кругов империи на балканскую политику Святослава не содержала и намёков на дружелюбие. Но что бы ни планировал Святослав, его решения определялись позицией Болгарии в предстоящей войне: осмелятся ли болгары защищать свою страну от обнаглевших единоверцев или безропотно отдадутся на волю оккупантов.
Последующие события, подробно и многословно описные в сочинениях византийских историков, русские летописцы отметили коротко:
“В лЪто 6479 (971). <…> И пристроиша Грьци 100 тысящь на Святослава, и не даша дани”
(Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 68, Рязань, 2001)
Объяснение очевидно: то, что ромеи изображали войной Византии с Русью, на Руси таковым не считалось. Византийские войска вступили в пределы Болгарии, суверенной страны, дипломатически признанной в Константинополе (чему свидетелем являлся Лиутпранд Кремонский), и только сами болгары обязаны заботиться о неприкосновенности своих границ. А если они предпочли не оказывать сопротивления, в том нет вины Святослава, так же, как и Сталин не виновен в трусливой капитуляции Чехословакии, Польши, Франции перед Германией – у него было своё государство и свои заботы. И у Святослава было своё государство, о котором он заботился. Русское войско невелико, его разумнее собрать воедино и поберечь до времени.
Что военные действия в Болгарии летописцы не связывали с русской историей, доказывает летописная датировка событий: они все умещаются в 971 году. А событий много, это и штурм Переяславца, и продолжительный по времени обмен посольствами между Цимисхием и Святославом, и мятеж Варды Фоки, и сговор ромеев с болгарами, и подготовка византийской армии к войне. Скилица упоминает о двух болгарских походах Святослава: “на пятом году царствования Никифора в августе месяце 11 индикта” и “на шестом году его царствования” (Иоанн Скилица “О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия” // Лев Диакон “История”, с. 121, М.,1988). Царствование Никифора II Фоки началось в 963 году, следовательно, походы Святослава датируются Скилицей 968 и 969 годами. Два года пропущено летописцами – для них это чужая история, осада Преславы и бои под Доростолом тоже не заслужили их внимания. Византийцы завоевывали Болгарию, и пока что Святослав официально оставался в мирных отношениях с империей. Наличие в Преславе и Доростоле русских отрядов ещё не означало объявления войны на государственном уровне, так же, как появление советских добровольцев в Испании не вовлекло Советский Союз в международный конфликт. Вот, когда Святослав сам решительно выступил против Цимисхия, летописцы это сразу заметили: “и поиде Святославъ на Греки, и изидоша противу Руси” (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 68, Рязань, 2001).
Для русских летописцев болгарского вопроса вообще не существовало и суть противоборства они видели в невыплате империей дани: “и не даша дани”. Соответственно, обязательство Византии возобновить выплату привело к урегулированию спорных вопросов. “Победоносная война с Русью” на проверку оказывается виртуальной, она существовала только в воображении самих ромеев. Мы и сейчас можем наблюдать, как историю постоянно сочиняют и переделывают в угоду очередной правящей группировке. Но зачем русским летописцам повторять за ромеями все их измышления? Им-то не нужно подлизываться к Цимисхию. Различие в изложении событий не результат какого-то невежества или ограниченности летописцев (не следует повторять выдумки Шлёцера), оно определено самостоятельной оценкой ситуации на Балканах, свободной от византийского чванства.
III
Вторжение началось. Численность византийских войск русским летописцам не была достоверно известна, а выражение “100 тысящь” всего лишь речевой оборот, означающий “очень много”. Некоторую осведомлённость проявил Лев Диакон:
“… Иоанн, прекрасно вооруженный, вскочил на быстрого благородного коня, вскинул на плечо длинное копье и двинулся в путь. Впереди него двигалась фаланга воинов, сплошь закрытых панцирями и называвшихся “бессмертными”, а сзади – около пятнадцати тысяч отборнейших гоплитов и тринадцать тысяч всадников. Заботу об остальном войске император поручил проедру Василию; оно медленно двигалось позади вместе с обозом, везя осадные и другие машины”
(Лев Диакон “История”, кн. VIII.4, с. 70, М.,1988)
Пехота, конница, да ещё гвардия “бессмертных” – уже набирается больше 30 тыс. Неизвестно, сколько насчитывалось остальных войск, но наверняка тоже немало, иначе Лев Диакон не стал бы их выделять особо. А кроме того, следует добавить экипажи трёхсот кораблей. Цимисхий явно не надеялся на свои способности полководца (заурядные, но непомерно раздутые придворными льстецами), он стремился задавить противников огромной массой войск, бросив в бой всё, что сумел наскрести по всей империи. И даже при таком подавляющем преимуществе василевс страшился встречи с дружиной Святослава (10 тысяч) и рассчитывал с помощью болгар скрытно добраться до Переяславца, не позволив русам собраться вместе.
Но сначала предстояло миновать горные проходы, где ромеи не раз бывали биты болгарами. И на этот раз болгары вполне могли прочно запереть проходы или даже разгромить ромеев на узких горных тропах. Если Цимисхий решился на, казалось бы, заведомую авантюру, значит, он точно знал, что ему ничего не угрожает. Лев Диакон уверял, что “император Иоанн узнал от лазутчиков, что ведущие в Мисию непроходимые, узкие тропы, называемые клисурами, потому что они как бы заперты со всех сторон, не охраняются скифами” (там же, кн. VIII.2, с. 69). Едва ли это так. Не имело смысла вести войска в неизвестность, рискуя с позором возвратиться вспять. Разведчики лишь подтвердили то, что Цимисхию и без того было известно – болгары не собираются защищать свою страну. Пропаганда дала свои плоды. Сподвижники Цимисхия, не посвящённые в государственные секреты, сомневались в целесообразности продолжения похода, и тогда василевс произнёс речь – наглядный образчик ромейского лицемерия:
“Я думал, соратники, что скифы, уже давно ожидая нашего прихода, не пожалели усилий для заграждения изгородями и валами наиболее опасных, узких и трудно проходимых мест на тропах, чтобы нам нелегко было продвигаться вперед”
(Там же)
Ну да, конечно. Тогда бы он вовсе не начинал предприятие, заранее обречённое на провал.
“Но так как их обмануло приближение святой пасхи, они не преградили дороги, не закрыли нам пути, полагая, что мы не откажемся от блестящих одежд, от торжественных шествий, пиршеств и зрелищ, которыми знаменуют дни великого праздника, ради тяжких невзгод войны”
(Там же)
Язычники, рассуждающие о пасхе! Каким местом думал Цимисхий, а вернее Лев Диакон приписывавший своему повелителю откровенную глупость? Да и христиане не пренебрегают обороной ради праздника, тем более чужого. Или же Цимисхий скрывал от сподвижников источник информации, вот и ляпнул первое, что пришло в голову. Не слишком удачно, но прокатило.
“… вооружимся и как можно скорее переправимся по узкой дороге, покуда тавроскифы не узнали о нашем прибытии и не навязали бой в горных проходах”
(Там же)
А тавроскифы (русы) находились аж за Дунаем и Цимисхию было об этом хорошо известно. Просто он слегка попугал своих подчинённых, чтобы те поторопились.
“Если мы, опередив [скифов], пройдем опасные места и неожиданно нападем на них, то, я думаю, – да поможет нам Бог! – с первого же приступа овладеем городом Преславой, столицей мисян, а затем, двинувшись [вперед], легко обуздаем безумие росов”
(Там же)
Вот тут василевс и проговорился о своих намерениях. И горные проходы и болгарская столица лишь подспорье для достижения главной цели – покончить с русским присутствием на Дунае. Обещание лёгкой победы подразумевает встречу с противником, не готовым к отпору. Это и было причиной спешки.
“… если счастье наше поставлено на лезвие бритвы и [судьба] не дает нам возможности поступать по своему разумению, нам следует действовать решительно и как можно лучше использовать обстоятельства”
(Там же, кн. VIII.3, с. 69-70)
Война не началась, а василевс уже заранее жалуется на судьбу. Это какой запредельный ужас вызывало в ромеях соседство с русами? Просто идея фикс какая-то: сильный сосед непременно захочет уничтожить ромеев. Причина их агрессивности – собственные страхи.
Наконец, “они вопреки всякому ожиданию прошли опасные гористые места”. Замечание Льва Диакона не касается Цимисхия – он-то именно этого и ожидал. Болгары открыли ромеям дорогу на свою столицу, царь Борис и пальцем не шевельнул для спасения страны, болгарские вельможи забились по щелям, как тараканы. Впервые болгары сдались, не дожидаясь войны. Впрочем, не в последний раз, далеко не в последний.
Тому обстоятельству, что ромеи без помех добрались до болгарской столицы, они обязаны не своим боевым достоинствам, не мифическим ошибкам Святослава, а единственно малодушию болгар. Имелись все возможности для разгрома ромейского войска, если не в горных проходах, так активной обороной крепостей, и Святослав помог бы нанести ответный удар. Но элита заботится лишь о собственной шкуре. Даже предупредить о нашествии никто не удосужился, Лев Диакон самодовольно изрёк:
“Тавроскифы, увидев приближение умело продвигающегося войска, были поражены неожиданностью; их охватил страх, и они почувствовали себя беспомощными”
(Там же, кн. VIII.4, с. 70)
Во второй половине изречения он выдавал желаемое за действительное, сам себе противореча при продолжении рассказа:
“Но все же они поспешно схватились за оружие, покрыли плечи щитами (щиты у них прочны и для большей безопасности достигают ног), выстроились в грозный боевой порядок, выступили на ровное поле перед городом и, рыча наподобие зверей, испуская странные, непонятные возгласы, бросились на ромеев”
(Там же)
Как видим, противники ромеев не высказали ни страха, ни беспомощности и решительно вступили в битву. Но сообщение о неожиданности появления византийского войска под Преславой подтверждается у Скилицы, который добавлял, что местный гарнизон в это время занимался военными учениями. Ну и, конечно, победу византийские историки отдают своим соотечественникам, якобы всё решила атака “бессмертных”. Лев Диакон высокомерно поучал читателей:
“Скифы [всегда] сражаются в пешем строю; они не привыкли воевать на конях и не упражняются в этом деле”
(Там же)
Чушь, бред и ахинея. Учёный ромей никогда не видел русских воинов в бою и судил о них с чужих слов. На Руси морские походы совершались силами пехоты только потому, что коней в ладьях некуда деть. Летописи содержат достаточно сведений, чтобы убедиться, что на Руси имелась прекрасная конница. Да и как обойтись без конницы, имея в соседях жадных до грабежа кочевников? Русского воина даже хоронили с конём (свидетельство Ибн-Фадлана, курган “Чёрная могила”, былина “Михайло
