Зазеркалье 18+

другом месте. А обычный русский маргинал – ну, кто ещё пойдёт служить во вневедомственной охране, официально за копейки! – он не выдерживал долго такого кайфа, ломался)
Я тогда быстренько оформил себе бюллетень и, как ни в чём не бывало, явился через несколько дней в дежурную часть. Людей там всегда не хватало, и меня приняли обратно, поставили в совсем уж диковинный наряд. Мы с напарником должны были обходить по списку подвалы и чердаки выделенного района и записывать, где, понимаешь ты, нет замков или вообще бомжи ютятся. Ну, первый день мы честно (почти) шастали по району, а вечером выяснилось, что нам, собственно, негде спать. Я отправился домой (всё это было недалеко), утром приехал сдать рацию, и уж больше ни в какие подвалы не лазил. Встречался с напарником, делил с ним участок, получал непонятно зачем нужную рацию и уже к девяти утра был снова дома. Там я писал правдообразный отчёт (дескать, в доме № 5 по такому-то переулку открыта дверь на чердак, и тому подобное), а на следующее утро ехал на трамвае четыре остановки, чтобы сдать рацию. Лишних денег там не было, но вот это уж была синекура так синекура! Но и то – стало утомлять, что два утра подряд надо ездить на службу. И скоро, очень скоро я в одно из дежурств загулял с Гурьяном, да так, что не смог назавтра подняться (за рацией зашёл напарник, несколько более дисциплинированный)… Пришлось-таки покинуть эту службу… Было ещё два или три варианта, когда я пытался служить охранником, но все они кончались, в общем, однотипно.
А тут высмотрел объявление: охранники в какой-то ФГУП, в центр связи (надо бы посмотреть в трудовой, как это точно называлось, но я её ещё не забрал оттуда и уж теперь вряд ли заберу), и недалеко от дома, за Таганской площадью. Ну, там всё оказалось совсем по-взрослому. В их головной конторе, у Цветного бульвара, меня прежде всего направили не куда-нибудь –  к психологу, причём он был не один, а с молоденькой практиканткой – как я понял, для наглядного обучения. Начались тесты, чисто я в космос собираюсь. Распределить цвета – по любимости (я, помню, первым отобрал красный) Потом жуткое количество рисованных физиономий, штук по десять на листе. Надо было отобрать две, которые нравятся (а они все были какие-то злобно-несимпатичные) Потом картинки на исключение четвёртого лишнего элемента (ну, это я быстро и не без блеска и удовольствия) Потом 71 вопрос типа того, люблю ли я свою мать…
- Тесты только материал! – заявил психолог, маленький и жутко накачанный в плечах. – А психолог – художник!..
Ну, конечно, я у него повыспрашивал кое-что. Сначала он очень упирал на запоры (я ими не страдаю, а Фромма тоже ведь почитывал) Потом заявил, что я быстро говорю от того, что была родовая травма (а я просто стеснялся перед практиканткой отсутствия некоторых зубов) Дальше – больше. Я оказался типом эпилептоидным, взрывным, но сдержанным, много уделяющим внимания проблеме добра и зла… Разошедшись, он отметил во мне некие гомосексуальные устремления, «латентные или удовлетворённые» (его слова!) Честно говоря, я слегка даже покраснел, вспомнив Володю и покосившись на практикантку. Покраснел, но и разозлился.
Жалко, конечно, что я не выдал ему какой-нибудь цитатки, типа: «По первой оси у тебя обнаружены алкоголизм, усугублённый манией замкнутости (кодовый номер двести девяносто один-ноль), шизофрения параноидного типа (код двести девяносто пять-тридцать), психопатический синдром, окрашенный манией преследования (код двести девяносто семь-один), общая депрессия (код двести девяносто шесть-три-би). По второй оси: ситуативно –социальная фобия (поведение во время отбора присяжных, код триста-двадцать девять), нарциссизм (любовался собой во время чтения стихов) и так далее». Правда, такую цитату затвердить, да ещё выдать на гора вовремя, конечно, нереально, и вообще все мы, как известно, сильны остроумием лестницы. Тогда же я просто разозлился. Кстати, подумал, что этот накачанный дундук в чём-то и прав, даже если не считать Володю. Ну, прижимались мы в ранней юности друг к другу, тёрлись, так сказать. Да, по-моему, почти все этим так или иначе занимались. То есть, что же, все – потенциальные гомосексуалисты? И, значит, правы те, сдвинутые на почве толерантности «педагоги», когда они начинают пятилетних малышей пытать: мальчиком ты себя ощущаешь или девочкой, а может, вообще – трансгендер? Я-то в этом смысле прост, как правда, как вот именно динозавр недорезанный. Гомосексуализм – либо (что очень редко) настоящая болезнь, уродство, которое требует действительно медицинского  вмешательства, либо баловство и разврат. И точка. И пусть я буду нетолерантный и несовременный…
То же самое, между прочим, получается с наркоманией. Её во всяких либеральных западных государствах в какие только щели теперь не пропихивают. Говорят, в Голландии даже автобусы специальные дежурят, где каждый заявивший о ломке может ширнуться относительно лёгким наркотиком. Ей-Богу, верить не хочется!.. По-моему, это счастье, что для нас в молодости наркота была, в общем-то, запредельной экзотикой, какими-то богемными изысками. Мы ограничивались напитками разной степени крепости, что тоже, конечно, не полезно, но вреда всё-таки, по-моему, поменьше…
- А себя самого Вы определяли через тесты? – спросил я психолога.
- Я, между прочим, в Сербского работал! – обиженно ответил тот. – А правда всегда глаза колет!..
Ну вот, скажите, кто из нас двоих более нормален? (Не скажу – «совсем нормален», таковых, видимо, и нет вовсе, но – более)… Я, конечно, не стал ему излагать моё твёрдо сложившееся, не без влияния чтения не пропагандируемых в моей молодости философов, что рациональный мир вообще, с его законами, с его детерминизмом и каузальными связями есть мир вторичный, а не первичный, он есть продукт рационализации, он раскрывается вторичному, рационализированному сознанию. То есть именно такому сознанию, которое демонстрировал этот психолог, ничтоже сумнящеся считавший себя – гуру не гуру, но уж мудрецом-то на все сто…
Впрочем, к работе меня допустили, сообщив напоследок, что я, очевидно, не люблю начальство (судя, естественно, по тестам). Институтом Сербского я ещё успел его уесть, а про запоры, Фромма и всю эту психоаналитическую ахинею сообразил, к сожалению, только позже. Говорю же, остроумие лестницы…
Мне выдали потрясающе красивую форму с погонами (две лычки) и серебряного цвета кантами (потом я видел там и «прапорщиков», и «лейтенантов», а на парадном стенде у отдела кадров разглядел красавца «генерал-майора» - главу этого учреждения и, наверное, автора и этой иерархии, и действительно потрясающе красивой формы.
Когда я в первый раз пошёл в ней на службу, на меня, честное слово, явственно поглядывали женщины. Кстати же, прекращение всяких стуков и смехов за дверью я тоже склонен был, хотя бы отчасти, приписывать этой моей службе в красивой форме. Социальный, вишь, теперь стал элемент, так просто не укусишь!..  
 
24 сентября
 
Ну, Варька есть Варька!.. Она уже привычно сразу полезла мне в штаны, и я имел слабость её не оттолкнуть, хотя, в общем, уже начинал презирать себя за этакое безволие. Впрочем, всё было, как и в первый раз, очень мило, и даже с некоторыми изысками. Теперь она меня совсем не стеснялась, если, конечно, можно вообще определять степени её бесстыдства…
- Вкусный! – сообщила она, облизнувшись.
- Это у вас еда хорошая! – донельзя остроумно парировал я. И самого чуть не стошнило от подобного острословия…
 
Однако я закончу тему охраны. Коль скоро уж так расписался!.. Мне, наверное, не придётся ещё когда-нибудь в жизни письменно вспоминать об этом, а ведь это наше, наше сегодняшнее бытиё! Если когда-нибудь какой-нибудь потомок набредёт на эти страницы, сколько, смею надеяться, интересных деталей он сможет почерпнуть!.. Почувствовать, так сказать, кондовый запах эпохи…
На Ленку моя новая служба (и форма!) произвела даже неожиданное по силе впечатление. Она прямо-таки загордилась. То всё вздыхала, что я не электрогазосварщик, а то… Я это уже описал в другом месте, но несколько в сказочной форме и, конечно, односторонне. Не упомянул, например, о том, что как раз в это время мы расписались (без помпы, но с цветами с моей стороны), о том, что она стала собирать меня на службу раз в трое суток – стирала и гладила форму, заправляла термос чаем, ну и так далее…
Да, так вот, закончу про охрану.
Я и раньше, в других местах службы, поражался, какой странный набор личностей там комплектовался. Но здесь, в этом ответственном ФГУПе, эта красивая форма объединяла уж вовсе непохожих друг на друга людей. Старшим у нас, например, был бывший выпускник и сотрудник МИРЭА («Долгопрудный!» - вздыхал он за обедом) Он носил две звёздочки прапорщика. Один из моих непосредственных напарников был бывшим лётчиком зарубежных авиалиний, командиром корабля. Он так вкусно рассказывал о том, как его самолёт чуть было не столкнулся в своё время с самолётом Рейгана, что просто мурашки по коже бегали… Но были там и люди, совершенно точно приспособленные для охраны, то есть откровенные оболтусы, потому что ничего более унизительного в свое жизни, чем такое предписанное инструкциями безделье я не испытал; вернее, испытывал когда-то в армии, но там я был молод, служба шла, а охраняли мы всё-таки настоящее оружие.
Здесь же был пост – открыванье-закрыванье входной вертушки (тут полагалось двое, а второй должен был как бы тщательно проверять пропуска у входяших; впрочем, у половины их не было, а были какие-то отдельные списки, и в них нужная фамилия, бывало, не находилась, да и аллах с ней!) Был пост на воротах – для въезжающих-отъезжающих машин. Был, наконец, и так называемый «третий пост»: свои два часа через четыре лучше всего было на нём честно спать – кушетка у сейфа для ключей была удобной. Когда третий пост выпадал на ночь, это была удача. У проходной приходилось спать на коротковатом диване, а у ворот всё было хорошо – и помещение тёплое, и диван проверенный, но среди ночи мог приехать мусорщик и прервать, значит, сновидение…
Да, так вот, там ещё был, например, только что дембильнувшийся парень, явно чуравшийся любого полезного занятия, был некий «сверхпрапорщик» (это я его так мысленно называл, у него на погонах было аж пять… хотел написать «шесть», но сдержался… звёздочек) Тот был убеждённым коммунистом и слова в простоте не мог сказать, чтобы не ругнуть как-нибудь посвирепее правительство. Был просто тихий человек, приходящий через день на двенадцать часов с парой книжек – его пост был внутренним и дневным, и читал он на нём до одури. Службу свою ценил, кстати, крайне, и даже шуточек на эту тему не допускал… Господи, как подумаешь, сколько же теперь в России стало этих самых охранников! И как она, матушка, до сих пор всех их кормит, поит и одевает!..
Наискосок от моего дома, через дорогу, стояла школа. Как-то однажды я заметил, что к ней собирается нарядно одетый народ, и понял, что это, наверное, выпускной вечер. Воспоминания, так сказать, нахлынули… Портвейн на чердаке по кругу из горла. Вальс с училкой, у которой жутко воняло изо рта, а ты по портвейному делу всё порывался как-нибудь ей об этом намекнуть, но, к