— Павлик! — мать передала сыну телефон. — Тут какая-то девочка звонит про какую-то собаку — ничего не пойму.
Терпеливо выслушав незнакомого абонента, сын озабоченно почесал в затылке.
— Мам, это же Светка, соседка бывшая, она еще замуж за Панкратова Кольку вышла перед самым нашим переездом. Вспомнила? А что за собака я тоже не врубился — надо съездить посмотреть, и заодно забрать их вещи, — он кивнул головой на дверь бывшей комнаты матери.
Любовь Ивановна с болью в груди и жалостью наблюдала, как осторожно сын стучит в дверь одной из комнат собственной квартиры, как неуверенно заходит.
Мать знала, что ее сын шалопай и ветреник — знала и не одобряла: ругалась, выговаривала, стыдила, столкнувшись рано утром в ванной с заспанной незнакомкой, показательно с сыном не разговаривала, но Пашка только смеялся, целовал мать в щеку и мчался на очередное свидание с очередной девушкой. Беззаботный и неугомонный, своих подруг он менял с несвойственным ему постоянством — ни одна из целой вереницы симпатичных девушек (а среди них были и настоящие красавицы!) не смогла зацепиться в его сердце, а это искалеченное, потерянное создание, к тому же еще обремененное чернокожим ребенком, смогло, не прилагая к этому никаких усилий. Даже напротив, Марина отталкивала Павла от себя, ни с кем почти не общалась, даже с дочерью, большей частью лежала, закрывшись в комнате, и смотрела в пространство перед собой рассеянным взглядом. Двигалась словно на автомате, когда нужно было ехать в поликлинику на осмотр или на беседу к следователю, безжизненное лицо ни разу за все это время не озарила улыбка. Синяки и отеки у нее постепенно сошли, из-под них появилось бледное изможденное страданиями миловидное личико, вот только раны на душе все еще кровоточили, Любовь Ивановна словно наяву видела эти раны и знала, как трудно выходить из депрессии — слишком много лет прожила на свете.
Как только эту девушку выписали из больницы Павел по своей инициативе наведался к ее матери, да не один, а вместе с Дашей, чтобы ее бабушка не подумала, будто он жулик какой-нибудь или аферист, однако, все предосторожности оказались излишними.
Потом сын растерянно рассказывал, как женщина, которая вырастила Марину, не пустила дальше калитки ни его, ни внучку, причем, на девочку еле взглянула. Молча вынесла пакет с документами, молча передала и вернулась в дом, по-прежнему, не сказав им ни словечка, на Дашкины призывы «бабуля, бабуля» никак не отреагировала, словно ее они не касались. Потрясенная девочка мужественно боролась со слезами всю обратную дорогу, но под конец не выдержала и, размазывая слезы по щекам, пожаловалась, что надеялась забрать медведя, который скучает там без нее. Поэтому из своей неудачной поездки дети вернулись нагруженные коробкой с огромным плюшевым Топтыгиным ростом больше, чем сама Даша.
— А ты уверен, что нужен ей, сынок? — с горечью спросила мать.
— Она мне нужна, мам, — ответил сын. — И Дашка.
— Она даже не замечает тебя.
— Ничего. Пусть только поправится — заметит. Я все сделаю, чтобы она меня заметила.
Больше Любовь Ивановна не задавала ненужных вопросов…
* * *
Марина рассеянно проследила, как за Павлом закрылась дверь. Вроде он что-то сказал ей: слова, как обычно в последнее время, распались на отдельные звуки и некоторое время тихо звенели под самым потолком.
После освобождения из подвала что-то случилось с ее восприятием внешнего мира: Марина видела артикуляцию окружающих ее людей, слышала голоса, но мозг отказывался воспринимать информацию, слова отскакивали от нее, как горох от стенки, терялись, закатывались в темные углы большой квартиры.
Новое состояние пугало, но Марина и так оказалась обузой чужим людям и новыми проблемами грузить никого не хотела. Нужно справляться самой, а не выпрашивать помощи у посторонних. Проблем всем хватает своих — так учила ее мать, так она сама внушала своей дочери. Чтобы окружающие не восприняли ее молчание как проявление невежливости, неблагодарности или прямого хамства, она уходила в комнату, ложилась или садилась в кресло у окошка и слушала звуки. Иногда ей казалось, что удается ухватиться за скользкий кончик одного из них:
— Пабликпабликпаблик!
Этот звук довольно часто раздавался в доме, и Марина научилась выделять его из общей какофонии. Когда она уставала напрягаться и прислушиваться, безрадостные мысли о проклятой судьбе незаметно просачивались из густого ватного тумана, в котором она оказалась, и полностью заполняли собой голову.
Случилось то, что могло случиться только с такими неудачницами, как она, и как только эти добрые люди устанут с ней возиться, как только им надоест терпеть ее у себя в доме — они с дочерью окажутся на самом дне, в сточной канаве, где ей самой, может быть, и самое место, но не Дарье. И почему она не оставила ее в Вяземках? Испортила жизнь своему ребенку! У матери характер не сахар, но худо-бедно позаботилась бы о внучке, как-нибудь вырастила бы ее. На следующий год нужно отправлять Дашку в школу, а у них даже жилья теперь нет — какая уж тут школа!
В поле зрения попался громадный плюшевый монстр, поселившийся в углу их комнаты. Какой славный все-таки этот Павел, как жаль, что она никогда не сможет ответить на его заботу, знаки внимания, оказанные Дарье, на его бережливую нежность по отношению к ней самой.
Единственным человеком, с кем она была действительно близка: и духовно, и физически был Нголо, и верность ему, любовь к нему Марина хранила в себе целых семь лет. Но теперь, поневоле отрешившись от общения с другими людьми, машинально разворачивая страницы памяти, размышляя о прошлом, перебирая воспоминания, от которых всегда мучительно и сладко замирало сердце, она вдруг не почувствовала ничего, словно вспомнила о давно забытом, встреченном случайно незнакомце, даже не сама вспомнила, а кто-то щедрый разрешил ей воспользоваться чужой памятью.
Нголо. Предатель! Где он был, когда она украдкой от коменданта общежития пробиралась на случайные заработки, чтобы прокормить его дочь, когда бежала от матери, когда избитая и искалеченная лежала в пыли и бетонной крошке в том подвале?! Думал ли он о ней хоть раз за все эти семь лет?
Впервые воспоминания разбудили в ней гнев, однако непривычно-громкие звуки из прихожей заставили отвлечься. Среди гомона голосов и узнаваемого речитатива «пабликпабликпаблик!» появился новый — необычный и любопытный. Марина медленно поднялась и вышла из комнаты.
* * *
— Батюшки мои родимые! Да зачем же ты сюда ее привез-то?! — Любовь Ивановна ахнула, глядя на грязное чудовище, с ввалившимися клокастыми боками, развалившееся на чистом полу прихожей.
— Р…р…р… — глухо проклокотало оно в ответ.
— Тихо! Лежать! — приструнил Павел собаку.
Пес недовольно улегся возле его ног, но не сводил настороженного взгляда с окруживших его людей с незнакомыми запахами. Последние несколько месяцев своей жизни он отвык доверять двуноним.
— Это будет мой щенок, бабуля Люба! — Даша прыгала возле него, цепляясь за руку. — Я назову его Бутуз! Да, Паблик? Он будет спать в моей комнате! Паблик, да?
— Мам, его надо накормить, — не отвечая Дарье, но удерживая ее за руку подальше от собаки, попросил Павел.
— А может его вымыть сначала? — присоединилась к прениям Катерина. — Я могу сходить взять у Ленки Синцовой собачий шампунь и специальную чесалку, колтуны вычесывать!
— А на шею повяжем бантик, как у Леди из Бродяги! Да, Паблик?
— И еще его надо отвести к ветеринару — мы с Вадькой сходим, — заявила Катя.
— И мы с вами! Бутузик один боится! Паблик! — Даша тихонько потрясла его за руку.
Любовь Ивановна поставила перед мордой пса большую миску с подогретым куриным супом, и тот проглотил еду в один глоток, только поднялись и опали бока со свалявшейся шерстью. Со следующей порцией пес управился так же быстро.
— Ну он и жрет! — восхитилась Катерина.
— Господи, да он и нас всех сожрет, — пробормотала Любовь Ивановна. — Разве ж это собака — это теленок целый!
— Джек? — неуверенно донеслось от дверей закрытой комнаты.
Реакция собаки оказалась неожиданной для всех, скорей всего, даже и для самого пса: он со всех четырех лап кинулся на голос, назвавший его по имени, и завизжал при этом на весь дом совершенно по-щенячьи.
Марина попятилась к стене под радостным натиском сильных лап, отворачивалась от горячего языка, а Джек жалобно скулил и лез прямо к лицу, пытаясь выразить любовь и безоговорочную преданность неожиданно объявившемуся другу, которого он уже отчаялся найти в целом городе, пока стертые льдинками лапы не привели его к месту, где неожиданно он смог взять след пропавшего хозяина. Запах был совсем слабым, но все же пес его уловил, смог проникнуть в помещение, куда тот его привел и остался там дожидаться.
— Пусти, пусти, — отбивалась Марина от собачьих объятий.
Джек понял, плюхнулся возле ее ног и шумно вздохнул, словно скинул с плеч тяжелую ношу и наконец-то обрел смысл и цель в этой жизни.
— Откуда ты его знаешь? — удивился Павел.
— Это нашего директора собака, он несколько раз приводил ее в клуб, — прошелестела Марина и ахнула, обвела взглядом присутствующих — на этот раз звуки не повисли в воздухе, сложились в слова и достигли сознания, как и должны были…
