биологии.
– Кто же это? – вяло поинтересовался толстяк. – Особа, должно быть, известная, вроде вас?
– Не вроде меня, но вам точно известная. Это Лариса Рубинцева, господа.
Возглас удивления засел у меня в горле.
– Что-о? – спросил Рогнед хрипло, медленно поднимаясь. – Шутить изволите, доктор?
– Ничуть, – с мягкой улыбкой отвечал Марио. – Все это чистая правда: они – ее биологические дети. Надеюсь, теперь вы понимаете, почему мой уважаемый коллега Рубинцев так самоотверженно помогает мне? Тэнни и Айка – его родные внучки.
– И у вас есть тому доказательства? – спросил я, наконец обретя дар речи.
– Разумеется, – кивнул доктор, – и я рад буду их вам предоставить, но не раньше, чем вы меня арестуете. Ну-с, так где ваши спецназовцы?
Наручники на доктора мы надевать, конечно, не стали, а вот протокол задержания составили по всей форме, после чего, коротко введя охранявших дом спецназовцев в курс дела, все вместе поднялись на второй этаж, где в гостиной у включенного компьютера нас уже поджидал Олег Всеволодович.
– Ну, что, полагаю, все формальности улажены? – спросил он приветливо, когда мы все расселись.
– Вам нужно было сказать сразу, Олег Всеволодович, – горько попенял я.
– Сразу? – улыбнулся Рубинцев. – Да разве такие вещи говорятся сразу! Психику человека надо щадить, даже если этот человек – консул по безопасности и ко всему привычен. Ну, да ладно, раз уж мой уважаемый коллега арестован, вам, как я понимаю, предстоит вести протокол допроса. Об этом я уже позаботился. – С этими словами он протянул Марио маленький микрофон, который тот прицепил на отворот пиджака. – Теперь все произнесенной в этой комнате будет зафиксировано в компьютере. Вы зачитали доктору его права? В таком случае, можно приступать.
– Первым слово, видимо, возьму я, – сказал Марио и поерзал, устраиваясь поудобнее. – Итак, уважаемые джентльмены, насколько я разбираюсь в процедуре, прежде всего я должен официально представиться. Меня действительно зовут Уго Марио, я родился 19 августа 2030 года в Чехии, жил, учился, окончил школу, университет… Впрочем, факты моей биографии до «Аплоя» вряд ли кому-нибудь интересны. Не стану их излагать, тем более что их можно найти в любой современной энциклопедии. Там же перечислены все мои заслуги, степени и звания, так что, если это кому-то нужно, пусть справится там. Моя же задача сейчас – как можно подробнее рассказать о последних десятилетиях своей жизни, в течение которых меня сначала обвиняли в создании и идейном вдохновительстве международной террористической сети «Аплой», затем долгое время считали погибшим, а теперь, похоже, считают слегка чокнутым. А может быть, даже и не слегка. Впрочем, нет, если бы вы считали меня полным психом, вы не стали бы со мной разговаривать, а просто препроводили бы, куда положено, и делу конец. Не так ли, господа?
– Никто в этой комнате не считает вас сумасшедшим, доктор, – заверил я. – Прошу вас, продолжайте.
– Но что бы вам хотелось услышать прежде всего, джентльмены? – спросил Марио.
– В предварительной беседе вы утверждали, что не являетесь террористом и не создавали «Аплоя».
– Совершенно верно.
– Вы говорили, что вас все эти годы содержали в изоляции и использовали ваше имя для прикрытия истинных создателей «Аплоя».
– И это верно. Меня обманом заманили на военную базу «Роуз» на севере Гренландии, после чего фактически похитили и перевезли в секретный научный центр в горах Южной Америки, где я до последнего времени принудительно работал, создавая генетически модифицированных людей. Результаты моей работы использовались без моего согласия, и о том, как именно они используются, я весьма долго не имел представления.
– Но если вы не создавали «Аплоя», то, может быть, вам известны имена его истинных создателей?
– Конечно, известны.
– Вы назовете их нам?
– А за каким еще лешим, по-вашему, я сдался вам в руки?
– Итак?..
– Идея создания «Аплоя» принадлежит генералу Грегору Уинни, первому и единственному астронавту – представителю Архипелага Сотрудничества, который впоследствии возглавлял Национальное космическое агентство Островов. Фактическим же руководителем и финансовым спонсором «Аплоя» являлся Эвердик.
Мне казалось, что за этот вечер я уже слышал достаточно, чтобы больше не удивляться. Оказалось, я ошибался.
– Постойте, постойте! – воскликнул Рогнед в полнейшем изумлении. – Вы имеете в виду бывшего консула по безопасности Ханса Дитмара фон Эвердика?! Мы вас правильно поняли?
– Да, – кивнул Марио, – я имею в виду именно человека, известного миру под этим именем.
– Значит, вы официально обвиняете его?..
– … в организации международной террористической сети «Аплой», бойцами которой было совершено одиннадцать государственных переворотов в различных странах мира, физически устранено тридцать два политических и общественных деятеля, ограблено шесть крупнейших банков. Я уж не считаю всевозможных мелких преступлений – им несть числа, – спокойно ответил Марио. – Кроме того, я официально обвиняю бывшего консула Эвердика в похищении и насильственном удержании людей, использовании имени своего душевно больного брата для достижения своекорыстных целей, компьютерном терроризме, убийстве своего ближайшего соратника генерала Грегора Уинни, развязывании гражданских войн на Ближнем Востоке и на Островах, ну и, наконец, в покушении на убийство вашей дочери Афины Уральцевой, господин консул.
– Да, обвинений хватит на пять пожизненных заключений… – пробормотал Рогнед, потирая лоб пятерней. – И все же трудно поверить, что за сорок с гаком лет консульства Эвердика никто ни разу ни в чем таком его не заподозрил.
– Почему же ни разу? – пожал плечами Марио. – Заподазривали, и достаточно часто. Просто Эвердику всегда удавалось вовремя нейтрализовать не в меру любопытных господ, а поскольку он занимал один из самых уважаемых постов в мире, никто, разумеется, и в мыслях не мог отнести их исчезновение на его счет. Между прочим, последним из числа нейтрализованных был хорошо известный вам талантливейший врач Виллиталлен.
– Так, значит, и он на совести нашего бывшего шефа? – поморщился Рогнед. – Невероятно… А впрочем, почему невероятно? Виллиталлен действительно слишком много знал.
Я помалкивал, предоставляя своему другу высказывать мысли вслух. Больше всего удивляло меня сейчас то, что в достопамятном разговоре с нами на нашей прежней даче много лет назад Эвердик рассказал нам почти всю правду об «Аплое». Неужели он был уверен в своей безнаказанности настолько, что мог себе это позволить? Судя по всему, да. Теперь я хорошо понимал, кого он подразумевал тогда под высоким политиком, до сих пор находящимся у власти.
– Выходит, – подытожил Рогнед с плохо скрываемым удовольствием, – зубы наш бывший шеф сломал только на нас.
– Рано или поздно это должно было случиться, – кивнул Марио. – Но если уж быть совсем точным, зубы он сломал не на вас, а на Тэнни и Айке. Их появление повергло Эвердика в ужас. Он начал метаться, не зная, как поступить, и вследствие этого совершал одну ошибку за другой. Все годы присутствия девочек в Праге я ни на минуту не упускал Эвердика из виду, видел все его промахи, и он, несомненно, это чувствовал, хотя, возможно, и не понимал, откуда ветер дует. И все же свою главную ошибку он совершил не сейчас. Как говорится, на всякого мудреца довольно простоты. Эвердик, конечно, чертовски хитер и на аршин в землю видит, но и его обвели вокруг пальца, как мальчика. Да, да, джентльмены, его главной и роковой ошибкой была дочь моего уважаемого коллеги Лариса Рубинцева. Именно она стала началом конца «Аплоя».
– У нас с Майей Наумовной слишком долго не было детей, – вдруг вмешался в разговор Олег Всеволодович. – Я, как всякий мужчина-эгоист, был уверен, что в этом виновата она, хотя на поверку оказалось, что дело было во мне. А Майя Наумовна ужасно страдала. Иметь ребенка было мечтой всей ее жизни, и чтоб обязательно девочку, и чтоб обязательно называть ее Ларочкой. Мы по гроб жизни будем признательны доктору Марио за то, что он подарил нам нашу Ларису.
– И тут без вас не обошлось… – проскрипел Рогнед из своего кресла.
Доктор Марио улыбнулся и скромно развел руками. Мне почему-то стало немного не по себе. Ко всему, что касается Ларисы, я до сих пор относился очень ревниво, хотя и понимал, конечно, что сейчас это может выглядеть и нелепо, и смешно.
– Майя Наумовна всегда была готова прибегнуть к экстракорпоральному оплодотворению и прочим искусственным ухищрениям, но я все отговаривал, – продолжал Рубинцев. – Теперь я, конечно, понимаю, что, как врач, вел себя и глупо, и неграмотно. Как говорится, в своем глазу бревно не заметил. А тут однажды в Осло случился международный конгресс писателей-историков, и мою жену, уже тогда достаточно известную в литературном мире, пригласили принять в нем участие. Она, разумеется, поехала. И надо же было так случиться, что именно в кулуарах этого конгресса она и познакомилась с доктором Марио, который тогда работал в Королевском научно-исследовательском институте прикладной биологии и медицины, где как раз и получил первые успешные результаты своих экспериментов в области генной модификации.
– Мне очень нужны были добровольцы, – подхватил Марио, – хотя я и понимал, конечно, что моя работа еще не закончена и не одобрена ни одной международной медицинской организацией. Меру ответственности я тоже осознавал. Миссис Рубинцева была обо всем предупреждена, но это ее ничуть не смутило. Ей был нужен ребенок. Ради Этого она была готова рисковать. Словом, операция состоялась. В ладанке на шее романтическая миссис Рубинцева всегда носила прядь волос своего мужа. Из волоса был получен необходимый генетический материал, ущербные звенья его ДНК были по моему методу дополнены искусственно синтезированным белком, и, как вы теперь знаете, все прошло успешно. Фактически Лариса стала первым кирпичиком, из которого разрослось потом все здание «Аплоя». Можно сказать, она была первым аплоевцем.
Рогнед закряхтел и заворочался.
– Майя Наумовна поставила меня перед фактом, – вздохнул Рубинцев. – Я ничего не знал о том, что она сделала. Все выяснилось потом, когда беременность стала очевидной.
– Рожала она в моей клинике, – опять заговорил Марио. – Ребенок родился совершенно здоровым. Я взял у новорожденного генетический материал, законсервировал его и условился с миссис Рубинцевой, что буду в течение первых десяти лет наблюдать за развитием ребенка, для чего ей нужно будет ежеквартально привозить дочь ко мне на обследование, а также вести дневник всех ее биологических отправлений, болезней, каких-либо отклонений и прочее. Первый год все так и было. Я любовался, как растет малышка, и радовался успеху. Ну, а потом меня объявили террористом, и наши контакты с четой Рубинцевых, понятное дело, прервались.
– Мы заблуждались вместе со всем миром, –с горячим сожалением произнес Олег Всеволодович, – и потому до последнего времени ужасно боялись упоминать о том, что знакомы с так называемым террористом номер один, а тем более о том, что его исследования помогли появиться на свет нашей Ларочке. Но Майя Наумовна
