Произведение «13. БАКЛАЖАННАЯ ТЕЛЯТИНА» автора Эжен Николаевич - Литературный сайт Fabulae (страница 2 из 8)

врать не будет...[/i]
Вошла проводница с двумя гранеными стаканами. Теперь она была в чистом, хорошо отглаженном форменном костюме. Поверх кителя аккуратно выпущен белоснежный воротник блузки. Прическа увенчана скромным «вшивым домиком». Курносый носик на смазливом личике, да ямочки на щеках выдавали в ней деревенскую хохотушку.
- Ты что же это про старика забыла? Ядрёна Матрёна! Не-хо-ро-шо. СтаканЫ на стол! - по-прежнему шутя, гудел без умолку рогожский острослов.
Он снял свой красный пиджак и аккуратно положил его рядом с со-бой. Расстегнул еще пару пуговиц своей модной рубахи. Присел.
- А ты, чё к матрасу-то примёрз? Двигай ближе.
- Не смущайте человека, Василий Иванович. - улыбнувшись, проворковала Ирина. - Он у нас всегда такой бойкий! - обратилась ко мне проводница. - В деревне-то только со своим трактором и разговаривает, а как с кем встретится, слово не даст сказать.

Ее милая улыбка успокоила меня и, в некоторой степени, внушила доверие к рогожскому феномену в лице тракториста-передовика и ба-лагура.
- Ты чёй-то, Ирина, на меня Полкана спускаешь? Ну, пожалуюсь Алешке! Он тебе по железнодорожной линии врежет.
- Ой, да не слушайте вы его, Евгений. У них вся семья пересмешники. Алеша, вот, только серьезный парень.
- А ты не мылься. Бриться не будешь. Поди тоже решила чарку-другую с устатку пропустить? Токо честно!
- Да полно, дядь Вась. Человек и вправду подумает...
- Нет, Женя. Ты не подумай чего, - подхватил Василий, деловито раскладывая еду на газетку. - Ирина после моих наставлений совсем пить перестала. А бывало...
- Ну, дядь Вася? - окончательно смутилась девушка. Щеки и мочки ушей хранительницы вагонного очага стали пурпурными.

Застеснявшись шуток Василия, Ирина ушла к себе, в служебное ку-пе.
- Хорошая деваха! Вот, Алешке своему сватаю. Ничё, обломается - как бы в свое оправдание мягко произнес передовой тракторист. - Ну, прошу к нашему шалашу. Чем богаты...
Василий легким движением пальцев снял с бутылки винтовую пробку и плеснул водки в стаканы.
- Со свиданьицем, земеля, доброю дорогою! -

Ни секунды не медля, он опрокинул содержимое стакана в свой широко открытый рот. Смачно крякнул, занюхивая кусочком хлеба.
- Э! Так не годится. Ты же сегодня мой гость! Правильно я говорю? - тщательно прожевывая зелень, пирожок, кусок сала и невесть еще что, заявил мой попутчик.
Набитый пищей рот мешал ему говорить в полную силу.
- Давай, давай. Ну? Токо, до дна! - мычал и жестикулировал Василий, яростно работая челюстями. - Во! Теперь видно, что наш человек. Закусывай. - Смотри на меня! Как выпью, молочу все подряд! Чё попадет под руку. Да ты не стесняйся, братуха. Ту-шёнку подгребай. Сальце с чесноком - великая вещь, скажу тебе! Вот, в детстве хлеба в доме не хватало, а сало ели от пуза. На том и выросли. Слушай, и чё ты такой молчун? А?

Еда, действительно, оказалась добротной. Выпитая водка расслабила, согрела.
- А ты, как пулемет! - не выдержал я.
- О! Заговори-и-л. Значит проняла тебя «Сибирская»! Оттаял! Главное - жить будешь! Зря мне не верил. Повторим?
И, не дождавшись ответа, мой попутчик снова наполнил незатей-ливую посуду.
- Ну, вздрогнули. - поднял он очередной тост. - Чтобы дома все было нормально, а у мужиков от здоровья трещала харя буквально. Ха-ха! Ядрена мать! Чем не Пушкин? Приеду, переквалифицируюсь. Перед механизаторами повинюсь. «Не имею пра-ва, - скажу - ребята, талант в землю зарывать!» Поймут? Как ты думаешь?

Помедлив чуть, искоса наблюдая за моими действиями, он с расстановкой опорожнил и эту дозу. Я не стал ждать особого приглашения, поскольку убедился, что Василий настоит на своем.
- Закурим, что ли? Алешка мне тут сунул какую-то гадость. Во, блин! «Кемел» называется. Верблюд, по-ихнему. Проку от них, что от соседского козла Терехи: обличьем, вроде, на благородное животное смахивает, но во-о-о-ни! Как из-под хвоста этого самого верблюда.

Я выложил на столик начатую пачку «Беломора» и зажигалку. За окном мелькали редкие огни одиноких сибирских полустанков. На душу лег покой. Вместе с вокзальной суетой отошли в ночь будние проблемы. Симпатичный Василий с таким удовольствием смолил «Беломор», что, не выдержав, я тоже закурил.
- Мне много раз доводилось бывать в Рогожке. - начал я разговор издалека - Знавал я и первого председателя - Сергея Михайловича Зворыгина. Чудный был человек!. Отзывчивый. Каждого понимал. Это благодаря ему в пятидесятых Рогожка выжила, не пошла по-миру. Помню, вся деревня слезами изошла, когда его не стало....
- Да. Ты прав. О нем у нас светлая память осталась. Я-то тогда еще голопузил по деревне, но дома у нас о Зворыгине только теплые слова говорили. Как-то, года четыре назад мужики на сходе решили хороший памятник ему поставить. Дак, видишь чё творится? С этой хрЕновой реформой всё в дыму. По доллару живем, как по компасу в бурю: то один курс кажет, то совсем другой. Приватизировали нам светлую жизнь ваучером по месту, в которое жареный петух норовит садануть. Зарплату и ту во-время не получишь. Чтобы купить запчасть к моему «Кировцу», надо табун телок продать. А тут, скульптору плати, цемент, то да сё...

Василий стряхнул пепел в свернутую воронкой бумажку. Задумал-ся.
- Давай-ка, братуха, светлой памяти моих сельчан выпьем. Все-таки, красивые люди жили в Рогожке. Ты не смотри, что мы на отшибе. Сейчас окаянная жизнь рогожцев по свету разметала. Есть ученые, инженеры, медики. Наш землячок, Иван Матвеевич Трунов аж в областном оперном театре играет на своей скрипке. Заскакивал как-то к нему. Признает. Обрадовался. А что до работяг наших - золотые руки! Не! Не спорю! Разные они - землячки-то мои…
Выпили не чокнувшись. Закусили. Помолчали.
- Вот ты по профессии кто? - нарушил молчание Василий.
- Журналист. Из рабочих....
- Значит, тоже наш брат, работяга. Это хорошо. У тебя и взгляд на жизнь поострей должен быть. Токо у нас, у сельчан характер по-заковыристей, однако, городского будет. Ты вот мне поставь ря-дом заводского работягу и нашего механизатора, отличу не заи-каясь. Точно!
Вы же там чужие друг дружке. У городского вид-то обижен-ного. За ним, Евгений, ничего не стоит. И связан он с городом случайно. А мы - шибко ершисты! Наши корни здесь. У нас за спиной родимая землица да односельчане.
Мы скопом, как чукча живем. Не нравится, стерпится. Чем трудней жизнь, тем мы дружней. Кучкуемся, понимаешь. И отку-да чё берется? Нас как сухую былинку не затопчешь! Гнемся, а норовим принять прежнее положение. И, главное, - не жалуемся! От городского-то столько наслушаешься: и то ему не так, и это ему не эдак, и вода не та, и хлебушек плох. А ты, Евгений, токо честно, видел когда, чтобы сельчанин плакался на судьбу?
- Не припомню.
- Вот то-то и оно! - Василий многозначительно поднял указательный палец. - А что? Легче, что ли, ему по-жизни шагать? Пра-вильно. Нет! Просто сильней духом наш брат! Особенно, когда обидят, уйдет в себя. Правда, деревенского-то мужика словом ранить, что два пальца об асфальт! Это не то, что городской. У того, извини, на месте совести хрен вырос. Но форсу нам не занимать! До последнего брыкаться будем. Вот ты, однако, по-старше меня?
- Пятьдесят девять уж разменял.
- Надо же! Вот видишь? А я бы тебе больше полтинника не отвесил. Деревенский-то мужичёк в твои годы уже клёкнет. Вся био-графия у него на лице расписана морщинами. А уж о руках гово-рить нечего. Скоко через них лопатных черенков да топорищ прошло! Не перечесть.
- По тебе-то этого не скажешь... Горожанину тоже не просто хлебушек достается - попробовал возразить я. - А если уж бедствие или война...
- Ты не путай божий дар с яичницей. Война это особая статья. - горячо жестикулируя, перебил меня Василий. - Люди дружней становятся, поскольку горе-то общее. Мне, вот, в прошлом годе пятьдесят тренькнуло, а послевоенную разруху помню. И настрой людей помню, хотя вроде шпеньком несмышленым жизнь-то колупал... Последним куском хлеба делились. У нас-то в селе потрудней было. Поэтому и держались друг дружки.
- Ты хочешь сказать, что только в горе люди добрыми бывают?..
- Э! Ты, Евгений не передёргивай!....
Василий ударился в философские размышления а я, под его плавную речь, под мерный стук колес припомнил свой шахтерский поселок на берегу вечно неспокойного Тихого океана, суровых, скупых на слово людей, доброту и порядочность которых в полной мере оценил лишь много лет спустя. Вот это характеры!... Везде есть достойные люди…
- Катю-ю-ха-а! - высунулся в дверь Василий. - Чайку бы нам сварганила. А?… Да чё там говорить. - продолжал размышлять он, подсаживаясь поближе к окну. - В большом городе человек теряется. Его нет. Есть дома, фабрики и заводы... А человека - тю-тю! Нет! Для кого, почему? Бегут, спотыкаются, рожают, болеют, деньги занимают и не отдают, враждуют. А после них что? Вот. Тушенка, кино с голыми бабами. Сплошной асфальт, одним сло-вом.

Он взял в руки почти пустую консервную банку, покрутил ее, внимательно всматриваясь в красную коровью морду, ухмыльнулся.
- Кому это надо? Другое дело в Рогожке. Случись беда с кем, сразу вся деревня бежит на выручку. Если будет время, я тебе занятную историю расскажу, - хитро зыркнул глазами Василий. - Погодь малость. Вот дотрапезничаем, попьем чайку...
На деревне неписанные законы работают. Скажем, если сегодня не помог пострадавшему, завтра он морду будет воротить от твоего горя. Набарахтаешься в дерьме так, что белый свет с овчинку покажется! Вы токо из песен, да кино про это знаете, а нам на роду написано куч-ко-вать-ся. Иначе ка-юк!
К примеру, в позапрошлом годе Тольку Зосимова на учебу в Омск засылали. Слушай, ох и сообразительный парняга! Особенно в шашки! Ну, любого в деревне начешет! И где нахватался? С малых ногтей с отцом всё на ферме, а поди ж ты! Видно, дар божий!
Ну, так вот. Время-то сейчас, сам видишь какое! Родители Анатолия всю жизнь на общественной ниве горбатились, а кроме ваучера, будь он неладен, да радикулита с килой ничего не наработали. В их дому тараканы с голоду пухнут.
Ничё-ё! Деньжат подсобрали в складчину, всей деревней. Обувку с одежкой справили. Честь по чести. Не хуже городского принарядили. Акционерное общество обещало к стипендии доплаты производить, чтобы наш Толян не знал нужды. Наказ да-ли: вернуться в Рогожку! Будет Зосимов животноводством заворачивать. Наш-то главный «коровий врач» дед Тереха уже в го-дах. Пора смену готовить. Мы же понимаем, что если специалисты изведутся, то и селу крышка!
[i] Слушай, пробежался я по