угрожал им даже смертью, если нечто подобное повторится еще раз, и после того оба берега реки тщательно охранялись. Целых шестьдесят пять дней вел император осаду, и так как ежедневно происходившие стычки были бесплодны, он решил попытаться взять город блокадой и голодом. Ввиду этого он велел перекопать рвами все дороги, везде была поставлена стража, и никто не мог в поисках продовольствия выйти из города; [сам же император] стал выжидать”
(Иоанн Скилица “О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия” // Лев Диакон “История”, с. 128-129, М., 1988)
Ливень с молниями и градом придётся вычеркнуть, его никак не совместить с поведением ромеев, спокойно поивших лошадей и собиравших дрова. Со своей беспечностью они просто напросились на взбучку. И чего разбушевался Цимисхий? Сам распустил подчинённых, сам допустил бардак в армии, так сам и должен отвечать за последствия.
Скилица проговорился о причине отказа Цимисхия от активных действий: “… ежедневно происходившие стычки были бесплодны”. Вот вам и признание – бодрые репортажи византийских историков далеки от реальности. Победными реляциями они прикрывали полное отсутствие каких-либо успехов. Страницы исторических сочинений заполнялись пересказом пьяной болтовни, даже отдалённо не походившей на правду, но при этом маскировавшей провальные результаты всех усилий. Назывались имена фальшивых героев с придуманными подвигами, но про отдельных героев вспоминают, желая скрасить впечатление от общей неудачи. Для читателей рисовалась лубочная картинка, прикрывавшая безрадостную ситуацию. Ведь хвастаться могли только выжившие в бою, прочие помалкивали. Железной воле Святослава божественный василевс мог противопоставить только численный перевес своей армии, да и тот постоянно уменьшался. Если в начале осады ромеи пытались атаковать, то после ряда сражений они оказались защищающейся стороной, перевес в сражениях неуклонно смещался на сторону русов. Положение ромеев становилось всё тяжелее, несмотря на то, что к армии Цимисхия постоянно подходили подкрепления, а Святослав оказался лишён такой возможности:
“Одноплеменники были далеко, соседние народы из числа варварских, боясь ромеев, отказывали им в поддержке; у них не хватало продовольствия, а подвезти его было невозможно, поскольку ромейский флот тщательно охранял берега реки. К ромеям же каждый день притекали, как из неисчерпаемого источника, всевозможные блага и постоянно присоединялись конные и пешие силы”
(Там же, с. 130)
Можно представить, какими огромными были потери у ромеев, их победоносная армия таяла как свечка. План Святослава работал, а Цимисхий в качестве полководца показал свою полную несостоятельность. Не удивительно, что он “стал выжидать”, надеясь на перемены к лучшему. На свои более чем скромные таланты он уже не надеялся. Зато не стали выжидать русские воины.
Очередная вылазка оказалась нацеленной на византийские боевые машины. Урон от них сильно преувеличен Львом Диаконом. Ну не могло “каждый день от ударов камней” погибать “множество скифов”, этого множества во всей крепости не собрать. Но неприятности осаждённым камнемёты, безусловно, доставляли, так что их следовало сжечь. Вылазку ромеи благополучно проворонили. Впрочем, такое с ними случилось не в первый раз и даже не во второй.
“Выделив самых отважных воинов, имевших тяжелое вооружение, и смешав их с легковооруженными, [скифы] посылают их против указанного орудия, чтобы они постарались его уничтожить”
(Иоанн Скилица “О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия” // Лев Диакон “История”, с. 129, М., 1988)
Драконовские меры Цимисхия отнюдь не вразумили ромеев и не подняли дисциплину на должную высоту. Армия продолжала разлагаться, разболтанные вояки забывали о своих обязанностях. Да и как армии не разлагаться, если в кутежах и безобразиях командиры первые подавали пример своим подчинённым? Войска на этом участке возглавлял “родственник государя, магистр Иоанн Куркуас”. Почтенный магистр не утруждал себя военными заботами, безмятежно предаваясь пьянству. В результате, когда начался бой, “у него сильно болела голова” и “его клонило ко сну от вина”. Видимо, по указанной причине Куркуас не стал разобраться в ситуации. Увидев, что русы крушат боевые машины, он зачем-то “вскочил на коня и в сопровождении избранных воинов бросился к ним навстречу”. Может быть рассчитывал, что вид пьяного магистра устрашит язычников, но что-то пошло не так. “Избранные воины” то ли потерялись по дороге, то ли сами потеряли окосевшего командира, а разогнавшийся Куркуас, свалившись с коня, оказался лежащим на земле в окружении врагов, которые и не думали устрашаться.
“Скифы увидели великолепное вооружение, прекрасно отделанные бляхи на конской сбруе и другие украшения – они были покрыты немалым слоем золота – и подумали, что это сам император. Тесно окружив [магистра], они зверским образом изрубили его вместе с доспехами своими мечами и секирами, насадили голову на копье, водрузили ее на башне и стали потешаться над ромеями [крича], что они закололи их императора, как жертвенное животное”
(Лев Диакон “История”, кн. IX.5, с. 77-78, М., 1988)
Вот вам наглядный пример вреда от пьянства. Вряд ли русы долго заблуждались насчёт личности убитого. Простые воины ещё могли ошибаться, но не воеводы. И всё же потеря для ромеев чувствительная, а главное – позорная.
“Ободренные такой победой, росы вышли на следующий день из города и построились к бою на открытом месте. Ромеи также выстроились в глубокую фалангу и двинулись им навстречу”
(Там же, кн. IX.6, с. 78)
“Наступил июль месяц, и в двадцатый его день росы в большом числе вышли из города, напали на ромеев и стали сражаться”
(Иоанн Скилица “О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия” // Лев Диакон “История”, с. 129, М., 1988)
По сведениям Скилицы сражение произошло 20 июля – уже на исходе был третий месяц осады. Всё-таки временные пропуски у византийских историков слишком велики, видимо, из-за фрагментарности доступных им исторических источников. Или же освещались только те события, где ромеи выглядели поприличнее.
“Был между скифами Икмор, храбрый муж гигантского роста, [первый] после Сфендослава предводитель войска, которого [скифы] почитали по достоинству вторым среди них. Окруженный отрядом приближенных к нему воинов, он яростно устремился против ромеев и поразил многих из них”
(Лев Диакон “История”, кн. IX.6, с. 78, М., 1988)
Икмор в качестве воеводы заменил погибшего Сфенкела, “почитавшегося у тавроскифов третьим после Сфендослава” (там же, кн. IX.2, с. 76). Стало быть, Икмор почитался четвёртым. Первые две ступеньки в иерархии занимали Святослав и Свенельд. Но Свенельд в боях участия не принимал и должен был, согласно своему высокому положению и знатному происхождению, замещать Святослава в Переяславце. Похоже, что Святослав не слишком ему доверял и не допускал к руководству войсками. Причины неприязненного отношения ко второму лицу в государстве великий князь не озвучивал, но они, безусловно, имелись, ведь и отец его, князь Игорь, тоже предпочитал держать Свенельда в тылу, оставляя верховное руководство за собой. И вообще, не известно ни одного сражения, самостоятельно проведённого Свенельдом, мы лишены возможности оценить его военные дарования, о коих Святослав явно был невысокого мнения.
Замечание Скилицы о возвышении Икмора выглядит неожиданно: “… был уважаем всеми за одну свою доблесть, а не за знатность единокровных сородичей или в силу благорасположения” (Иоанн Скилица “О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия” // Лев Диакон “История”, с. 129, М., 1988). Византийский автор не указал, на чём он основывал своё мнение, но, скорее всего, это его личная выдумка. Жизнь народов, считавшихся варварскими, представлялась ромеям в упрощённом виде. Происхождение имело определяющее значение в судьбе человека и сословные перегородки выглядели вполне материальными, особенно в языческом обществе, где благородные сословия возводили свою родословную к верховным богам. Рядовым общинникам представлялось куда почётнее повиноваться потомкам небожителей, нежели своим низкородным собратьям. В этом нет ничего обидного, просто у каждого сословия своё предназначение, и все они действуют совместно во имя блага страны. Ратники посчитали бы себя оскорблёнными, если бы командовать ими был поставлен простолюдин, получалось, что они недостойны сражаться под главенством природного вождя. А кроме того, воевода должен быть подготовлен для управления войсками – ни храбрость, ни боевой опыт не заменят специальных знаний.
Снова, как и при Сфенкеле, византийская армия оказалась в критическом положении и снова всё повторилось, как тогда: ряды ромеев дрогнули под натиском русов, но гибель русского воеводы и последующее ослабление натиска помогли ромеям устоять. Сходство между двумя событиями слишком велико, чтобы его можно было объяснить случайностью. Обстоятельства гибели Сфенкела остались невыясненными, но Лев Диакон вспомнил про какого-то воина, вырвавшегося из фаланги ромеев и этот эпизод близок рассказу о гибели Икмора.
“… сын архига критян Анемас, воспламенился доблестью духа, вытащил висевший у него на боку меч, проскакал на коне в разные стороны и, пришпорив его, бросился на Икмора, настиг его и ударил [мечом] в шею – голова скифа, отрубленная вместе с правой рукой, скатилась на землю”
(Лев Диакон “История”, кн. IX.6, с. 78, М., 1988)
Анемас (Аль-Нуман) – крещёный араб, сын эмира Крита Абд-эль-Азиса, взятый в плен Никифором Фокой. При Цимисхии он находился в качестве телохранителя. И тут возникает вопрос: почему императорский телохранитель оказался среди участников сражения? Первейшая обязанность телохранителей – забота о безопасности повелителя, а Цимисхий никогда не появлялся среди сражающихся, наблюдая за развитием событий издали. Самовольно покинуть хозяина Анемас не имел права, если только не выполнял его специальное задание. В бою от телохранителя проку немного, но этот род людей нередко использовался в качестве тайных убийц. Это намного удобнее, чем нанимать исполнителей со стороны: преданные, не брезгливые, молчаливые, да и дешевле выйдет. А что Анемас иноземец, так это ещё лучше – не проболтается.
Логика подсказывает, что поединок воеводы с телохранителем невозможен в принципе. Воевода мог принять вызов только от равного ему по положению, прочих же претендентов его собственные телохранители отбракуют. А телохранители у Икмора имелись по свидетельству Льва Диакона: “Окруженный отрядом приближенных к нему воинов”. Мог ли Анемас прорваться силой, помогли бы ему ужимки, описанные Скилицей: “… заставил своего коня [несколько раз] прыгнуть в разные стороны”? Однозначно, нет. Когда обнаглевший Анемас на следующий день вздумал напасть на Святослава, телохранители с ним быстро разобрались.
Шанс у Анемаса появлялся в
