Июльская ночь застала меня на пути к моему летнему пристанищу в уютном уголке, удалённом от больших дорог и городов. После не слишком удачного блуждания по лесам в поисках грибов меня задержала долгая беседа за самоваром с дедом Михеем, старожилом лесной деревушки. Деревня эта находилась километрах в шести, если верить её жителям, от села, косо возвышавшегося над извилистой речушкой, в котором я снимал небольшую комнату на время летнего отпуска. Ночь обещала быть погожей и тёплой, и я не спешил домой. Немного ягод, собранных мною на порыжевшей земляничной поляне, приукрасили чай из липового цвета, которым безудержно потчевал меня дед Михей. Старик за многие годы однообразной жизни, видимо, успел порядком соскучиться по новым знакомствам.
- Пей, пей, - уговаривал дед Михей, нацеживая очередной стакан пахучего золотистого напитка, - небось, в городе-то такого не пьёте. Всё "грузенские" да "индейские"... А насчёт нашего, родного, в коем сила-то для русского человека, дак нет вас!
Старик накладывал деревянной ложкой коричневатый сотовый мёд с плотными комочками воска в деревянную же струганную миску и лукаво заглядывал мне в глаза, гордый своей вековой правотой.
Я неспешно тянул горячий чай, отдающий горьковатым дымком, расспрашивая собеседника о здешних грибных местах.
- Какие нынче грибы! Колосовик уж сошёл, а до осеннего гриба ещё дожить надо. Только вот если маслят захочешь, сходи в ельник за кладбищем. Версты три будет по дороге, что к дому твому. На жарево наберёшь... - неторопливо прокряхтел дед Михей, - а знаешь, мил дружок, на кладбище-то нашем старый граф по ночам бродит. Мстит нам, грешным, за свою загубленную жизнь. Ить сожгли его люди-то в своём доме прямо живого. В пятнадцатом годе дело было. Тяжёл на руку, сказывают, был, вот и сожгли. Только косточки обугленные и остались от него... Вот с тех самых пор и слоняется граф по ночам на кладбище. Случайных людей караулит. А кого застигнет, дак защекочет до смерти али глядом спалит. Так-то вот, брат...
Дед Михей отхлебнул чаю и задумался, глядя в окно на угасающую полосу света, сумрачно оттенённую на северо-западе протянутыми тёмными облаками.
- А что, правда ли, загубил кого граф? – не поверил я старику.
- Да как же, - убедительно прокряхтел дед Михей, - два года тому, как в последний раз было. Пошёл на Сергиев день к вечеру на кладбище мой свояк Николай, царство ему небесное, сыночка свово навестить. Серёжу-то уж лет шесть, как бревном задавило, когда куму избу новую ставили. Пошёл, да не воротился. А наутро его старуха у графской могилы нашла. Весь ободранный был, а лицо-то серым-серо. Видать, как со страху-то кинулся, так и ободрался. А от графа убечь не смог. А граф его к своей могиле притащил, да с размаху о плиту каменную ахнул. Ажник голову ему, бедняге, прошиб. А ты говоришь! Потом милиция из района приезжала. Всё расспрашивали, что да как… Да граф, он и есть граф. Что с него возьмёшь? За руку ить не схватишь! Так ни с чем и уехали.
Легенде о являющемся по ночам на кладбище призраке я не слишком поверил, но какая-то тайна здесь всё же была...
Между тем погода понемногу менялась. Это было заметно по начавшим раскачиваться верхушкам деревьев, плотно подступавших к жердевой ограде двора. Я заспешил домой. Старик уговаривал меня остаться на ночь, но мне не хотелось причинять ему лишние беспокойства. Да и грибы следовало перебрать как можно скорее. И я, тепло попрощавшись со стариком, пропитанным пряными запахами махры и долгой нелёгкой жизни, поблагодарил его за радушное гостеприимство и отправился в путь.
- Ну, будь здоров! Смотри, не заходи на кладбище, - напутствовал дед Михей.
Путь должен был быть недолгим. Быстрым шагом я рассчитывал добраться до дома часа за полтора. Прижимая рукой корзину, висевшую на перекинутом через плечо брезентовом ремне, я шёл размеренным шагом по отчётливо различимой в сумерках дороге, освещённой почти полным желтоватым диском луны. Чёрные стены леса, посеребрённые вверху зыбкими макушками берёз, то широко расступались, открывая округлые поляны, заросшие высокой, напрасно ждущей косаря травой, то вновь смыкались зловещим коридором, погружая дорогу в топкую темноту. Тогда приходилось замедлять шаги, чутьём угадывая надёжную тропу…
Прошло уже не меньше часа с тех пор, как я простился с гостеприимным стариком, но, судя по всему, до дому было ещё не близко. Я вышел на широкую поляну. Ночь уже полностью овладела миром. По глубокому небу тяжело ползли грязноватые облака, временами задёргивая рваными краями плывущую им навстречу луну. Приглядев-шись, в глубине поляны я заметил невысокую покосившуюся ограду, из-за которой проглядывали силуэты чернеющих крестов. Любопытство, разбуженное во мне таинственным рассказом деда Михея, заставило свернуть с дороги и направиться к кладбищу.
Вряд ли какая сила способна соперничать с неудовлетворённым любопытством в принятии человеком нелогичных, нелепых, а подчас даже глупых решений. И, сколь ни бессмысленным представлялся мне подобный шаг, иначе поступить я не мог.
Высокая жирная крапива окаймляла запущенное кладбище, восполняя утраченное назначение обветшалой, кое-где почти совсем истлевшей деревянной ограды, некогда, видимо, окрашенной не то в голубой, не то в синий цвет. В крапиве же утопали и иные кресты, обвитые ощерившимися чёрными венками из бумажных цветов, проволоки и осыпавшихся хвойных веток. По узкой, едва заметной тропке, пробивающейся в крапиве к месту былой калитки, я вошёл в это царство ветхой древности и печали.
Медленно пробираясь между могилами, я пытался найти плиту, венчающую место погребения останков графа. Я проходил могилу за могилой, пристально всматриваясь в последние пристанища смертных, но поиски мои были тщетными. Напрасно старался я привести свой осмотр в систему. Высокие частые кусты, то и дело вставая на моём пути, заставляли сворачивать в сторону. Я уже почти отчаялся найти искомую могилу, но упрямство заставляло меня вновь и вновь продираться сквозь заросли кустарника и крапивы, назойливо обжигавшей руки.
Неожиданно кладбище погрузилось в непроглядный мрак: луну заслонила большая туча, краёв которой не было видно. Я решил прекратить бестолковые поиски, прислушавшись к окрепшему голосу разума. По правде сказать, хоть я и не верил в потусторонние сказочные силы, всё же подспудное жутковатое ощущение жило во мне, холодновато щекоча где-то внутри. Поскольку не было известно, как долго продержится наступившая темень, я решил найти какой-нибудь ориентир, который бы помог мне покинуть это неприятное место.
Внезапно я ощутил на себе чей-то взгляд. Сердце моё, замерев на миг, заколотилось c удвоенной частотой. Я резко обернулся. Сквозь узкий промежуток между кустами прямо на меня смотрело бледное синеватое старческое лицо. От него исходил какой-то неестественный холодный фосфорический свет, воспринимаемый скорее не зрением, но чутьём. Да, сомнений быть не могло: это был граф! Прямые руки призрака были вознесены над головой жёсткой угрозой, длинный плащ свисал до земли, и полы его, мерцая, колыхались: граф шёл на меня!!!
Я смотрел призраку в лицо и не мог отвести взгляд. Высокая худая фигура графа, приближаясь, росла в моих глазах. Злой демон сковал меня паническим ужасом. Вдруг я осознал, что сам иду навстречу опасности. Я хотел остановиться, но не мог: ноги сами шли вперёд. Крик вырвался из моей груди. Я бросился бежать, не спуская с призрака глаз, но споткнулся и упал, сильно ударившись головой обо что-то твёрдое. "Это - конец!" - едва успело промелькнуть в моём сознании...
Очнулся я от раздражающего негромкого, но назойливого хруста, который раздавался где-то рядом. Страх сковывал меня железной хваткой. Было холодно. Я приоткрыл глаза. Ночной сумрак уже отступал. Пасмурное небо цедило зарождающийся серый свет на ещё не проснувшуюся землю. Повернув голову на хруст, я увидел зверька, поедающего гриб, просыпавшийся из корзины. Заметив моё движение, тот нехотя засеменил в сторону кустов. Превозмогая остатки страха, я поднялся и обнаружил, что стою у лежащей наклонно большой гранитной плиты, возвышающейся над графской могилой. Дрожь отвращения к этому злачному месту пробежала по моему телу. На некотором расстоянии за могилой стоял усаженный лишайниками полуистлевший ствол давно погибшего дерева. Метрах в трёх от земли ствол раздваивался, и два осыпающихся грязно-жёлтых его обрубка ветхо торчали над основным телом. Чуть ниже места раздвоения зияло гнилое дупло, изнутри покрытое мхом и плесенью.
Я отряхнулся, подобрал уцелевшие грибы и не спеша пошёл домой. Хотя я чувствовал себя очень усталым, спать не хотелось.
Уже совсем рассвело, когда я вошёл в деревню. Начинал накрапывать дождь. Из-за дома доносилось поскрипывание колодезного ворота.
Войдя в дом, я сбросил корзину с плеча и отыскал в сенях топор.
На обратном пути к кладбищу я уже почти не верил происшедшему со мной несколько часов назад.
А как уютно, за горячим чаем с медом, он начинался.