единственном случае: если специально подосланный отряд отвлечёт телохранителей на себя, позволив убийце приблизится к воеводе незамеченным. Дожидаясь такого момента, Анемас и “проскакал на коне в разные стороны”, чтобы скрыть свои намерения. И проделывал он свои манёвры в гуще сражающихся, а между тем, никто не преградил ему дорогу – так значит, нашлось кому Анемаса прикрыть. Воевода наблюдал за ходом сражения и ему некогда было смотреть по сторонам, а выражение “настиг его” однозначно расшифровывается, как – напал сзади (настигать: догонять, успешно гнаться — В.И. Даль; настигнуть: догнать, преследуя — С.И. Ожегов). Незачем говорить о боевом столкновении, для подлого нападения исподтишка ни храбрости, ни воинского умения не требовалось – всё решал один удар, до второго Анемас просто не дожил бы. Стоило Икмору отразить этот удар – и телохранители в фарш искрошили бы шкодливого араба. Тактика очевидна: внезапно ударить и поскорее сбежать от расправы. Не поединок, а бесчестное убийство, не подвиг, а злодеяние.
Похоже, на таких убийствах Анемас и специализировался. Намёк на это содержится в тексте Льва Диакона: “Анемас <…> вырвался на коне вперед (делать это вошло у него в обычай, и таким путем он уже поразил множество скифов)” (Лев Диакон “История”, кн. IX.8, с. 80, М., 1988). Длительное сражение Анемасу было не выдержать, да от него это и не требовалось. Император указывал на человека, которого следовало убить и телохранитель выполнял грязную работу, которой побрезговали бы настоящие воины.
Устранением конкурентов Цимисхий компенсировал собственную бездарность и неспособность противодействовать нестандартной тактике русских воевод. Осаждённые не пожелали отсиживаться в крепости и сами решительно штурмовали византийский укреплённый лагерь, тогда как ромеи за три месяца осады ни разу не отважились на штурм Доростола. События развивались явно не в пользу ромеев. Как полководец Цимисхий окончательно выдохся и только злобился на тех, кто умнее и талантливее его. Император запаниковал, до него, наконец, дошло, что войну он проигрывает. Гибель Сфенкела русы ещё восприняли как боевую потерю, но в случае с Икмором обстоятельства убийства скрыть не удалось. Слишком много свидетелей скопилось на месте преступления. Именно преступлением, нарушением международных законов войны сочли русы то, что ромеи называли удачно проведённой операцией. За попрание священных законов виновных полагалось строго покарать и насильно заставить признать неписанные, но обязательные к исполнению правила.
Подтверждением сказанного стала реакция русов на гибель своего воеводы. Лев Диакон, как обычно, объявил победителями ромеев: “Скифы <…> сильно удрученные гибелью своего предводителя, они забросили щиты за спины и стали отступать к городу”. Но его дальнейший рассказ полностью переворачивает оценку случившегося:
“И вот, когда наступила ночь и засиял полный круг луны, скифы вышли на равнину и начали подбирать своих мертвецов. Они нагромоздили их перед стеной, разложили много костров и сожгли, заколов при этом по обычаю предков множество пленных, мужчин и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они задушили [несколько] грудных младенцев и петухов, топя их в водах Истра”
(Лев Диакон “История”, кн. IX.6, с. 78, М., 1988)
Перед ромеями, не таясь, убивают их соотечественников, а незадачливые вояки даже не пытаются спасти обречённых. Знают, ведь, что происходит, и всё равно продолжают робко прятаться за частоколом. Вместо звона оружия в ночной темноте слышится лишь дробный стук зубов. Похоже это на поведение недавних победителей? Ничуть непохоже. Так ведут себя побитые слабаки, заискивающие перед сильным противником. Русские воины выглядят спокойными и уверенными, поле боя осталось за ними. Так что это они, а вовсе не ромеи одержали победу в недавней битве.
Кстати, ведь для погребальных костров требовалось много дров. И русы их нарубили, не встречая никаких помех. И после других сражений приходилось сжигать убитых, и тогда тоже возникала необходимость заготавливать дрова. Получается, что стража, выставленная Цимисхием перед городскими воротами, предпочитала не перекрывать выход из города, а спасаться бегством при первой опасности. Простых ратников можно понять: на войну их погнали насильно, зато жизнь у человека всего одна.
До сих пор русы соблюдали правила войны и содержали пленных ромеев в безопасности, пока их не выкупят на свободу. Ещё князь Игорь приказывал своим воинам “щадить неприятелей и брать их живых в плен” (Н.М. Карамзин “История государства Российского”, т. I, с. 113, М., 1989). Но терпение русов иссякло и пленникам пришлось своими жизнями расплатиться за преступления императора и его приспешников. После смерти им предстояло превратиться в рабов Икмора и служить ему вечно. Император предал своих сограждан и обрёк их на смерть. Байку про умерщвление женщин и детей Лев Диакон присочинил, чтобы страсти нагнетать, сам-то он не очевидец и ничего не видел. Не было женщин и детей ни в войске Святослава, ни в войске Цимисхия и для обряда они не требовались.
“Можно ли воспринимать всерьез утверждение <…>, будто славяне практикуют детоубийство? <…> не только у нас нет свидетельств о бытовании такого обычая в раннеславянском обществе, но, наоборот, – широкое использование антропеических личных имен на самых ранних этапах развития самостоятельных славянских языков доказывает, что новорожденного ребенка окружали в раннеславянском обществе весьма нежной заботой”
(Ф. Малингудис “К вопросу о раннеславянском язычестве: свидетельства Псевдо-Кесария” // “Византийский Временник”, т. 51, 1990, с. 87-88)
О том, что русы приносили в жертву петухов, сообщал император Константин Багрянородный (Константин Багрянородный “Об управлении империей”, с. 49, М., 1991).
Лев Диакон проговорился, что к русам попало “множество пленных”, и этот факт вовсе не красит византийскую армию, при этом о русских пленных речь не идёт. Дело не только в том, что русские не сдаются, как засвидетельствовал сам историк:
“О тавроскифах рассказывают еще и то, что они вплоть до нынешних времен никогда не сдаются врагам даже побежденные, – когда нет уже надежды на спасение, они пронзают себе мечами внутренности и таким образом сами себя убивают. Они поступают так, основываясь на следующем убеждении: убитые в сражении неприятелем, считают они, становятся после смерти и отлучения души от тела рабами его в подземном мире. Страшась такого служения, гнушаясь служить своим убийцам, они сами причиняют себе смерть”
(Лев Диакон “История”, кн. IX.8, с. 79-80, М., 1988)
Порой бывают ситуации, когда даже храбрые воины оказываются беспомощны. Например, дружинники князя Игоря, спасавшиеся с горящих кораблей, или воины Владимира Ярославича, чьи корабли разбила буря, попадали в руки византийцев безоружными и без доспехов. Византийцы на радостях устраивали дикую бойню с садистскими издевательствами. “Греки, изнеженные роскошию, боялись опасностей, а не злодейства” (Н.М. Карамзин “История государства Российского”, т. I, с. 113, М., 1989). Русы в таких случаях поступали благороднее. Под Доростолом, чтобы взять противников в плен, нужно было их предварительно окружить и отрезать пути к отступлению. Ромеи неоднократно пытались проводить операции на окружение, да только все они провалились. А вот русы и окружали врагов, и брали в плен, воюя куда успешнее ромеев. Между тем, пришла пора решающей схватки.
VI
Всё, что происходило под Доростолом до сих пор, можно считать предварительной подготовкой, прощупыванием сил противника. Теперь в дело вступала великокняжеская дружина и Цимисхию предстояло на поле боя помериться силами с самим Святославом. Переправу войска через Дунай скрыть невозможно и ромеи её несомненно наблюдали, не оказывая никакого противодействия. Имперский флот испуганно жался в сторонке, когда русские ладьи перевозили дружинников через реку, да и на армию Цимисхий не очень-то рассчитывал. Беспомощностью армии и растерянностью её командования объясняется очередной выверт византийской дипломатии: трусоватый василевс неожиданно прислал Святославу вызов на поединок:
“Видя, что скифы сражаются с большим жаром, нежели ранее, император был удручен потерей времени и сожалел о ромеях, переносящих страдания мучительной войны; поэтому он задумал решить дело поединком. И вот он отправил к Свендославу посольство, предлагая ему единоборство и говоря, что надлежит решить дело смертью одного мужа, не убивая и не истощая силы народов; кто из них победит, тот и будет властелином всего. Но тот не принял вызова и добавил издевательские слова, что он, мол, лучше врага понимает свою пользу, а если император не желает более жить, то есть десятки тысяч других путей к смерти; пусть он и изберет, какой захочет. Ответив столь надменно, он с усиленным рвением готовился к бою”
(Иоанн Скилица “О войне с Русью императоров Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия” // Лев Диакон “История”, с. 131, М., 1988)
Подозрительно, как внезапно у Цимисхия проклюнулась жалость к погибающим соотечественникам. Причём, когда на поле боя появился Святослав. Никогда Цимисхий не участвовал в схватках, предпочитая прятаться за чужими спинами. И никогда бы он не вышел на самоубийственный поединок с заранее известным результатом. Честь и благородство – это не для него, Цимисхий пробирался к власти, устраняя соперников чужими руками (потом таким же образом устранили его самого). Посылая свой вызов, он рассчитывал заманить Святослава в ловушку и там без помех расправиться с князем. Уничтожив свидетелей, можно объявить себя победителем и никто не посмеет усомниться в этом (по крайней мере, открыто). Но обмануть Святослава не удалось, он сразу понял намерения императора (“лучше врага понимает свою пользу”). Повадки ромеев не менялись, в 813 году византийский император Лев V Армянин (813-820) вызвал на переговоры болгарского князя Крума: “… император же, воспользовавшись случаем, попытался устроить ему засаду, но из-за множества грехов наших ему помешало привести это в исполнение неспособность тех, кому поручили добиться такой победы, ибо они поразили его, однако смертельной раны не нанесли” (“Феофана Исповедника, игумена (Великого) Поля, Хронография” // “Лев Преступник: царствование императора Льва V Армянина в византийских хрониках IX века. Феофан Исповедник, неизвестный хронист, Георгий Амартол”, ВБ, с. 78, С.-Петербург, 2014).
Ответ Святослава византийский историк передал в своей интерпретации, то есть – мягче по форме, убрав самые крепкие выражения. Подлинный ответ нам неизвестен, но наверняка великий князь не собирался щадить самолюбие распетушившегося василевса. И всё-таки, даже препарированный вариант даёт нам понять, что Святослав был хорошо осведомлён о физических возможностях Цимисхия и вовсе не считал его достойным противником. Прикончить такого поединщика для него было не труднее, чем клопа прихлопнуть.
