно улыбаюсь: - что твой Антон перестал преобразовывать и одухотворять форму внешних явлений, вот и...
- А, мож-жет, уже и не мож-жет? – прожужжала буквой «ж», снова принявшись за вязанье.
- Может, и не мож-жет, - прожужжала и я.
И она снова начинает быстро ковырять спицами, будто этот самый свитер ей непременно нужно вывязать к ночи, а я смотрю на неё и думаю: «Не грусти, Линка. Таких, кому «некогда ощущать себя только женщиной, тем более, счастливой», много… можно сказать, целые легионы, и жаль, что легионы эти не могут наступать, а только защищаться». Но, может, еще выложить ей и мои грустные мысли-выводы из собственного опыта? Нет, пожалуй, как-нибудь потом… в другой раз.
*Ядва, моё Аlter ego - реальная или придуманная альтернативная личность или персонаж, в характере и поступках которого отражается личность автора.
*Владислав Ходасевич (1886-1939) - русский поэт. После переворота 1917 года жил за
