на шее – все-таки не виделись почти два месяца. Я тоже был ужасно рад, что мой друг приехал. Без него все это мероприятие многое теряло, ведь в том, что я стал консулом, была и заслуга Рогнеда.
Часам к десяти вечера подтянулись последние, самые запоздалые гости. Досадно, что среди них все-таки не оказалось доктора Рубинцева. Я глубоко уважал этого человека, ценил его дружбу и потому нисколько не осуждал за то, что он отказался приехать лично, ограничившись поздравительным адресом. После того как Рубинцев однажды узнал, что Эвердик в свое время самым гадостным образом обманул его, заставив сделать то, что противоречило его нравственным принципам, он смертельно обиделся на бывшего консула и теперь не хотел иметь с ним ничего общего. Возможно, если бы банкет проходил не у Эвердика, доктор приехал бы, но переступить через порог дома своего обидчика он категорически не согласился и, я думаю, был прав.
Поздно ночью, после ужина, когда гости разбрелись по дому и саду, отдыхая, покуривая и попивая соки, Тэнни мягко взяла меня под руку:
– Прогуляемся, папа? А то тебя сегодня целый день тормошат, так что у тебя и времени на меня нет…
– Ну что ты, Тигренок, на тебя у меня всегда время есть, – улыбнулся я, в душе признавая, что, действительно, за праздничной суматохой совсем не уделял ей сегодня внимания, а у Тэнни, несомненно, было что мне сказать.
Вдвоем мы спустились с террасы и по неширокой тропинке, освещенной матовыми фонарями, не спеша пошли в глубь сада. Августовская ночь была густая и теплая, деревья в безветрии стояли торжественно и неподвижно, в траве верещали кузнечики и тихонько журчала, вытекая из керамических трубок, поливочная вода. В стороне от тропинки мы заметили одинокую скамейку и, свернув, сели на нее. Мрак обступил нас. Свет фонарей лишь слегка доходил досюда, а густая листва над нашими головами заслоняла полную луну, печально бродившую над Прагой. Я посмотрел на Тэнни, взял ее руку и осторожно провел пальцами по бархатистой коже ее запястья.
– Я очень рада, что тебя назначили консулом, папа, – тихо сказала девушка и прислонилась головой к моему плечу.
– Спасибо, Тигренок, – ответил я. – Ты прости, я и впрямь сегодня минутки не нашел, чтобы с тобою поговорить. Мы в последнее время вообще редко разговариваем. Это плохо.
– Теперь, наверное, будем еще реже, – вздохнула Тэнни. – Теперь ты консул, у тебя свободного времени совсем не станет.
– Ну, неправда, – возразил я, хотя и понимал, что она права. Мне стало грустно.
– А помнишь, папа, – вдруг сказала она, – когда-то, много лет назад, мы вот так же сидели с тобой в саду, ты держал меня за руку и говорил, что такою рукой надо бы на скрипке играть, а не кирпичи крушить…
– Помню, конечно, – откликнулся я. – Я и сейчас того же мнения.
– Ну вот, а я до сих пор кирпичи крушу, а на скрипке играть так и не научилась…
– Это ты о чем? О своих десантниках, что ли?
– И о них тоже, – совсем погрустнела Тэнни.
– Так брось их к чертовой матери! Тебя же силой никто не заставляет.
– Бросить, конечно, не трудно… – Тэнни пошевелилась, опустила голову и плечи и снова вздохнула. – Моя наука им все равно впрок не пойдет. Драться надо не руками и ногами, а мозгами, прежде всего. Они этого не понимают. Настоящий боец должен быть интеллектуалом, а у них соображение на уровне павианов. Чему их можно научить!
– Хорошо, что они тебя сейчас не слышат, – улыбнулся я.
– А мне все равно, даже если бы и слышали, – проговорила девушка напряженно. – Пойми, папа, они никогда не смогут относиться ко мне нормально. Я для них выродок, монстр, мутант, боятся они меня… Да и не они одни.
– Тэнни! – я удивленно повернулся к ней. – Что за разговоры! Какой еще монстр? Что ты сочиняешь!
– Ничего я не сочиняю, – произнесла она почти шепотом, и плечи ее дрогнули. – И ведь самое обидное в том, что они абсолютно правы, папа! Понимаешь, так не должно быть. Девятнадцатилетняя девушка не должна в одиночку побеждать отряд десантников. Это против природы!
Я не знал, что ответить, и растерянно молчал. К такому разговору именно сейчас я был совершенно не готов.
– Ты так много сделал для нас с Айкой, папа, – опять заговорила Тэнни, не глядя на меня. – Мы никогда не сможем тебя отблагодарить. Вы с дядей Рогнедом все время старались, чтобы мы чувствовали себя обычными девочками, чтобы пореже вспоминали о своем прошлом и выросли нормальными людьми. Вы так хотели этого, а у нас не получилось. Мы все равно как были, так и остались уродами. Может, с первого взгляда это и не очень заметно, но если присмотреться…
– Да что у тебя за настроение сегодня?! – я просто руками всплеснул. – Тебе что, кто-то сказал какую-то гадость?
– Никто ничего не сказал, – прошелестела Тэнни. – Вслух, конечно, никто не скажет, особенно теперь, когда я – консульская дочь. Но все всё равно помнят…
Я осторожно обнял ее за плечи, привлек к себе, поцеловал в висок:
– Милая моя девочка, Тигренок мой ненаглядный, это тебе только кажется.
– Нет, не кажется, – ответила Тэнни. – Они постоянно помнят, кто я такая. Разговаривают со мной, улыбаются, а сами только и поглядывают, будто я их укусить могу. Зверь, мол, все равно зверь, хоть и ручной, от него чего угодно ожидать можно. Не зря же у меня в груди до сих пор этот проклятый маячок тикает. Знаешь, я готова еще раз ту боль пережить, лишь бы от него навсегда избавиться!..
– Да что ты, господи боже мой! – даже испугался я. – Да пусть он тикает! За тобой уже пять лет как никто не следит, я это точно знаю. Ты совершенно свободный человек, взрослая девушка и можешь делать, что хочешь.
– Все равно противно осознавать… – она прижалась лбом к моему плечу, и спина ее напряглась, как это бывало всегда, когда она делала усилие, чтобы не расплакаться. – Я человек только для тебя, папа, да еще для дяди Рогнеда, а для всех остальных я урод и всегда буду уродом.
Я, в который уже раз, каждым нервом ощутил ее душевную боль. Я всегда чувствовал, когда ей больно, и никогда не знал, как себя вести и что говорить, чтобы ей помочь. В такие минуты я обычно начинал лепетать что-то невнятное, путаясь в мыслях и словах, и толку от моего лепета не бывало никакого. «Ты совершенно не умеешь утешать плачущих девочек», – сказал мне как-то раз Эвердик. Это была правда.
– Ты слишком на всем заморачиваешься, Тигренок, – проговорил я, гладя девушку по голове. – Ты на Айку посмотри. Какая натура солнечная! Недаром Белка из племени рыжих! Она ведь точно такая же, как ты, но она к этому легче относится. Почему бы и тебе не попробовать?
Тэнни промолчала, и я понял, что зря все это сказал. Даже если бы она и попробовала, у нее ничего не вышло бы. Это был совершенно другой характер и темперамент, а кроме того, постоянное положение старшей и необходимость заботы и ответственности за младшую приучили ее относиться к жизни намного серьезней, чем это порой было нужно. Тэнни была слишком умна и вдумчива, имела склонность к самокопанию и всегда требовала от себя почти невозможного, поэтому уговаривать ее брать пример с веселой и легкомысленной младшей сестры, привыкшей решение всех своих проблем перепоручать старшим, было совсем неправильно.
– Может, тебе стоит сменить обстановку? – спросил я осторожно. – Здесь ты постоянно находишься в узком кругу людей, которые знают о твоем прошлом. А тебе неплохо было бы пожить среди тех, кто о тебе ничего не знает. Ты ведь собиралась в университет. Вот и поезжай. Почему передумала? Я тебе любое учебное заведение в мире обеспечить могу. А?
– Потому и передумала, – вздохнула Тэнни, – что нельзя мне, такой, среди нормальных людей находиться. Думаешь, долго я смогу скрывать от всех свою натуру? Все равно она проклюнется, как ни маскируйся. А там парней будет куча, а я даже влюбиться не имею права. Нет, папа, я могу жить только среди тех, кто меня знает. В обычный мир мне вход воспрещен. Ты же помнишь, о чем в свое время Виллиталлен предупреждал.
Да, я прекрасно помнил. Этот чокнутый доктор, который наблюдал Тэнни и Айку с самого начала и вплоть до того дня, когда так нелепо погиб в горах, на одной швейцарской лыжной базе, однажды вечером прочитал мне длинную и весьма устрашающую лекцию о возможных последствиях брака моих девочек с обычными людьми. Его поучения я до сих пор вспоминал с содроганием.
– Ты пойми меня правильно, старик, – сказал мне Виллиталлен в заключение своей лекции. – Девчонки в возраст приходят, и мы просто не имеем права допустить трагедии. Сейчас я с тобой эту тему без обиняков обсуждаю, потом ты сам с ними ее обсудишь, по-отцовски, поделикатнее. Но обязательно объясни им, пусть хорошенько запомнят: сексуальный контакт с парнями – это, пожалуй, единственное, что им по-настоящему запрещено. Я не пугаю, я уведомляю. Гляди, если не уследишь, отвечать будешь сам.
Да, тот, кто когда-то давно создал Тэнни и Айку в адских лабораториях «Аплоя», конечно же, рассчитывал, что они должны стать идеальными солдатами-убийцами, бесчувственными военными машинами, слепо исполняющими любые, даже самые варварские приказы. Наличие в них души просто не предполагалось. Впрочем, в остальных порождениях «Аплоя» души и в самом деле не было. Мои девочки смогли сохранить свою человечность только благодаря моей Ларисе, которая тогда смогла стать для них нежной и любящей матерью так же, как я теперь сумел стать их отцом.
Вряд ли покойный Виллиталлен все это понимал. Он был лишен всякой сентиментальности, и проявления человеческих эмоций его только раздражали. Вообще, я менее всего был склонен думать, что он погиб случайно. Он слишком много знал и слишком нахально вел себя в последнее время. Поэтому, если Эвердик решил его убрать, это было нисколько не странно.
– Папа, можно, я домой поеду? – тихо спросила Тэнни и подняла на меня взгляд. – Айка пусть остается, ей, кажется, весело, а я поеду, ладно?
– Конечно, поезжай, – согласился я, вынимая из кармана пиджака ключи от своего джипа. – Возьми мою машину и поезжай. А гостям я что-нибудь совру.
– Спасибо, пап, – благодарно улыбнулась девушка. – Я тебя очень люблю. Ты один всегда за меня.
Она поцеловала меня в щеку, взяла ключи, встала со скамейки и бесшумно растворилась в темноте, а я еще некоторое время сидел, молча переваривая тяжелый осадок, оставшийся на сердце после нашего разговора.
Внезапно в темноте раздался треск веток и хруст гравия, которым была посыпана дорожка. По звуку можно было предположить, что ко мне сквозь кусты продирается никак не меньше, чем медведь гризли. С размерами я, впрочем, ошибся не намного – из темноты, безжалостно приминая растения, выбрался Рогнед Катковский.
– Ты чего от всех спрятался? – спросил он, плюхаясь рядом со мной на скамейку. – А куда это Тэнни? Я видел, как она в гараж пошла.
– Она домой поехала, – ответил я бесцветно.
– А почему?
– Настроение у нее что-то испортилось, – сказал я и, перехватив вопросительный взгляд толстяка, добавил печально: – Знаешь, я, кажется, только сейчас по-настоящему понял, как она страдает…
– Да что случилось-то? – встревожился Рогнед.
– Она в кого-то влюбилась, и ей очень плохо.
Толстяк удивленно вытаращился на меня:
– Да ты чо-о!.. В кого влюбилась?!
– Понятия не имею.
– Тогда откуда ты это взял? Она что,
