ДОЛЖНОСТЬ

меня это почему-то не утешило.
  За окном «линкольна» возникли невзрачные пятиэтажные дома, живо напомнившие мне Ж…, постоянную борьбу за кусок хлеба, - и я смирился с побоями. Черт с ними – на мне все заживает, как на собаке, и, в конце концов, у любой работы есть свои минусы…
  -Куда едем? – спросил я.
  « Линкольн» подпрыгивал на разбитом асфальте. Давненько я не бывал в таких трущобах.
  -Тушинский аэродром, - сказал Семен Никитич, засмеявшись чему-то,- Пришла пора нам с Олегом Власычем немного потрудиться, а вы отдохнете в машине.
  Я недоверчиво посмотрел на него, но прочесть что-либо в его глазах было невозможно.


  3


  Потянулся бесконечный бетонный забор, вдоль него выстроились переполненные помойки. Ветер носил пакеты, бумажки, лохматил жутковатые гривы роющихся в помойках бомжей.
  -Изнанка жизни,- заметил Семен Никитич.- Люди, разучившиеся быть людьми.
  Вот здесь я был с ним не согласен – мне жаль было этих бедолаг, и я считал их такими же людьми, как и мы, но спорить с тигром – увольте.
  «Линкольн» повернул, и моему взору открылось громадное пространство, заполненное людьми. Их было в десятки, а то и сотни раз больше, чем тогда, на площади.
  Машина остановилась.
  - Сергей Леопольдович, не скучайте,- весело бросил Семен Никитич и вылез из салона. Олег Власыч последовал за ним, хитро мне подмигнув.


  Не скучать было тяжело – некоторое время я смотрел в окно, но рев толпы скоро надоел и что там, собственно, происходит, видно не было. Затылок водителя тоже был невыносимо скучен, а попросить включить музыку я не догадался.
  От нечего делать я порылся в карманах и достал бумажку с невыученной ролью.
  «Ну и что там, интересно, такое, – подумал я,- из-за чего можно набросить на человека удавку?»
  Вот что было напечатано на листке:
  «АЛИЛЬХАНОВ: Основополагающий принцип моей предвыборной программы – доверие. Доверие, в первую очередь, избирателя к власти. Ведь, посудите сами, если избиратель априори не доверяет власти, какой резон ему идти на избирательный участок? При Кизлякове доверие к власти рухнуло ниже, простите, плинтуса, а при таких господах, как Антушкин, институт власти и вовсе, не сомневаюсь, прикажет долго жить.
  Каким же образом поддерживается это самое доверие? В первую очередь, власть не имеет права игнорировать проблемы населения и должна жадно прислушиваться ко всем социальным веяниям, что наблюдаются в обществе. Гарун – аль – Рашид, например, переодевшись дервишем, странствовал по улицам Багдада. Я, в свою очередь, за эту неделю посетил Калужский нефтедобывающий завод и Чукотское бахчеводство. Пообщался с простыми людьми, попробовал, так сказать, каши из общего котла. А где в это время был мой конкурент?
  АНТУШКИН (т. е. – ты): Моя платформа – честность, открытость и справедливость.
  АЛИЛЬХАНОВ: Это сплошная фикция, подмена понятий. Он просто вводит избирателя в заблуждение.
  АНТУШКИН: Любезный Андрей Даниилыч - вор и жулик, на его счетах в Швейцарии двести миллионов долларов.
  АЛИЛЬХАНОВ: А вы считали?
  АНТУШКИН: А, позвольте вас спросить, сколько вам заплатили американцы?
  АЛИЛЬХАНОВ: Покажи руку, гад!».
  Я скомкал бумажку и выкинул в приоткрытое окно – трудно что-либо понять в проклятом электорате!
















  Глава десятая


  Кровавый понедельник


  1


  -Прекрасно,- Олег Власыч восхищенным взором окинул рокочущее людское море,- Несмотря на понедельник… Откровенно сказать, я сомневался.
  -Вы недооцениваете любовь народа к халяве,- весело сказал Семен Никитич.
  -Да, но прошло больше ста лет,- бормотал Олег Власыч, но партнер уже не слышал.
  Семен Никитич резво подошел к длинным грузовикам, выстроившимся прямо на плацу и отгороженным от народа колючей проволокой. Над проволокой возвышались сооружения, напоминающие поставленные на длинные сваи эшафоты.
  У грузовиков сновали рабочие, перетаскивая ящики и кули. Семен Никитич быстро отыскал глазами бригадира - потного толстяка в желтой майке. Грудь и руки заросли рыжеватым мехом и вообще он напоминал орангутанга.
  -Эй! – окликнул Семен Никитич.
  Бригадир подскочил, искательно улыбаясь.
  -Покажи подарки,- приказал Семен Никитич.
  Толстяк тут же предъявил прозрачный пакет с разноцветным содержимым. Семен Никитич пошарил в нем и выудил пачку презервативов.
  -Надеюсь, самые худшие?
  -Да, китайские, дерьмо из дерьма,- заверил бригадир,- Почти в девяноста случаях – импотенция.
  Семен Никитич брезгливо откинул презервативы на траву и достал из пакета кусок копченой колбасы.
  -Собаки отказались,- весело вещал толстяк, почесывая грудь могучей пятерней,- Почти верняк - отравление и впоследствии облысение…
  -Прекрасно,- удовлетворился Семен Никитич и достал из пакета пластмассовую чашку с изображением Алильханова.
  -Если налить горячее – тут же расплавится,- докладывал бригадир,- если холодное – взорвется, если теплое – отравление.
  -Замечательные подарки,- искренне восхитился Семен Никитич, вытирая руки бумажным полотенцем, смоченным в уксусе.- Ну-с, начнем, пожалуй.


  2


  Семен Никитич взбежал на эшафот. Из толпы доносились вопли давимых, некоторые сердобольные граждане через головы передавали потерявших сознание детей, а несердобольные лезли по головам к выходу. Между живыми стояли, тараща глаза, мертвецы, толпа шарахалась от них и давка только увеличивалась.
  Но были еще и такие – покрепче, понапористей, которые кричали:
  - Подарки! Давай подарки!
  Для них, радостно улыбнувшись, Семен Никитич и повел свою речь:
  -Дорогие сограждане! Для вас Андрей Даниилович Алильханов заготовил превосходные гостинцы – голосуйте же за него!
  Семен Никитич и не думал употреблять такое домашнее слово – «гостинцы», как- то вышло само собой. Улыбаясь, он скоро спустился с эшафота и дал знак рабочим. В толпу полетели кульки с презервативами, колбасой и кружками. Народ подался вперед, задние надавили, передние просели…


  3


  -Поздравляю, Сергей Леопольдович,- весело сказал Семен Никитич, впрыгивая в машину,- Похоже, мы на финишной прямой.
  -Да, пожалуй,- раздумчиво вторил Олег Власыч,- Есть, конечно, некоторые перегибы…
  -Какие такие перегибы? – прищурился Семен Никитич.
  -Нет, никаких, я пошутил,- поспешил ответить Олег Власыч,- Но необходимо следить за рейтингом. Рейтинг сейчас решает все!
  -Вот вы и следите, это ваша работа.
  Я уже спал и ничего не слышал. Мне снился странный сон – словно я не актер провинциального театра, а деревянная кукла, и работаю в театре марионеток.
  К рукам моим, ногам и рту привязаны тоненькие едва заметные нити и кто-то неизвестный, страшный, которого все в театре шепотом называют «Мастер», дергает за эти нити, и тогда я двигаюсь и говорю. И я счастлив тому, что все за меня уже решено, мне не нужно думать о том, куда пойти, что сказать, кому дать по роже – все придумает и сделает за меня Мастер. Я никогда не видел Мастера, но почему-то уверен, что он хороший человек.
  Но однажды в мою пустую деревянную голову вскакивает крамольная мысль: а вдруг Мастер – злодей?
  Ну и что с того, меня это не касается, убеждаю я себя, а между тем плету интригу против Мастера. Я подбиваю к бунту других марионеток, но они, запуганные и смиренные, словно овцы, докладывают Мастеру. И вот надо мной склоняется – о, Боже, ведь это он – незнакомец из зеркала!


  Я проснулся в холодном поту, с чувством облегчения почувствовал тепло постели. Нет, я никогда не смог бы взбунтоваться против Мастера!




  Глава одиннадцатая




  «И ад следовал за ним…»




  1


  Скорый на Москву отошел вовремя, в пути был всего два с небольшим часа, Ефремыч весело вглядывался в выхватываемые мощным лучом куски мира. Напарник спал, изредка всхрапывая; ему не мешал гуд двигателя – за годы работы привыкнешь.
  Блестящие от дождя рельсы привычно стелились перед глазами машиниста. Ефремыч глядел на них и думал – а ну как разойдутся в разные стороны? Отчего рельсы должны были разойтись - не понятно, но, скажу вам по секрету, это - главный страх всех железнодорожников.
  До ближайшей станции было часов восемь езды и Ефремыч, не скупясь, добавлял пары. Мимо пролетали разорванные ветром леса, редкие огни. Ефремыч был из деревни, но далекой отсюда – в Смоленской области. Вспомнились родные места, жена, дети - Ефремыч улыбнулся и тут…
  -Черт подери!
  Метрах в трехстах впереди на путях стоял человек.
  Ефремыч дал сигнал – тепловоз оглушительно засвистел. Напарник проснулся и, глянув вперед, вскочил.
  -Ах ты раз…н этакий,- выругался Ефремыч: человек и не думал уходить.
  -Дави, хрен с ним,- посоветовал напарник,- Самоубийца.
  Ефремыч с мучительным изумлением посмотрел на него и дернул тормоз.
  От скрежета заболели зубы. Поезд тряхнуло, но - Ефремыч знал - тормозной путь редко бывает меньше километра. Он глянул вперед – гадостный самоубийца и не думал сходить с места, на устах же его зоркий глаз машиниста с ужасом разглядел улыбку.
  -Псих поганый,- ахнул Ефремыч, когда человек исчез под железным носом тепловоза.
  Поезд доскрежетал свою арию и остановился.


  2


  -Ну, что делать будем? – спросил напарник.
  Ефремыч безмолвно шевелил губами. Перед глазами стояла картина: забрызганный кровью буфер, колеса, по шпалам разбросаны куски тела.
  -Слушай, Паша, - хрипло попросил Ефремыч,- Ты сходи, посмотри, а?
  -Да что смотреть, трогай!
  -Ну, Паша!
  Павел посмотрел в умоляющие глаза престарелого напарника и, вздохнув, взял с пола фонарь. Он знал, что Ефремыч имеет более двадцати лет стажа и ни разу не раздавил даже гуся. А тут сразу – человек. Сам Паша в этом отношении был тертым калачом – ему приходилось давить и бабу - суицидницу, и просто алкаша, а однажды он снес на переезде легковую машину. И при этом никогда не останавливался.
  Открыв дверь, Паша вылез из кабины, медленно спустился по ступенькам. Ночная прохлада сразу влезла под куртку, он поежился, думая о спрятанной в кабине чекушке.
  Огибая нос тепловоза, Паша с некоторым интересом размышлял о том зрелище, что сейчас предстанет перед его глазами. Интересно, голову по шее срезало или раздавило, как орех?
  -Едрена вошь,- глухо выругался Паша. Буфер был девственно чист. Между тем и он, и Ефремыч совершенно ясно видели, как тепловоз наехал на человека.
  -Привет, Паша,- сказал вдруг кто-то за его спиной.
  Машинист стремительно повернулся, послав вперед луч фонаря. Перед ним, заслоняясь ладонью от света, стоял некто, в первое мгновение показавшийся Паше молодым кавказцем, но теперь он ясно видел – перед ним не человек, а огромная фарфоровая кукла.
  -Откуда вы знаете мое имя? – прошептал Паша, чувствуя дрожь во всем теле.
  Холодная усмешка легла на фарфоровые губы, и вдруг от человека к горлу Паши метнулся тонкий луч. Машинист вскрикнул и голова его, ровно срезанная с плеч, упала на рельсы. Колени Паши подогнулись, он опрокинулся назад и стал заливать буфер тепловоза кровью из шейного обрубка.
  Крамов резким движением стряхнул с самурайского меча капельки Пашиной крови и спрятал оружие в длинный футляр, похожий на тот, что носят чертежники.
  Луна осветила злодея, и едва ли теперь можно было сказать, что это была