Террикон.

... Река, разделявшая на два рваных куска небольшую и продавленную, как старый диван, равнину между двумя старыми облесенными терриконами заброшенной шахты, вздрогнув всем своим телом, разрушила на себе ледяной покров еще неделю назад; ледоход начался под грохот артиллерийско-танковой канонады и тяжелый треск крупнокалиберных пулеметов.
  Сейчас, когда о прошедшем недавно бое напоминали лишь черные ямы воронок на посеревшем истоптанном снегу и торчавшие в нескольких местах на склонах терриконов хвостовики неразорвавшихся мин, темно-серая, отражавшая низкие тучи, вода ее тащила на себе лениво вращающиеся подтаявшие льдины куда-то в их далекл не прекрасное "далеко". На одной из этих льдин недвижимо распластались двое - мужчина в потемневшей и заиндевевшей "горке" и здоровенный черный пес.
  Оба, как видно, были ранены - смотревшему на них в бинокль с вершины террикона ополченцу были хорошо видны кровоподтеки на льдине, отличавшиеся оттенками - один - натекший из-под этого огромного пса, другой - из-под тела неизвестного бойца, возле которого, в этой крови, лежал автомат.
  Льдина, на которой лежали эти двое, как и другие, медленно вращалась и давала возможность смотревшему на нее в бинокль ополченцу хорошо рассмотреть своих "пассажиров". Ополченцу с биноклем пришло в голову, что боец, лежащий на льдине, возможно, мертв...
  ...Рассматривая льдину, ополченец, вначале, услышал тяжелый ритмичный скрип подминаемого сапогами снега, а затем - голос подошедшего товарища, произнесшего: "Интересно, кто этот парень? Несет медленно, можно изловчиться и снять его оттуда... Как думаешь, Брест?".
  Брест - высокий, широкоплечий и худощавый, с черной боярской бородой, черными же усами и поседевшими массивными бровями над хищно-серьезными темно-карими глазами, прежде, чем ответить, поднял бинокль, все еще приставленный к глазам, выше, оглядел окружавшую их местность и только потом сказал: "Укров, вроде, не видно... Да, пожалуй, Окунь, бери с собой еще Визиря и чухай к реке. Только выломайте себе дровеняку подлиньше, вам же эту льдину зацепить будет надо. Давай, двигай, раз надумал, пока их за Лохматый террикон не утащило - там на копре у укров "глаза" сидят...". Произнеся это, он умолк, снова глядя на льдину - и снова услышал тяжелый ритмичный скрип снега - ополченец с позывным "Окунь", один из семи бойцов, находившихся при установленных здесь минометах, гималайским медведем двинулся вниз по склону террикона. Где-то там, ниже, со своей "трубой" и ПТРС сидел Визирь...
  ... Бресту - командиру небольшого этого отряда, отлично было видно, кае двое его бойцов, глубоко проваливаясь сапогами в снег, бежали по берегу реки, по диагонали догоняя льдину и, наверняка, матерясь в голос. Продолжая смотреть в бинокль то на них, то на льдину, он отметил для себя, что мат-перемат его бойцов должен был донестись до тех двоих на льдине и вызвать, хоть какую-то, реакцию. Ему показалось, что какое-то напряжение мышц шевельнуло черную, как смоль, шерсть на спине зверя... Но, возможно, то был просто ветер... Боец же не пошевелился...
  ...Брест наблюдал бы за своими бойцами и "пассажирами" на льдине и дальше, но в какой-то момент он услышал слева за спиной характерное позвякивание нехитрой металлической их посуды, негромкий говорок своих товарищей, и голос одного из них, возвестивший: "А вот и кушево, а вот и варево! Пожалуй к трапезе, Брест!". Говорил боец негромко, пожалуй, тише, чем говорил бы где-то в друном месте - и это было правильно, это было строго соблюдаемо для всех них. Здесь, "на горе", над узкой равниной, фокусировавшей звуки и усиливавшей их, как рупор, по другому было нельзя.
  Стоял легкий, но ощутимый, градусов в семь, морозец и Брест, отняв от глаз трофейный, с матово-затемненными линзами и светящейся шкалой расстояний, бинокль и искоса соприкоснувшись взглядом с торчавшим парой метров ниже хвостовиком "Урагана", вонзившегося в склон еще в дветысячипятнадцатом году, развернулся и направился к окопу, служившему им "комнатой приема пищи". Негоже было заставлять стыть бульон, в котором континентом Австралия плавал аппетитный кусок говядины в окружении эскадры масляных "линзочек" и мелко нарезанной зелени и тарелку вареной картошки, опять-таки, с говядинкой...
  ...Он сел рядом со своими бойцами, справа от узкого длинного стола, составленного из двух поставленных на ребро ящиков от 82-миллиметровых мин, решительно и неторопливо воткнул вилку в говяжий "континент" и, уже поднимая его из светло-янтарного "океана", услышал: "Куда это наш Окунь ломанулся?". Ответил спрашивавшему: "Да там одна льдинка притащила... возможно, что уже и мертвецов... Там пес и боец, шевронов я не разглядел... Окунь решил их с "борта" снять, пока льдину к шахте не вытащило, прямо под укропский НП... Это нас-то кастрюлькины не видят, а вот все, что у Соловьевки происходит - секут отлично...". Сказал это и умолк - во-первых, потому, что уже укусил за восхитительный бок кусень говядины, а во-вторых - все отлично знали, как четко функционирует НП какого-то нацбата, сменившего недавно по ротации сидевшую в Соловьевке "аэромогильную" бригаду. Мост над этой рекой украинские артиллеристы развалили в момент, когда на него вьезжала "хлебовозка", которая раньше еще проскакивала в село.  Теперь жители Соловьевки от хлеба были "освобождены"...
  ...Когда минометчики закончили свой обед и Брест снова приложил к глазам свой безбликовый бинокль, Окунь и Визирь уже возвращались к террикону. Шли неспешно, нагруженные "добычей" - Окунь тащил на плечах пса, Визирь, пригибаясь от тяжести, - раненого, а может и убитого, бойца.
  Видно было, что Окуню и Визирю тяжело, но Брест решил, что они с задачей справятся.
  Затем, переведя взгляд выше, он увидел БМП, бразды пушистые взрывающую по направлению, видимо, к Соловьевке - градуированная сетка на линзах бинокля позволяла определить расстояние до нее величиной в четыре километра - ровно на таком расстоянии  находилась дорога между Соловьевеой,  и Мокрым. Увидеть его бойцов с этой "бэхи" могли, конечно, но было это маловероятно, да и БМП должна была скоро уйти за Лохматый террикон...
  ...Через четверть часа, пыхтя и тихо матерясь, Окунь и Визирь поднялись на террикон - и сразу ушли по тропинке за выступ верхушки террикона - туда, где располагался их склад боекомплекта и где сами они отсиживались, когда на террикон начинало очень уж рьяно "прилетать". Затем, еще несколько минут спустя, Окунь, вновь, подошел к своему командиру.
  Брест, отняв от глаз бинокль, повернулся к своему бойцу и сказал: "Ну, докладывай.".
  Окунь ответил: "Приперли "пассажиров", как видишь Брест... Пес жив, всю дорогу рычал втихаря и ухо мне лизал... А вот парень - х..н зна, в глубоком ауте, непонятно. дышит или нет... Да сходи, взгляни сам...".
  Брест, глубокомысленно потеребив бороду и поправив на голове казачью папаху, помолчав, произнес: "Схожу, пожалуй. Возьми бинокль и побди тут за меня...".
  Окунь принял из рук командира бинокль, надел через голову себе на шею его ремень, таким же, как у командира, неторопливым движением, поднес его к глазам...
  Сам командир, в это время, уже повернулся к нему спиной и направился за тот же выступ-гребень, венчавший собой вершину террикона...
  ...Спасенный со льдины боец лежал на устроенном из тех же ящиков от мин топчане, покрытом плащ-палатками; "горку", насквозь промокшую и заледеневшую, залитую кровью, с него сняли, теперь она висела рядом с входом в их блиндаж, у небольшого очажка.
  Скромный этот очажок, дым от которого надежно скрывал от глаз украинских наблюдателей тот же каменный гребень, бессилен был, конечно, обогреть блиндаж - но задубевшая "горка" рядом с ним уже оттаивала; ее окутывал легкий парок и от нее распространялся характерный запах долго ношенной армейской одежды. К нему примешивался еще один характерный для войны запах - запах крови...
  Брест потрогал заледеневшую "горку", отметил для себя, что не зря не мог рассмотреть на ней нашивок и шевронов - их просто не было. Затем он подошел к топчану, на котором лежал спасенный и на котором, рядом с ним, сидел боец их полу-взвода с позывным "Касик". У ног Касика, поближе к очагу, лежал пес.
  Брест взглянул на пса.
  Это был странный пес, появившийся на свет, скорее всего, в сельской местности. На вид он походил на смесь кавказской овчарки и ньюфауленда - с длинной косматой шерстью, могучими лапами и вислыми широкими ушами... И с огромным для "водолаза" ростом, мордой и телосложением "кавказца". Учуяв подошедшего Бреста, пес попытался приподнять голову и слабо, но, все же, внушительно, зарычал.
  Брест присел возле пса и ласково, насколько мог, потрепал его по шее. Затем он спросил сидящего рядом Касика: "Как наш "полярник"? Жив? Или могилку ему имеет смысл рыть?". Боец ответил: "Типун вам на язык, товарищ командир. Жив наш - "Умка". Но раны у него серьезные...". "Пулевые?"- спросил Брест. Касик, помолчав, ответил: "Не только... Укусы, Брест. Нормальные собачьи укусы...".
  Теперь уже помолчал Брест; а затем спросил: "Как ты думешь, чей он?".
  Боец, опять, помолчав, ответил: "Трудно сказать... Пусть отогреется - тогда или глаза откроет, или бредить начнет... Тогда и определим.".
  Брест, вставая, потеребил свою бороду, бросил взгляд на лежавшего на топчане спасенного и распорядился: "Вот что, Касик. Остаешься рядом с нашими спасенными. Как оттают - при первой же возможности - напоить горячим и накормить. И уведомить меня. Если пес на тебя кинуться решит - разрешаю пристрелить.". Затем, постояв и подумав, добавил: "И вот что, Касик. Пса тоже осмотри.".
  Давши наказ Касику, он, было, собрался выйти из блиндажа... Но, вдруг, раненый, лежавший на топчане, издал слабый, тихий стон. В ответ ему, так же слабо, но угрожающе, зарычал пес.
  Сделавший уже, было, шаг к выходу и протянувший руку к брезентовому пологу у входа Брест остановился, снова потеребил свою, знаменитую в их батальоне еще со времен Славянска, бороду, подумал и сказал: "Пес не сбрешет... Какая-то кошка между ними пробежала... И ядреная кошка...".
  Это не было распоряжением, это было сказано в полголоса... Но Касик услышал. И понял...
  Командир вышел.
  ...Когда Брест подошел к Окуню, тот продолжал придирчиво обшаривать вооруженным трофейной оптикой взглядом местность вокруг. Услышав, как подошел командир, он опустил бинокль, повернулся к нему лицом и сказал: "За время дежурства нарушений не выявлено... А ты как сходил?".
  Брест, помолчав, ответил: "Да так... Узнал, что наш "полярник", видимо, с псом повздорил - он не только ранен, но и покусан... Так что я Касику наказал и пса осмотреть. Пес, кстати, хоть и сторожкий, но к себе подпускает... Да и тебя, говоришь, в ухо лизал... Да. Людской пес, чует характер и понимает, что если выживет, будет нам благодарен... И мне хочется узнать, что там у зверя с этим "Умкой" не так пошло"...".
  Он, вновь, помолчал, принял из рук Окуня бинокль и, надевая его ремень себе на шею, добавил: "Пес рычит, когда тот стонет. Недвусмысленно