пройти с нами, - сказал он. - А вы свободны, - добавил жандарм, обращаясь уже к Тами.
Кир ещё ничего не знал о том, что полиция прибыла на место происшествия около сорока минут после того, как он вышел из проклятого дома, и что в распоряжении полиции уже было описание внешности предполагаемого убийцы. Не знал и об обнаруженных в подъезде отпечатках его пальцев, но, едва услышав слова стоявшего совсем близко жандарма, со всей силы нанёс ему удар под дых и, молниеносно схватив, сбросил с перрона на рельсы, так что полицейский ударился головой о металл, разбив себе лоб. Второй жандарм бросился на Кира, завязалась борьба, но Кир, воспитанный улицей и с детства учившийся драться и не раз бившийся насмерть, использовал превосходящую массу нападавшего против него самого. Ещё один бросок – и второй жандарм тоже оказался на рельсах.
- Уезжай без меня, Тами, я потом найду тебя! – успел прокричать Кир, бросившись прочь от полицейских, один из которых, с разбитым лбом, уже успел снова подняться на перрон. Добежав до края и спрыгнув с перрона на шпалы, Кир бросился бежать через пути. Он хорошо знал, какое наказание грозило ему, окажись он в руках полиции, в последнее время устроившей серию облав на таких, как он. Облавы эти сопровождались многочисленными задержаниями и нарушениями со стороны жандармов, чувствовавших свою безнаказанность. Тюрьма для тех, кого презрительно называли «нелегалами», была самым лучшим из того, что могло ждать его в Рионе, ведь после серии ограблений, убийств и нападений, совершённых когда-то прибывшими в Рион из разорённых войной стран беженцами, часть из которых сбилась в кровавые банды, полиция Риона совершенно отвыкла церемониться с теми, кому до этого уже было предписано в кратчайшие сроки покинуть Листэр, но кто не сделал этого.
- Стой! – услышал он позади. За не имевшим никакого воздействия криком полицейского послышался выстрел в воздух, но выстрел не остановил Кира.
- Нет, не стреляйте! – услышал он где-то позади женский голос. – Не стреляйте!
Перелетев через последние пути, Кир оказался у каменного забора, через который при некоторых усилиях можно было перелезть. За забором начинался пологий спуск, поросший зелёной травой. Уже зацепившись руками за вершину забора, Кир услышал позади ещё один выстрел, смешавшийся с новым испуганным криком оставшейся на перроне Тами, но на этот раз почувствовал, как что-то вонзилось ему в бок, который словно обожгло огнём, а в следующее мгновение приближающийся к перрону поезд скрыл его от глаз преследователей.
Полицейский, бежавший впереди, выругался.
- Чёрт знает что творится! Сбежал! – крикнул он, обернувшись к остановившемуся за ним товарищу. – Какого чёрта!?
Но было уже поздно. Когда поезд тронулся и унёсся, у стены никого уже не было – Кир исчез.
- Ничего, далеко точно не уйдёт. Не сможет, - сказал другой преследователь.
- Ну-ка, пойдём, посмотрим, - сказал стрелявший, и они подошли к забору, а за ними, до смерти побледневшая, всё в слезах, бежала Тами. Второй жандарм грубо оттолкнул её, когда она оказалась рядом:
- Прочь отсюда!
Но Тами, от неожиданного толчка упав на землю и ударившись головой о рельсы, снова поднялась на ноги и бросилась вслед полицейским, один из которых опять оттолкнул её, на этот раз ещё и выстрелив в воздух, после чего Тами осталась лежать на земле, закрыв глаза руками.
А сразу за забором вокзала начинался поросший травой пологий спуск, внизу была дорога, за дорогой – дома, крыши которых, казалось, подпирали вновь опасно приблизившееся к земле небо, облака которого обволакивали высившиеся вдали голубые башни небоскрёбов. Кир слышал шум удаляющегося поезда, слышал стук разгоняющихся колёс, топот ног и крики, чьи-то крики – чьи? Попытавшись приподняться, он увидел рядом с собой кровь. От этого движения его в одно мгновение пронзила резкая боль, и Кир, сжав зубы, вновь опустился всем телом на траву, закрыв глаза. Если бы он мог двигаться, то, наверное, мог бы попытаться уйти, мог бы перебежать через дорогу, а затем скрыться, уйти дворами, но Кир лежал на склоне, не в силах подняться, не в силах сделать ничего. Закрывая глаза, чувствуя биение сердца, становящееся всё медленнее, он, ещё живой, словно уносился куда-то далеко прочь, прочь от серых стен, от давящих со всех сторон фасадов массивных домов и холодной мути городских каналов. Он возвращался туда, где в поднимающегося к вершине ясного неба солнца искрились воды моря и звучал прибой, где набегали на берег и стирали следы на песке волны, где раздавались в вышине долгие крики чаек, и где ветер вновь трепал волосы той, с которым связывала Кира словно некая невидимая волшебная нить, и эта нить была их тайной, о которой в мире не знал больше никто.
Кир чувствовал, что нить эта существовала и теперь, что ничто – даже всесильное время – не могло разорвать её, что ничто на свете не может уничтожить её – даже смерть, приближавшаяся неотвратимо, как застилавшая глаза тёмно-лиловая мгла, смерть, которая была где-то уже совсем рядом. И ему казалось, что эта нить и была тем, что давало ему всё это время силы жить. Он, превращаясь весь в одно болезненно пульсирующее ощущение, чувствовал эту незримую нить, чувствовал и почти видел слабое, но становившееся всё ярче её свечение, слышал то приближающиеся, то снова удаляющиеся крики белых чаек, смешивавшиеся со звуком шагов и чьими-то голосами где-то рядом. Он уже не разбирал слов, не понимал их смысла – всё сливалось в какой-то один безначальный звук. Затем он вдруг на несколько мгновений снова увидел морской берег и стоящую на берегу девушку с тёмными вьющимися антрацитовыми волосами, которые гладил пришедший с моря тёплый солёный ветер – девушка вдруг повернула голову к нему и подняла полный чего-то неизъяснимого взгляд, исчезнувший во вспыхнувшем внезапно свечении, и он в последний раз почувствовал пронзившую сердце боль, как будто ледяная игла вонзилась в него и пустила корни.
В следующий миг в сознании всё затихло, мгновенно померкло и исчезло.
(VI 2017)
