того, что все спланировалось за моей спиной и меня, в общем-то, поставили перед фактом. Я решил не становиться в позу обиженного, тем более что дело затевалось хорошее и речь шла о моей Тэнни. Я почувствовал, что работа в подобном фонде может стать психологической отдушиной для моей девочки, измученной своим внутренним конфликтом, и еще раз мысленно поблагодарил Эвердика, который, судя по всему, действительно готов был до конца защищать единственного небезразличного ему тигренка.
– Ну что ж, Инга, – сказал я солидно, – если уж сам дедушка Эвердик решил раскошелиться, считай, что мое принципиальное согласие ты получила. – Помолчал немного и добавил, улыбнувшись: – А вообще, вы молодцы, девочки. Спасибо тебе, Инга, что поддерживаешь Тэнни. Без твоей помощи ей было бы трудно.
Девушка покраснела:
– Это вам спасибо, дядя Сережа.
– Да мне-то за что?
– За то, что всегда хвалите мой русский язык, а он у меня прескверный, – вдруг выпалила она, как-то нервно засмеялась и, быстро пожав мне руку, порхнула от меня прочь, сразу смешавшись с толпой гостей.
Мне стало тепло и почему-то немножко грустно. «Какие замечательные девушки! – подумалось мне. – Совсем юные и такие замечательные! Наверное, я очень счастливый человек…»
К утру неожиданно пошел дождь, и рассвет получился унылым, серым и сырым. Я ехал домой в своей служебной машине, чувствуя себя страшно усталым. Набегавшись за ночь, попрыгунья-стрекоза Айка дремала рядом со мной, прикорнув головой мне на плечо. Отец сидел на переднем сидении, рядом с моим шофером, и задумчиво смотрел в окно на залитую дождем, просыпающуюся Прагу. Несмотря на усталость, мне было необыкновенно хорошо. Мою голову наполняли ленивые мысли. Почему-то подумалось, что завтра я должен буду прикрепить на эту машину консульский флажок, и это будет ужасно непривычно. Привыкать, наверное, придется долго. Если честно, консулом в полной мере я себя все еще не чувствовал – слишком сильное было позади меня биополе, оставленное покинувшим свой кабинет Эвердиком. Айка тихонько дышала мне в ухо. От нее пахло мятной апельсиновой жвачкой и какими-то дорогими духами. Я заметил, что и реснички она чуть-чуть подкрасила, и бровки подвела. Тэнни, в отличие от нее, никогда не пользовалась косметикой.
В гараже нашего дома я разбудил Айку, поблагодарил шофера, отпустил его, и втроем в лифте мы поднялись в нашу квартиру. Сонная Айка хныкала, как маленькая, и дула губки. Дед укоризненно посматривал, как она капризничает, но молчал, – наверное, и ему тоже казалось, что Айке простительно так себя вести.
Произошло то, в чем я, собственно говоря, и не сомневался: Тэнни не спала и встретила нас на пороге. Из кухни замечательно пахло котлетами и корейским салатом, а в столовой был уже накрыт стол, на котором в ожидании нас стопкой стояли чистые тарелки и возвышался фарфоровый электрический самоварчик с кипятком.
Я не стал упрекать девушку за то, что она нарушила свое обещание, – за что тут было сердиться, раз у нее такой характер! Я просто благодарно поцеловал ее в распущенные каштановые волосы и распорядился, чтобы все умывались и садились завтракать. Айка, однако, совсем расхныкалась и от еды отказалась. Кое-как умывшись и переодевшись, она потащилась в свою спальню, бухнулась там в постель и мгновенно уснула. Завтракать мы сели втроем.
– Зря ты, отец, не хочешь у нас погостить, – вздохнул я, пережевывая необыкновенно вкусную котлетку. – Зачем тебе уезжать прямо сегодня? У тебя что, срочные дела на пенсии?
– Нечего мне, старому пню, вам мешать, – отозвался старик добродушно. – У вас своя жизнь, у меня – своя. Ты теперь большой начальник, поэтому должен быть хозяином своего времени, и болтаться у тебя под ногами негоже.
– Ты же прекрасно знаешь, что я так не думаю, – возразил я.
– Зато я думаю, – упрямо тряхнул головой отец. – Мой самолет в восемь тридцать вечера, и я намерен с ним улететь.
– Я тебя провожу, дедушка, – тут же подала голос Тэнни.
– Не знаю, зачем тебе меня провожать, – заворчал старик. – Я не младенец и маразмом пока не страдаю. Как-нибудь доберусь до аэропорта. И вообще, Тигренок, мне не нравится, что ты так мало отдыхаешь. Девушка твоего возраста должна бережно относиться к себе. В конце концов, у вас домработница есть, не забывай об этом.
– Домработница придет только в десять, – улыбнулась Тэнни, – а завтрак нужен сейчас.
– Вот я и не знаю, как с ней разговаривать, – посетовал я с полным ртом. – Не слушается она меня. Кто мне обещал, что, как только приедет домой, сразу примет ванну и ляжет спать?
– А я так и сделала, – ответила Тэнни с совершенно честной улыбкой. – Я пришла домой, быстренько замариновала овощи для салата, поставила фарш на медленную разморозку, а потом залезла под душ, вымылась и еще два часа успела поспать, пока все не поспело.
Я развел руками. Отец тихонько засмеялся.
После завтрака старик пошел в приготовленную для него комнату, чтобы вздремнуть перед дорогой, а я зазвал Тэнни к себе в кабинет.
– Ты в Консулат сегодня поедешь? – спросила девушка, устраиваясь на диванчике в позе русалочки.
– Не-а, – ответил я, усевшись в кресло. – Перебьются. Если что случится, замы разведут.
– Это хорошо… – Тэнни сладко, по-кошачьи, потянулась. – Знаешь, пап, мне очень хочется, чтобы ты почаще бывал дома и чтобы мы, как раньше, играли в дурачка – ты, я и Айка.
– Знала бы ты, как и мне хочется того же самого, – вздохнул я. – Как ты думаешь: а может, зря я согласился на эту консульскую должность?
– Ой, нет, что ты! – аж вздрогнула Тэнни. – Я ведь совсем не это имела в виду.
Я-то точно знал, что она имела в виду не это. Тэнни никогда не хотела, чтобы я жертвовал чем-то ради нее. Я считал, что это неправильно и что я не заслуживаю и половины той заботы, с какой она ко мне относится. Тэнни так не считала. Спорить с ней было бесполезно.
– Знаешь, милая, – сказал я, стараясь взвешивать слова как можно тщательней, чтобы лишний раз не сделать ей больно, – а ведь дедушка прав: в последнее время ты совсем не отдыхаешь. Ежедневные тренировки с десантниками, бюрократическая работа в службе внутренней безопасности, домашние хлопоты, а тут еще этот фонд… Не слишком ли это много для одного, Тигренок?
– Значит, Инга тебе все-таки разболтала… – сразу погрустнела Тэнни.
– Что значит «разболтала»? – не согласился я. – Не говори так о подруге. Она ведь как лучше хотела. И вообще, ты сама должна была мне все рассказать. Зачем было секретничать за моей спиной?
– Ты сердишься? – тихо спросила девушка.
– Да нет, Тигренок, что ты! Просто я не понимаю…
– Я хотела тебе рассказать… – Тэнни подтянула колени к подбородку, обхватила их руками и печально положила на них голову, из русалочки превратившись в Сестрицу Аленушку. – Только мне все время казалось, что ты можешь подумать… что тебе это может быть неприятно…
– Да почему же, почему?
Она не ответила, но я и без слов понял: она не рассказывала, потому что не хотела, чтобы я подумал, что она открывает такой фонд из-за того, что я сам не в силах помочь ей.
Я встал из кресла, подсел к ней на диван и, как всегда, взяв ее за руку, негромко проговорил:
– Ну, не расстраивайся. Если хочешь, я возьму твой фонд под эгиду Консулата. И денег дам, и помогу, чем смогу. Хочешь? Это ведь и вправду очень хорошее дело. Пусть это будет фонд имени Ларисы Рубинцевой, а ты станешь его президентом. Ну, как?
Она взглянула на меня влажными глазами и благодарно улыбнулась. О, я слишком хорошо знал, что означают такие глаза!
– Мне в последнее время кажется, – сказал я, ласково перебирая ее пальцы, – что ты специально стараешься загрузить себя работой, чтобы отвлечься, забыть о чем-то… Я не прав?
Она промолчала, только глаза ее стали еще влажнее.
– Ты ведь всегда доверяла мне самые большие свои секреты, – я дотронулся до тонкой голубой жилки, пульсирующей на ее запястье. – Может, и сейчас расскажешь? Я ведь вижу, в какой ты депрессии. Скажи мне. Я ведь умею хранить тайны, ты знаешь. Кто он? Я с ним знаком?
– Кого ты имеешь в виду? – искренне не поняла Тэнни.
– Ну, как кого?.. – я немного запнулся, чувствуя, что, кажется, все-таки сунулся не туда. – Если это действительно так серьезно и если тебе нравится какой-нибудь парень, то в этом ведь ничего плохого нет, так что если бы…
– Парень? – удивилась она, но тут же, все поняв, посмотрела на меня и добавила совершенно несчастным голосом: – Да нет, папа… Какой еще парень? Неужели ты и вправду думал, что в этом все дело?
– А разве нет? Ведь ты сама говорила что-то в этом роде…
– Я? – переспросила она, сдвинув брови, словно стараясь припомнить, а потом опустила голову и произнесла: – Ты меня не так понял… Я только сказала, что хорошо помню, что мне нельзя влюбляться, а тебе показалось, что я уже влюблена?
– Вообще-то, показалось, – признался я честно.
– Если мне вдруг угораздит влюбиться, ты узнаешь об этом первый, – пообещала Тэнни. – Но пока мое сердце свободно. Так, кажется, это называется?
– Я обидел тебя, да? – мне стало ужасно неловко. – Ты прости, Тигренок, я ведь как лучше хотел…
– Перестань, папа, – она тихонько пожала мне руку. – Ты меня за всю жизнь ни разу не обидел. Ни меня, ни Белку. Это я тебя иногда обижала, а ты меня – никогда.
– Что-то я не припомню, чтобы я хоть раз на тебя обиделся, – сказал я совершенно честно. – Выдумщица.
Дождь забарабанил в окно моего кабинета, словно просил, чтобы его впустили внутрь. Уже совсем рассвело, но в комнате все равно было сумрачно – сплошные тучи закрыли все небо над Прагой и не пропускали солнечных лучей.
В прихожей запищал домофон – это пришла наша домработница.
Подожди меня здесь, я пойду ее впущу, – сказал я Тэнни и пошел открывать.
Домработница, полная женщина в черном плаще и с увесистой сумкой в руках, ввалилась в прихожую, насквозь промокшая и сварливо настроенная. Она была чешка. Сколько ей было лет, я не знал. К этому вопросу она относилась очень болезненно, но, должно быть, около пятидесяти. Она работала у нас уже три года, прекрасно стряпала и вообще неплохо справлялась со своими обязанностями. По большому счету, у нее был всего один крупный недостаток: она любила поучать, ибо была уверена, что знает жизнь лучше других. В остальном же это была достаточно милая и добрая женщина, что для меня являлось главным.
– Постарайтесь не очень шуметь, пани Врабелова, – попросил ее я по-чешски, потому что это был самый надежный способ исправить ее дурное настроение. – Мы только что вернулись, позавтракали, теперь все спят.
– Не беспокойтесь, господин консул, – ответила та, стягивая плащ.
Если было нужно, она действительно умела делать все очень тихо – не топая, не звякая посудой, не скрипя мебелью и дверьми. Это качество я в ней тоже весьма ценил.
Разобравшись с домработницей, я вернулся в кабинет. Тэнни стояла спиной ко мне у приоткрытого окна и, высунув руку наружу, смотрела, как дождь стекает по ее ладони.
– Не могу видеть тебя такой печальной, – сказал я, приобняв девушку сзади за плечи. – Когда мой Тигренок последний раз смеялся? Я даже забыть успел…
– Тебе ведь телохранители, как консулу, положены? – спросила Тэнни непонятно к чему.
– Телохранители? – изумился я. – Нет. А тебе зачем?
Она вытерла
