У ребёнка больное сердце ...

В тихий час дверь палаты открылась и вошла Зинаида Николаевна, врач, которая лечила меня от ревматизма. Она объяснила мне, что только что присутствовала на операции Юре Малюковскому, тому мальчику с ревматическим пороком, с которым мы весной вместе лежали в больнице. Операция прошла успешно.

(Кстати, спустя много лет, году в 96-м, в очереди на приём к врачу в поликлиническом отделении клиники Мешалкина мы разговорились с одним мужчиной. И выяснилось, что нас обоих оперировал Евгений Николаевич Мешалкин примерно в одно время. Этот мужчина рассказал, что было ему тогда 16 лет, он лежал во взрослом отделении и на его операции присутствовала его лечащая врач. Я сказала, что где-то в одно время со мной оперировали мальчика, с которым мы лежали в 17-й детской больнице и наша врач была на его операции. Его звали Юра Малюковский. Мужчина рассмеялся. "Я и есть тот Юра Малюковский". И он рассказал, что после операции стал чувствовать себя хорошо, закончил школу, выучился на шофёра. Женился, вырастил двух детей. Операция, к сожалению, ревматизм не излечивала, заболевание-то оставалось. И порок снова сформировался. Работу шофёра пришлось оставить недавно. Теперь занимается потихоньку домашними делами. И, конечно, безмерно благодарен Е.Н.Мешалкину, вернувшему ему возможность нормальной полноценной жизни).

Зинаида Николаевна стала расспрашивать меня, как я себя чувствую, что уже могу делать: поворачиваться на бок, садиться. Меня удивили и рассмешили эти вопросы. Мой ответ, что я уже хожу и вообще чувствую себя здоровой, удивил и обрадовал Зинаиду Николаевну. Позднее я поняла, что в то время операции на сердце были редкостью и казались чуть ли не чудом. И даже врачам (не связанным близко с этим) казалось невероятным, что после таких операций можно так быстро поправиться.

А я стала считать дни до выписки. Вот только ходила я чуть сгорбясь, боясь распрямиться. Мне почему-то казалось, что швы тогда могут разойтись. Уговоры врачей не помогали. А однажды Николай Николаевич просто взял меня за плечи и осторожно, но твёрдо заставил распрямиться. С тех пор я перестала бояться за швы.

И вот, наконец, 19 января. Меня выписывают домой. Я прощаюсь с нянечками, медсёстрами и врачами. Юлий Николаевич, улыбаясь, напутствует "Пусть теперь родители тебя кормят. Слушайся их и всё будет хорошо".

Я спускаюсь в вестибюль. Там меня встречают не только мама и папа, но и родители ребятишек, с которыми я вместе лежала. Они расспрашивают меня о своих малышах, о моём самочувствии. Видно, как все рады за нас. Ведь каждая удачная операция укрепляет надежду у остальных на благополучный исхода.

Наконец, мы едем домой, в новую квартиру, которую родители получили, пока я лежала в больнице. Первый раз после операции я поднимаюсь по лестнице (квартира наша на 2-м этаже) - и без одышки!

Квартира мне очень понравилась, особенно ванная комната (там был душ, под ним так удобно мыться) и балкон.

Первые дни после выписки были заполнены гостями. Родственники, учителя и друзья приходили меня навестить. Всем хотелось убедиться, что я жива - здорова. Операция на сердце воспринималась как чудо. Меня помнили ещё слабой, задыхающейся при любом движении. И вот я весёлая, улыбающаяся, двигаюсь легко и свободно, и дышу спокойно и легко. Все радовались вместе с нами.

А моя радость вскоре была омрачена. На мой вопрос, когда же я пойду в школу, родители ответили, что в школу я пойду только в сентябре, снова в 8-й класс. А пока надо окрепнуть и долечиться. Чтобы стать совсем здоровой. Сейчас мне нужен хороший уход, питание и отдых. Поэтому меня и выписали домой, что дома это легче обеспечить. А два раза в месяц будем ездить в клинику на проверку, как идёт выздоровление.

На первой же консультации я умоляла Евгения Николаевича разрешить мне учиться, доказывая, что хорошо себя чувствую. К тому ж, учиться мне нетрудно, я ведь и пропустила то всего один месяц, догоню класс быстро, раньше я и больше пропускала.

Но Евгений Николаевич сказал, что мне рано ещё в школу идти, надо долечиваться. Спорить с профессором я не могла. Выйдя из кабинета я расплакалась. Подошедшие врачи стали меня утешать. Вячеслав Иванович Францев сказал, что он сам целый год пролежал дома (что-то у него было с ногой, он и сейчас прихрамывал чуть заметно) и ничего, успел школу закончить и врачом стать. А у меня тем более всё впереди: и лет мне немного (в школу я пошла, когда мне и семи лет не было), и в армию, как мальчикам, мне не идти. Всё ещё успею в жизни, а пока, главное для меня - это здоровье, надо долечиться.

Я чуть успокоилась. Но ещё долго дома уговаривала родителей разрешить ходить в школу. В это время меня часто навещала Антонина Борисовна, моя учительница. Она помогла мне примириться с тем, что в учёбе надо сделать перерыв. Но советовала использовать свободное время для самообразования: читать, смотреть интересные телепередачи, а то просто посидеть, подумать о себе, о жизни. Так прошли зима и весна.

Периодически мы ездили в клинику, у меня брали анализы, делали мне ЭКГ, Вячеслав Иванович или Евгений Николаевич выслушивали моё сердце. Врачи были довольны ходом моего выздоровления. А в моей амбулаторной карте впервые появилась запись: практически здорова.

Лето мы провели в деревне на берегу Обского моря. Купались, загорали (мне загорать не разрешали и я обычно сидела с книгой в тени), бродили по лесу, собирали грибы и ягоды. Я хорошо отдохнула, окрепла.

И осенью пошла в новую школу, совсем рядом с домом, снова в 8-й класс. Одно огорчало: началась перестройка образования и мне предстояло учиться 11 лет, вместо 10. Те, с кем я училась раньше, ещё успели закончить десятилетку. А я попала уже в одиннадцатилетку..

8-й класс я закончила отлично и, пожалуй впервые в жизни, училась весь год без пропусков, не болея.

В 9-м классе нужно было выбрать специальность. В каждой школе были два - три уклона. Наша же школа стала 8-летней. И чтобы учиться дальше нужно было переходить в какую-то другую школу. Я поступила в математический класс 127-й школы. Здесь, кроме углублённого изучения математики, обещали научить программированию для электронно-вычислительных машин. Это было ново и очень заманчиво.

В классе собрались почти все отличники (ведь те, кто любил математику, и по другим предметам обычно хорошо успевали). Началась напряженная учёба.

Система занятий была близка к институтской, по некоторым предметам с нами занимались преподаватели из НЭТИ (электротехнического института, шефа нашей школы). И требования были соответствующие. Мы были к этому непривычны и в наших дневниках появились несвойственные нам отметки 3 и 2. Кто-то не выдержали и вернулись в другие школы, снова став там отличниками. Из 40 человек к концу первой четверти нас осталось 26. Мы научились интенсивно и самостоятельно работать и стали получать привычные 4 и 5.

Учиться было интересно. Я чувствовала себя хорошо. Об операции напоминал шов на груди да освобождение от уроков физкультуры. И ещё периодические консультации в клинике. Врачам нужно знать отдалённые результаты операции.

В это время институт переехал с улицы Вавилова в Академгородок, в здание больницы СО АН. И в декабре 1962 года меня положили в клинику института на обследование. В уже знакомое мне детское отделение, к Вячеславу Ивановичу Францеву, хотя по возрасту мне положено было лежать уже во взрослом отделении. Но Евгений Николаевич учёл, что здесь мне будет легче и спокойнее - я знаю всех врачей и медсестёр, всем верю.

Больных в отделении немного, т.к. отделение недавно открылось после переезда. И, как всегда, мы окружены вниманием и заботой всего медперсонала. Четырёхлетний Феденька из Алма-Аты перед сном обычно просил: "Хлеба с сахаром". И буфетчица всегда оставляла дежурной медсестре кусочки хлеба, посыпанные сахаром, как любил мальчик. Никогда не забывала.

Нашим палатным хирургом был Василий Николаевич Обухов, добрый и внимательный. Обследование мне провели довольно быстро, я готовилась к выписке. Приближалось 28 декабря, день, который я отмечала как свой 2-й день рождения. И вдруг Василий Николаевич говорит мне, что надо бы сделать зондирование. Нужно проверить результаты операции. Я не соглашаюсь, я ещё не забыла о московском зондировании. И тогда Василий Николаевич приводит самый убедительный довод: "Это просьба Евгения Николаевича". И я сдаюсь. Авторитет Евгения Николаевича для меня непререкаем. Как и вера в него, я ведь уже осознала, что живу, благодаря мужеству и умению этого великого врача.

Соглашаясь на зондирование, я ставлю Василию Николаевичу несколько условий:
Во-первых, не говорить моим родителям ничего заранее. Пусть они узнают, когда зондирование уже будет сделано. Не хочу, чтобы они волновались. Хватит и того, что они пережили с моей операцией.

Во-вторых, делать зондирование без наркоза. Я его по-прежнему не люблю и боюсь.
И в-третьих, я попросила исключить контрастное исследование. Мне не хочется снова испытывать эти очень неприятные (хотя и довольно кратковременные) ощущения.
Василий Николаевич согласился со всеми моими условиями, пообещав, что к Новому году я обязательно буду дома.

И вот, 28 декабря, ровно через два года после операции мне делают зондирование. Проводит зондирование Василий Николаевич вместе с рентгенологом Антоновым Олегом Сергеевичем. Атмосфера в операционной какая-то лёгкая, спокойная. Олег Сергеевич подшучивает над моими страхами, разговорами и улыбкой снимает моё напряжение. Василий Николаевич изредка объясняет мне, что происходит в данный момент, где находится зонд. Минут через 40 зондирование заканчивается и меня увозят в палату, предупреждая, что день-два надо полежать. Василий Николаевич остаётся дежурить, чтобы убедиться, что я хорошо перенесла зондирование.

Результатами зондирования он доволен, все показатели практически в норме
Мои родители, узнав о проведённом без их ведома зондировании, были расстроены и просто разгневаны. Объясняться с ними вместе с Василием Николаевичем вышел и Вячеслав Иванович. Успокоило маму и папу лишь то, что я чувствовала себя хорошо и меня решили выписать домой. И ещё то, что это было сделано по просьбе профессора Евгения Николаевича Мешалкина. И для них его авторитет был безусловен.

Новый год я встречала дома. А в 12 часов ночи мама позвонила Евгению Николаевичу, чтобы поздравить его с Новым годом и поблагодарить его за спасённую мне жизнь. С тех пор это стало традицией и вплоть до смерти Евгения Николаевича мама ежегодно в новогоднюю ночь звонила ему, поздравляя и благодаря за всё.

А я, чуть повзрослев, стала приходить к Евгению Николаевичу в кабинет в день своего "второго" рождения, 28 декабря, чтобы поблагодарить за ещё один прожитый год. Эти встречи стали для меня радостной
потребностью.



Е.Н.Мешалкину
С глубокой благодарностью.



У ребёнка больное сердце -
Словно смертный звучал приговор.
Вы вступали в схватку со смертью,
Ей достойный давали отпор.

Мы сегодня живём, потому что
Вы боролись всегда до конца,
Своего не жалея сердца,
Чтобы наши спасти сердца.

В благодарность сегодня примите
От отцов, матерей, сестёр,
И от всех нас, спасённых Вами,
Самый низкий, земной поклон.

И