урчащий голос. – Бригада со мной. Скоро буду на месте. Конечно, дождусь вашего приезда. Не волнуйтесь, я лично прослежу, чтобы ничего не случилось.
Да, это был не Виллиталлен. Тот сейчас развел бы целую философию. Этот же отвечал коротко, спокойно, уверенно. Он действительно владел ситуацией и знал, что делать.
– Не реви! – опять рявкнул Рогнед на Айку.
Мой телефон в очередной раз ожил – звонил Эвердик.
– Уральцев, ты все делаешь правильно, – без предисловий зашелестел он мне в ухо. – Главное, не паникуй. Она выживет. Аплоевца так просто не убьешь. Она действовала не наобум, она все рассчитала. Не смей раскисать, консул! Слышишь меня? Я связался со службой внутренней безопасности, они уже в работе и подстрахуют, если что. Уральцев, твоя девочка – герой. Я восхищаюсь ею. Всегда восхищался, а теперь особенно. Ты отлично ее воспитал, сынок. Если б мои внучки такими были!.. Эй, а кто это там, рядом с тобой, плачет? Айка? А ну-ка, дай ей трубочку.
Я послушно протянул телефон Айке. Та удивленно прижала его к уху. Не знаю, что говорил ей Эвердик, но она почти сразу перестала плакать, и лицо ее вдруг сделалось напряженно-серьезным, словно она что-то поняла и в один миг взяла себя в руки.
У ворот больницы стоял целый кордон из полицейских машин. Через него ломились журналисты. Все орали. Взвизгивали сирены, сине-красные мигалки взрывали плотную дождевую темноту. Наша машина въехала носом в толпу, как лодка в песок, и забуксовала. Ее сразу облепили представители прессы, ослепляя нас вспышками фотоаппаратов.
– А матерь же вашу!.. – рычал Рогнед, изо всех сил давя на гудок. – С дороги, сволочи! Передавлю!
Какие-то люди в полном боевом снаряжении вклинились в ряды обступивших нас журналистов и незаметными движениями оттеснили их, освободив нам проезд. Я понял, что это – ученики Тэнни. Нас действительно подстраховывали.
Моментально сориентировавшись, Рогнед надавил на газ и вырулил к решетчатой больничной ограде. Спецназовцы распахнули ворота и, как только наша машина въехала во двор, снова закрыли их и встали с оружием наперевес, готовые решительно пресечь чьи бы то ни было попытки последовать за нами.
В вестибюле нас уже ждали какие-то люди в белых халатах.
– Где? – гаркнул Рогнед, первым врываясь в двери.
Высокий седой доктор в массивных роговых очках умоляющей поднял руки:
– Тише, тише, господа! Здесь же больные! Господин консул, прошу за мной.
– Жива? Как она? – устремляясь за ним к лифту, спросил я.
– Жива, жива, все в порядке, – отвечал доктор на ходу. – Ею занимается ваш личный врач господин Ройтнер.
Итак, Ройтнер уже действительно был здесь и четко выполнял свои обязанности. Не знаю почему, но мне от осознания этого немного полегчало.
Казалось, кабина лифта, в которой мы поднимались на пятый этаж главного корпуса, движется невыносимо медленно.
– Вам сообщили, что мы переводим больную в другую клинику? – спросил я доктора.
– Да, господин консул, – кивнул тот. – Под вашу ответственность.
– Ну, разумеется, – буркнул Рогнед.
– Ваши люди уже позаботились о том, чтобы вывезти ее как можно незаметнее, – продолжал доктор, не обратив на толстяка никакого внимания. – У подъезда черного хода полностью готов ваш медицинский фургон. Доктор Ройтнер предпринял все необходимые меры. Ожидаем только вас.
– Отлично, – кивнул я, и в этот момент кабина остановилась, выпустив нас в широкий, ярко освещенный коридор, все время сворачивающий куда-то вправо и, очевидно, огибающий все здание.
– Прошу за мной, – сказал доктор и размашистым шагом двинулся вперед. Мы последовали за ним.
По одной стороне коридора были высокие окна, выходящие во внутренний двор, по другой – двери, за которыми, видимо, были палаты. Ни один человек не попался нам навстречу. Судя по всему, ввиду чрезвычайности ситуации больным и персоналу было запрещено выходить без крайней надобности.
У одного из окон на широком мягком пуфе сидел мой отец. Вид у старика был жалкий, весь его костюм был заляпан высохшей грязью, кисть левой руки была забинтована, на лбу алела прижженная йодом царапина. Завидев его, Айка звонко воскликнула: «Деда!» и бегом кинулась к нему. Старик нежно обнял ее, и из глаз его покатились невольные слезы.
– Она спасла меня, сынок, – пробормотал он, когда мы с Рогнедом тоже приблизились. – Твоя девочка спасла мне жизнь… Зачем она это сделала? Я старый, мне семьдесят шесть лет… Ей надо было спасаться самой.
Он говорил еще что-то сбивчиво, взволнованно, сквозь слезы. Я его с трудом понимал. И все же из всего рассказанного отцом мне удалось в общих чертах представить себе картину происшедшего.
Оказалось, что всю дорогу от дома Тэнни и мой отец ехали совершенно спокойно, разговаривая между собой, шутя и смеясь. Старику нравилась Прага, он давно здесь не был и по пути с наслаждением любовался улицами, зданиями и мостами, которые под перемежающимся дождем и в сумерках выглядели как-то по-особенному романтично и таинственно. Потом вдруг Тэнни умолкла и стала к чему-то напряженно прислушиваться. Когда отец спросил, в чем дело, она успокоила его: «Да нет, просто померещилось». И все же старик видел, что странное напряжение девушки не проходит. Когда до аэропорта оставалось минут десять езды, она неожиданно резко вырулила на обочину, затормозила и, обернувшись, крикнула: «Дедушка, быстро из машины!». Старик, конечно, ничего не понял, начал было задавать вопросы, но Тэнни выскочила из кабины, распахнула дверцу с его стороны, сгребла старика в охапку, швырнула на асфальт и сама упала на него сверху, закрывая собой и не давая подняться. В следующий момент мой джип взлетел на воздух. Тэнни изрешетило с ног до головы. В старика ни один осколок не попал.
– Это все мне, мне предназначалось… – всхлипывая, как младенец, твердил отец, обнимая Айку и не вытирая слёз.
– Нет, папа, – вздохнул я, потому что все уже давно было ясно, – это предназначалось мне. Они перепутали. Они думали, что в джипе я, а оказался ты.
Айка перевела на меня взгляд и испуганно захлопала глазами, снова готовясь зареветь. В этот момент по коридору раздался скрип колесиков больничной каталки, и появился доктор Ройтнер, приземистый, широкий, почти квадратный, с одутловатым лицом, обрамленным черной короткой бородкой. Следом за ним санитар из наших вез Тэнни.
Мы все бросились к каталке.
Девушка была накрыта простыней до подбородка, голова у нее была забинтована. Увидев меня, Тэнни медленно высвободила из-под простыни руку, протянула ко мне и, когда я стиснул ее пальцы, прошептала:
– Вот видишь, папа, я была права…
– Ты всегда была права, – ответил я, с трудом сдерживая слезы. – А я тебя, дурак, никогда не слушался.
– Ты не волнуйся, – проговорила она и попыталась улыбнуться. – Все заживет. Ты же знаешь: на мне – как на собаке. Я живучая. Руки-ноги не оторвало, остальное – пустяки.
– Девочка ты моя… – я наклонился и осторожно поцеловал ее в щеку. – Храбрый ты мой Тигренок…
Она больше ничего не сказала. Рука ее ослабела, а в глазах появилось жуткое страдание.
– Надо ехать, господин консул, – проурчал Ройтнер за моей спиной. – Каждая минута дорога.
Я молча распрямился, и санитар повез Тэнни дальше по коридору.
