невыносимой оказалась мимолетная картинка, что его передернуло. Каково же сейчас Ромке, и какая буря творится в его душе можно только предполагать.
Роман сосредоточенно смотрел на дорогу.
Как все это объяснить отцу, который лежит с сердечным приступом из-за смерти бывшей жены, с которой прожил-то, всего год от силы.
Барховцев погрузился в мысли о том, насколько неисповедимы пути Господа: не занимайся дед Семен работорговлей — его соседка Нина не услышала бы плач в погребушке, который приняла за детский плач дочери. Это нервное потрясение толкнуло ее на самоубийство, а иначе неизвестно еще, рассказала бы она бывшему мужу об их дочери, а Роман Барховцев никогда не узнал бы, что у него есть сестра. Смерть бывшей жены не подкосила бы отца — и он, Ромка, не приехал бы в Заревницы именно в этот момент, когда решалось жить или умереть Марине Исхаковой и маленькой Дашке.
Он тяжело вздохнул и покосился на Пашку: не услышал ли тот его размышления о посланном испытании, которое он сам же и выпросил у Всевышнего, но Павел смотрел вперед и думал о своем.
Через час, нагруженный покупками: одеждой, предметами женского туалета, легкими диетическими творожками, теми, что не отобрали на пункте охраны, Барховцев стучался в дверь женской палаты лор-отделения. Хотя это была излишняя предосторожность — в часы приема посетителей палата напоминала проходной двор — возле каждой кровати стояло по нескольку человек родственников, друзей и знакомых. Те из пациентов больницы, кто мог ходить, заполнили кресла и банкетки в коридоре, чтобы спокойно поговорить и пообщаться без лишних ушей.
Роман проводил глазами парочку: молодая девушка с завязанным горлом прижималась к тощему прыщавому парню и что-то пыталась объяснить ему на пальцах, а он, вытаращив глаза, изо всех сил пытался понять ее.
— Здравствуйте, — обратился Барховцев к женщине, лежащей рядом с входом. — Я к Исхаковой.
— Наконец-то! — обругала она его. — Мог бы и пораньше прийти. Ты ей кто, муж?
— Брат.
— А-а, — разочарованно протянула женщина. — Вон она лежит.
Марина Исхакова, танцовщица из того самого клуба, где Романа чуть не раздели до трусов, и которая так неожиданно оказалась его родной сестрой, лежала под капельницей возле самого окна. Почти все лицо было скрыто повязками, виднелись подрагивающие во сне ресницы, свободными оставались лишь лоб и подбородок, волосы были убраны под синюю одноразовую медицинскую шапочку.
Барховцев поставил на пол пакеты и примостился на краешке кровати — все стулья в палате оказались заняты. Стараясь не разбудить, тихонько ждал, пока сестра проснется и разглядывал выбившиеся из-под шапочки непослушные пряди, совсем бледные губы, тонкую руку, вытянутую поверх тонкого одеяла.
Несмотря на то, что и отец, и мать, и сам Барховцев обладали черными волосами, Марина оказалась блондинкой — чего только не вытворяет природа! Наверное, когда-то, давным-давно, какая-нибудь их прабабка не смогла устоять перед чарами какого-нибудь соблазнительного светловолосого и голубоглазого красавчика, и через несколько поколений в семье жгучих брюнетов родилась светловолосая девочка. Может, из-за этого их мать и не решилась показать дочь ее настоящему отцу? И как, все-таки, тесен мир, просто одна большая деревня — чисто случайно столкнулся с девушкой, а она оказалась его родной сестрой. А ведь еще тогда, в клубе у него промелькнула мысль о том, что ему комфортно рядом с этой стриптизершей, будто встретил родную душу. Кто бы мог подумать, что он так быстро найдет сестру! Люди годами ищут потерявшихся родственников, и как же ему, Роману повезло, что подвернулся Сэмка — смешной парень-хакер, которому, кстати, он еще не перевел деньги!
— Ты тормоши ее, тормоши, — раздалось рядом. — И скажи медсестре, что у нее капельница заканчивается.
И правда, в перевернутом флаконе жидкости оставалось совсем чуть-чуть. Барховцев торопливо вышел, сообщил на пост и поспешил обратно. Возле палаты столкнулся с толпой своих родственников.
Озабоченная тетя Люба в теплом халате держалась за Пашкин локоть, рядом, в обнимку с долговязым Вадиком шла Катерина, вокруг них, подпрыгивая от нетерпения, нарезала круги Дарья с розовым зайцем под мышкой и в таких же длинноухих тапках. В шапке мелких кудряшек кое-где торчали разноцветные резинки, видно тетя Люба тщетно пыталась придать ее волосам менее растрепанный вид.
— Рома! — обрадовалась девочка, завидев Барховцева. — А мы к маме идем! Мы нашли мою маму! — поделилась она радостью.
— Тише, тише, детка, — зашикала тетя Люба. — Нельзя тут так кричать.
Она хотела ухватить Дарью за руку, но та вывернулась и уцепилась за Романа.
— Ты с нами пойдешь? — шепотом осведомилась она.
— Конечно, — так же шепотом ответил Роман. — Ведь твоя мама — моя сестра.
Пока они толпились у дверей палаты, оттуда вышла медсестра, держа перед собой стойку для капельницы с пустым флаконом. Оглядев шумную толпу остановилась.
— Вы к Исхаковой?
— Да, — ответила за всех Катерина.
— Да, мы к Исхаковой, — подтвердил Вадик.
— Хорошо, что нашлись родственники. Ее помыть надо. — Медсестра вздохнула. — Поле, конечно, обработали, потому что ей операцию срочно назначили, но саму ее не мыли. Ванная в конце коридора, ключ я вам выдам, если нет мыла и мочалки — на первом этаже работают киоски, можно приобрести там все необходимое. Желательно купать в негорячей воде, ближе к прохладной. Потом приведите ее в процедурную на промывание и перевязку.
Отдав подробные распоряжения, медсестра пошла дальше по коридору.
— Пойдемте, пойдемте! — нетерпеливая Дарья скакала вокруг бабушки, дергала Павла за рукав и оглядывалась на Барховцева. — Рома, ты не отставай!
— Уж будь спокойна, — заверил ее Роман.
Марина встретила их испуганным, непонимающим взглядом. С тревогой оглядывала незнакомых людей, окруживших ее кровать. Почувствовав себя беззащитной, она, однако, не произнесла ни звука, не закидала их резонными вопросами типа: «Вы кто?», «Что вам нужно от меня?», «Зачем пришли?». На это просто не было сил, замутненное наркотиком и кислородным голоданием сознание с трудом разбиралось в ситуации, Марина продиралась сквозь дебри звенящей пустоты внутри себя.
— Мама!
Какой-то звук… Чей-то крик… Да, да, кто-то крикнул ей, и она встрепенулась, подалась вперед, насколько хватило сил, зашарила глазами, отыскивая источник и нашла — это Нголо крикнул ей, это он спас ее из тисков серой пустоты, его красивое лицо заслонило собой чужих людей, его бархатные антрацитовые глаза смотрели на нее, как раньше — с нежной любовью. Рыдания зародились глубоко в груди Марины и вырвались наружу вместо со стоном.
— Дарья! — рука потянулась к дочери. — Я думала, не увижу тебя больше!
Барховцеву стало несколько не по себе, да и остальные переглядывались с повлажневшими глазами, Катерина затряслась на Вадиковом плече, тетя Люба смахивала слезы с подбородка.
Даша не плакала в голос, как обычно плачут дети ее возраста: слезы катились по ее щекам, но она не вытирала их. Она гладила по волосам свою мать и тихо успокаивала ее.
— Не плачь, мамочка, не бойся, я с тобой. Я никуда не уйду. Доктор тебя немножко полечит, и мы пойдем домой. Я тебя люблю больше всех на свете. Хочешь, я подарю тебе своего зайчика?
Подозрительно задрожавшая тишина в палате сменилась дружными вздохами и осторожными всхлипываниями. Соседки Марины по палате, а также находящиеся рядом с ними родственницы — все, как одна, усиленно моргали глазами, сморкались и пытались справиться с прыгающими подбородками.
* * *
— Что-то они так долго там! — нервничал Роман.
Тетя Люба повела Марину мыться, а все остальные маялись в ожидании их на скамейке в коридоре и возле подоконника.
— Успокойся, Романыч, всего сорок минут прошло.
Пашка сидел на скамейке в обнимку с Дарьей и трепал уши ее зайцу. Девочка озабоченно хмурилась, думая о своем. Не скакала, не прыгала, прижалась к Павлу и ушла в свои тревожные мысли.
— О чем задумалась? — Павел осторожно обнял ее за плечи.
— Паблик, — встрепенулась девочка. — А из больницы мы с мамой куда поедем: к себе домой или в Вяземки, к бабе Вере?
— А ты сама куда хотела бы? — заинтересовался Павел.
— Я бы хотела остаться с бабушкой Любой, — простодушно объяснил ребенок, раз уж предоставляли выбор по желанию. — Мама болеет, дома у нас нет продуктов, а детям в магазине не продают, и денег у меня нет. Я, конечно, могу пойти танцевать вместо мамы, но она будет бояться одна дома, а я не хочу, чтобы она плакала.
— Обалдеть! — прошептала Катерина и снова заморгала, спрятав лицо под мышкой Вадика.
— Ага, точно, обалдеть можно, — поддержал ее тот, гордый тем, что любимая девушка ищет у него утешения.
Роман потерял дар речи. Шестилетняя девочка, не усомнившись ни на минуту, взвалила на плечи ответственность за семью, за единственного близкого и любимого человека — за мать.
— Тебе не придется идти работать, принцесса, — успокоил девочку Павел. — Пока твоя мама не поправится, вы с ней останетесь у нас. Бабушка Люба не
Будни следователя у Вас описаны великолепно и живо) И с юмором)
Сперва хотела написать, что дочь оказалась в подвале матери и не подозревала об этом... Но вот это поворот!