нормально все было с утра.
- Ох, нет, Павел, в роддом пошла, точно тебе говорю.
Отпросился он у начальства и поехал на служебном грузовике в роддом. Приехал, а акушерка его с сыном поздравляет.
- Да не может быть, - говорит он, не могла она так быстро родить, вы ошиблись, наверное, она вот с полчаса как пришла.
- Да не ошиблась, - смеется акушерка. – Родила твоя Тоня тебе очередного богатыря. Кормит уже.
Освободилась соседняя комната в бараке – Тоня с Павликом и с детьми туда переселились. Юрочка болел часто. Всё кашлял, как только не лечили. Однажды случилась тяжёлая пневмония. С судорогами привезла его Тоня в больницу, боялась страшно, вспоминала случай с Лёней, когда в больнице не смогли помочь. Благо там оказались все необходимые лекарства, и её вместе с сыном положили. Но предупредили, что ребенок в очень тяжелом состоянии. Кололи пенициллин. К счастью, Юра стал поправляться. Вернулись домой, стали гадать, где он мог так простыть, вроде тепло в комнате.
Павел тем временем продвинулся по службе. Начальство за хорошую работу в качестве поощрения выделило ему полдома. Совсем рядом с заводом, на территории бывшей казачьей усадьбы. Вот это была радость! Две комнаты, кухня, веранда и даже двор! Большую комнату перегородили и получились трехкомнатные хоромы. В отгороженном закутке поселились Тоня и Павлик, сыновья в комнате через шкаф, бабушка Акулина и Роза в отдельной комнате, а младший брат с женой остался в их комнате в бараке. Стали они там белить, отодвинули детскую кроватку и обнаружили огромную щель. Стало ясно, почему так часто болел маленький Юрочка – спал на сквозняке постоянно, а они и не знали. Как переехали в новый дом, малыш и болеть перестал.
Вскоре и Розу выдали замуж, сначала с ними она жила, а потом переехала и она. Да всё прибегала по вечерам, после работы – поиграть с Юрочкой. Она его вынянчила, называла сыночком. И он любил ее безумно.
Так и жили. Собирались все вместе по выходным и праздникам у Тони. Она всех принимала, как родных. Далеко остались ее мать и сестры, зато Пашиных она своей любовью и заботой не обделяла. Братья женились – приняла их жён, как сестер. Розу так и называла – моя сестричка. Ребятишки все вместе росли, на своих-чужих не делили. Все они были для Тони – семья. И это было очень важно. Это было самое важное после стольких лет военного горя.
Мальчишки выросли. Леня и Толик женились в один день. И обе невестки – Нади. Бывает же так. Сшили невестам и платья одинаковые, из серебристой парчи – богатые. После армии женился и Юра. На соседской девушке, внучке старого казака Сергея Алексеевича. Людмила была очень красивая – темные густые волосы и огромные глаза. Приняла невесток Антонина, как дочерей. Говорила всё время: «Бог дал мне сыновей, значит вместо дочерей невестки» У Лени родилась дочь, у Толика - сын. А у Юры и Людмилы – я.
Мне очень повезло с самого начала. Я родилась в большой дружной семье. И родители отца, и родители матери жили рядом – сто метров пройти. Мы жили у бабушки Тони и дедушке Павла, а к бабушке Ане и дедушке Гене ходили в гости. Папа подарил маме золотое кольцо с синим сапфиром в благодарность за дочь (за меня). Когда мне исполнилось 16, это кольцо мама подарила мне. Я до сих пор ношу его, потому что оно стало для меня символом моей семьи.
Мамины родители жили в большом доме, и двор у них был, как мне казалось тогда, огромный, хозяйство – куры, свиньи. Больше всего я запомнила сад, где росли яблони и черешни. У бабы Тони было куда теснее и хозяйства у них не было. Но зато там всегда собиралась огромная семья. И было так тепло. Сейчас я понимаю, что тепло исходило не из печи, а из множества любящих сердец. Мы, дети, бегали с одного двора в другой, и очень долго меняе покидало чувство, что весь мир принадлежит мне.
Мой прадед, казак, Сергей Алексеевич, умер, когда мне было 4 года. Я не помню его самого, но помню, что в день его смерти во дворе собралось очень много людей. Они все шли и шли, заходили в дом, потом стояли во дворе, лица их были грустны. Моё внимание, помню, привлекла яркая штучка на черной подушечке - это был дедовский орден Красной Звезды. Тогда я впервые увидела так много людей. И тогда же впервые я осознала, что, наверное, он был известным и уважаемым человеком. Потом, позже, я увидела его фотографии – лысый, не молодой, но гордо восседающий в седле. Все так и запомнили его – верхом на гнедом коне. И взгляд у него был – прямой, уверенный. Тогда мне еще не приходило в голову, что связывает меня с ним. Но смотреть на его фотографии мне всегда нравилось.
Район, в котором мы жили, назывался Малая Станица. Я долго не могла понять смысла этого названия. Когда мне исполнилось 6, мы переехали в большой новый девятиэтажный дом, и началась другая, совсем городская жизнь.
У меня появилась родная сестра. Я хотела очень назвать её Мариной. Помню, приехала бабушка Тоня, мы должны были ехать к маме в роддом, и спрашивает:
- Ну, Юленька, ты решила, как назвать сестренку?
Я говорю гордо:
- Марина.
- Красивое имя, говорит бабушка. А мне еще нравится Таня.
И как она это сказала, так поняла я, что зовут мою сестру Таня, а не Марина. Так она Таней и стала.
Бабушка Тоня до сих пор остается самым тёплым и родным воспоминаем моего детства. Мы проводили у нее все каникулы – она нас не ругала никогда, а только по-доброму так объясняла, как не надо поступать. Да мы и ни шалили особо – нас было пятеро: я, Таня, двоюродные 2 сестры и брат. Мы были счастливы там, в этом маленьком домике. Сидели допоздна на скамейке под огромным кустом сирени. До сих пор стоит перед глазами темное звездное небо. Мирное небо. Потому что следом встают воспоминания о том, как бабушка рассказывала про немецкие бомбежки. Она не часто рассказывала нам, детям про войну. И только увидев, в руках брата игрушечный автомат, вдруг замирала и строго говорила: «Только на людей не направляй никогда». Потом, когда у меня самой уже появились дети, и я видела, как они играют с пластмассовым игрушечным оружием, я поймала себя на мысли, что говорю точно так же. Но самое странное, я осознала, что в этот момент я вижу черное дуло немецкого автомата, направленное прямо на меня в цветущем зеленом лесу.
Она научила меня любить. Моя бабушка. Потому что я не знала больше ни одного человека, который умел бы ТАК любить. В ее доме всегда было место для всех. И люди тянулись к ней, как к солнцу. Мы никогда не звали гостей на праздники – они приходили сами, с подарками, и даже со своими продуктами, но главное – с любовью и уважением.
Я сочиняла стихи. И бабушка была моим главным и, наверное, единственным слушателем. Я читала их ей вслух, и она гордилась мной. «Ты пиши, Юленька, - говорила мне она, - пиши, у тебя очень хорошо получается. Это – твоё»
Обычно, когда девушки выходят замуж, принято считать, что они уходят в другую семью. А у нас все было наоборот. Из нашей семьи невозможно было уйти. А вот новых людей в нее принимали легко и просто. Вышла замуж моя двоюродная сестра, женился двоюродный брат, вышла и я сама замуж. По большой любви. Просто по огромной. И наша семья приняла новых людей. Удивляюсь до сих пор, как вмещал маленький бабушкин домик всю нашу ораву, но всем было место. Собирались по праздникам: и старое поколение (дедовы братья умерли, так их жены и дети), и среднее – наши родители, и мы с мужьями и женами, и наши маленькие дети – все собирались за столом в той самой, перегороженной шкафом комнате и так рады были друг друга видеть.
Когда умер дедушка Павел, я думала моя бабуля этого не переживет. Я так и не осознала, что он ушел из жизни. Я как раз родила дочку, ей еще и месяца не исполнилось. Мама твердо сказала мне: «Не думай о плохом, пропадет молоко», и я мужественно старалась держаться. На похороны меня не пустили из тех же соображений, и в моей памяти он так и остался живым, спокойным, с озорными добрыми искорками в глазах. Бабушка горевала сильно. Очень сильно. К ней переехал жить мой двоюродный брат, сын Анатолия, с женой и двумя дочками. Наверное, это её и спасло. Младшая девочка только родилась, и бабушка переключила своё внимание на нее. А позже она рассказала мне, что в тот тяжелый для нее период ей приснился яркий солнечно-белый сон: будто держит её над пропастью сам Христос, и чувствует она его крепкие руки, и слышит его голос: «Я держу тебя».
Она стала часто говорить о Боге. В советское время не ходили в церковь. А теперь у нее часто не хватало сил до нее дойти. А когда доходила – плакала, слушая церковный хор. Говорила мне, что это самое яркое и счастливое воспоминание её детства. Когда я слушаю теперь церковный хор, всегда вспоминаю свою любимую бабушку. И её далекое-предалекое детство.
Через несколько лет, когда у меня уже было двое детей, мы вернулись из шумных городских районов в Малую Станицу, переехав в дом второго деда – Геннадия. К тому времени ни его самого, ни бабушки Ани уже не было в живых. Я любила их, но в силу разных обстоятельств мы общались меньше. Когда дед Геннадий умер, среди ночи вдруг проснулся мой полугодовалый сын. Обычно он крепко спал, а тут проснулся и не заплакал, а заулыбался. Смотрит в одну точку и агукает, будто кто с ним разговаривает. Мороз побежал у меня по коже, я четко поняла, что это дедушка мой пришел попрощаться с правнуком. Уж не знаю, что он сказал ему на прощанье, да только радовался мой Женя, а потом также спокойно уснул сам без всяких укачиваний.
Когда мы перестраивали его дом, я очень хотела сделать большое витражное окно на втором этаже. И как меня не убеждали отказаться от этой идеи, я все же настояла на своем. Когда после ремонта я поднялась наверх и посмотрела в это огромное окно, стало ясно, что мысль эта пришла мне в голову не случайно. Ничего случайного в этом мире не бывает. Наш дом стоял на холме. Сквозь листву деревьев за заборами я увидела дорогу, теперь уже широкую и асфальтированную, идущую к развилке, за которой дороги расходились в разные стороны. А перед дорогой, сразу за нашим забором – огромный старый дуб. И я почувствовала крепкую незримую связь, соединившую меня с этой землей.
Эту дорогу я никогда не забуду. В любое время суток по ней неслись автомобили. Но не их видела я. Садилась на мягкий ковролановый пол, смотрела на старый дуб и – раздвигалось пространство. Как много он мог рассказать! И вот уже мчались передо мной по этой дороге казаки в Талгарскую станицу, столбом поднималась пыль из-под копыт лошадей. И чувствовала я, что течет во мне кровь того самого казака со старых фотографий, и часть его души поселилась во мне. Теперь я понимала, почему еще совсем девчонкой, я так много думала о политике, о справедливости в этом мире. Твердо и принципиально шла к своей цели. Помню, мне было лет 13, мы часто сидели с отцом по вечерам, разговаривали. Он рассказывал мне о политике, объяснял ситуацию в мире. Распался СССР. То, чему учили нас с детства, в один миг оказалось не верным. Это было странно и не понятно. Я искренне переживала за ситуацию в стране и за свое поколение, которое сначала влюбили в социалистические идеалы, а потом, перед самым выходом во
Емко и глобально!
С уважением!