потрясла перед его носом электронной книжкой.
— Я ничего не заказывал и ваш чертов фонарь не выключал!
— Да я по минутам могу воспроизвести, что вы заказывали! — отрывался официант. — У меня на это профессиональная память!
За его плечами так же бесшумно и незаметно, как все они здесь подкрадывались, возник крепкий и невысокий сухощавый парень, Барховцев понял: вот он — его настоящий враг. Внимательные глаза на невыразительном открытом лице смотрели на него, как будто охотник смотрел в оптический прицел на дичь, прикидывая, куда пальнуть поточнее, чтобы не испортить шкуру.
— Проблемы? — безразличным голосом осведомился он у Романа. — Отказываетесь платить?
— Не отказываюсь! — яростно спорил Барховцев, не желая сдаваться. — Пусть лишнее уберут, что приписали, и я оплачу!
— Какое лишнее? — гламурный самурай знал, что расклад будет один и заведомо торжествовал победу. А над поверженным врагом можно и поглумиться в свое удовольствие. Почему ж не поглумиться? — Надо было в свою колхозную столовку идти, а не в приличное заведение! Из какой глуши ты выполз, вообще?!
— Это у вас-то тут приличное заведение?! — все выпитые миллилитры алкоголя, объединились в Барховцеве, кинулись в глаза, забарабанили по черепу изнутри, подожгли уши и кожу, сжали руки в твердые кулаки, взорвались безбрежной ненавистью. — Да ваша первая проститутка так откровенно уговаривала меня переспать с ней, что я чуть ее не пожалел! Вторая развела меня: не заметил, как выложил пять тысяч за бутылку вина, а третья, вот эта, — он дернул подбородком на хостес, — приписала пункты по крейзи-меню, от которого я постоянно отказывался! Думали, раз я пью, то ничего не запомню?! Да для меня это тьфу! — не удержавшись от соблазна, он плюнул на ботинок официанта.
Подходивших к нему с другой стороны таких же крепких парнишек, родных братьев первого, он не заметил, так как все же находился в сером тумане, и они, без лишнего шума, профессионально скрутили его и аккуратно выволокли на задний двор, подальше от любопытных глаз, лениво засветили ему в солнечное сплетение и бросили ловить ртом воздух на грязный затоптанный снег.
«Надо прекращать пить», — зарекся Барховцев.
Выпитые литры и миллилитры, сколько бы их ни было здорово мешали ему, он пропускал удары, с трудом смог подняться с четверенек, его кулаки рубили воздух и крушили пустоту, лишь один только раз он попал по кому-то, за это его тело приняло дополнительную порцию внушений от твердых ботинок вышибал. Крепко досталось животу, спине, бокам, по лицу не били — работали профессионально, молча, без лишних эмоций. Когда Барховцев понял, что сопротивляться больше не может, его погрузили в чью-то машину и увезли от клуба, предварительно пошарив по карманам куртки. Отработанный алкоголь помешал ему проследить маршрут.
* * *
Выспаться снова не пришлось.
— Поднимайся! Разлегся тут!
Роман разлепил веки и поискал мутным взглядом источник голоса. Над ним возвышался полицейский, лениво похлопывая себя по ладони резиновой дубинкой и смотрел с легкой брезгливостью, как будто навозную муху увидел на белоснежной скатерти. Барховцев поднялся на ноги с кушетки, схватился за вспыхнувший бок, подождал, пока содержимое желудка перестанет рваться наружу и уляжется. После этого поднял глаза на дежурного.
— В сортир надо тебе? — так же брезгливо осведомился тот.
— Да, пожалуйста, — кивнул Роман.
В туалет хотелось жутко, за такое своевременное предложение он был очень благодарен полицейскому, а также, за то, что спал не в клетке общего «обезьянника», а за ширмой, в коридоре, возле стеклянной будки дежурного — за это тоже отдельное спасибо.
В туалете нестерпимо воняло испражнениями и хлоркой. Освободив организм от лишней жидкости, Барховцев некоторое время плескался в замызганной раковине, с интересом рассматривая в небольшом зеркале свою отекшую рожу, глаза в красных прожилках расширенных сосудов, пока дежурный полицейский не стукнул ему в дверь.
— Вот по этому чеку оставляешь деньги и, и чтобы через пять минут я тебя здесь не видел, — распорядился представитель власти.
— Я не отказывался платить, но они же нарочно обсчитали! Нагло приписали лишние бутылки и пункты по крейзи-меню! — бессильно оправдывался Роман, догадываясь, что это бесполезно — у них круговая порука и этот полицейский кормится от таких вот долбодятлов.
— Платишь и сваливаешь, — коротко повторил дежурный. Впрочем, несколько последующих секунд он с удовольствием позанимался воспитательно-просветительной работой среди сбившихся с правильного пути групп населения. — Посидел в приятном месте, выпил-закусил, с красивыми девочками пообщался, кайф получил — не так? А раз так — плати за удовольствие! Или тебе еще раз надо мозги вправить? — он выразительно похлопал дубинкой по руке.
На лице полицейского играла легкая усмешка, он был в своем праве — праве сильного. Он мог запереть Барховцева в «обезьянник» вместе с остальными задержанными, мог врезать дубинкой, мог завести на него уголовное дело о хулиганстве в общественном месте — Ромка Барховцев не смог бы доказать свою правоту, не смог бы справиться с более сильным противником на его территории. Как же это унизительно и противно, когда об тебя вытирают служебные сапоги — все равно, что макнули головой в один из двух унитазов, в их загаженном туалете. Однако, проводить ближайшее время в отделении полиции не входило в его планы, и он подчинился обстоятельствам.
— Ладно, ваша взяла, — он выудил из хитрого карманчика под воротником рубашки всю свою наличность и положил на стол рядом с чеком из клуба.
— Молодец, что ты это понял, — полицейский кивнул ему и открыл тяжелую сейфовую дверь наружу. — До свидания.
Ничего не ответив, Барховцев вышел наружу. Избили и ограбили, как беспомощного щенка, отчитали, как нашкодившего подростка — что-то в последнее время оплеухи так сыплются со всех сторон на него. Приятной новостью было то, что в сумке обнаружились деньги — немного, но хотя бы можно заправить машину и купить тете Любе на рынке рыбу — такая у них была традиция. Если она ехала к ним в гости, то закупала для них нежную домашнюю телятину у знакомого фермера, который делал ей большую скидку, а Барховцевы везли ей рыбу: охлажденные тушки семги или форели.
Неприятной новостью оказалась пропажа барсетки, где хранились карточки: кредитная и дебетовая, куда перечислялась зарплата. Блуждая по городу, выискивая дорогу к теткиному дому, Роман соображал: потерял или ограбили? В клубе или в полиции? И как озарение после засилья серого тумана, в мозгу всплыла картинка дома в Ельникове, где он перебирал письма своей матери.
От того, что его не ограбили, Роман пришел в более или менее хорошее расположение духа, а, поднимаясь по лестнице старой хрущевки, отбросил прочь неприятные мысли — впереди встреча с друганом детства Пабло!
Дверь ему открыла темнокожая девочка с копной торчащих во все стороны мелких кудряшек, завернутая в шерстяной платок. Из-под платка торчали тонкие ножки в теплой трикотажной пижаме, в тапочках с длинноухими зайцами. В круглых черных глазах ребенка застыло беспокойство…
