и ему захотелось снова посидеть перед костром, послушать разговоры ребят и песни Ростика.
Пока в этом доме Фил — ему, Сережке, здесь делать нечего!
* * *
Ни одна половица не скрипнула под ногами, замок на входной двери открылся бесшумно, подобно заговорщику — путь был свободен.
Знакомая дорога уже не казалась такой долгой, и скоро глаза различили крышу шалаша еще в самом начале крутого спуска. В отблесках уходящего солнца она блестела розовым цветом сквозь густые ивовые ветви. Возле маленького костерка сидели Ростик и еще какой-то щуплый мальчишка в широченной кожаной куртке и мешковатых спортивных штанах.
— Райка, привет! Опять убежала? — обрадовались ребята.
— Здорово, чмошники, — она ловко сплюнула в костер.
Так это не парень? Сережка уставился на неимоверно грязную девчонку. В зубах у нее торчала наполовину выкуренная сигарета, одна щека была выпачкана в саже, макушку закрывала рваная бейсболка. В свою очередь она разглядывала его самого с большим интересом.
— Кто это над тобой так потрудился, чувак? — ухмыльнулась она.
— Варлам, и правда, — заметил меланхоличный Ростик. — Это кто же, новый отец постарался?
Сережка промолчал, усаживаясь на пустом ящике.
— Не приставайте к нему, — вступился Гришка.
— Он и так не в себе, молчал всю дорогу, — добавил Степка. — Этот гад теперь не отстанет от него, ясное дело.
Из глубины шалашика выбрался Ланс. Пол-лица у него закрывал сплошной синяк, Ланс бережно прижимал к себе левую руку, в глазах стояла жгучая тоска.
— Вы теперь, как близнецы — не различишь! Красавчики! — Райка хрипло расхохоталась, но тут же захлебнулась клокочущим кашлем.
Кашляла она долго и мучительно, а потом так же долго отплевывалась, зайдя за шалаш. Сережку передергивало от этих звуков, и он вызвался пойти к реке помыть овощи, пока остальные ребята собирали на стол, кто что принес из дома, чтобы только не слышать мерзкое бульканье за пленочной стенкой, но странная девчонка зачем-то увязалась за ним.
Пока он мыл картофелины и маленькие клубни репки, тер ладонями огурцы, устроившись на большом камне, она молча стояла рядом и мастерски дымила сигаретой, не вынимая ее изо рта, засунув руки в карманы своих необъятных штанов. Держались они на ней исключительно благодаря широкому ремню с массивной бляхой в виде черепа в гейской фуражке, череп скалился и тоже зажимал в зубах косячок. Вид у Райки был такой, словно она вылезла из помойного бака: на ней была футболка, вся в прорехах и опаленных по краям дырочках, на плечах накинута затертая до потери истинного цвета кожаная куртка, доходящая ей до колен, к нижней губе была приклеена сигарета, с которыми Райка, видимо, никогда не расставалась.
От нее несло едким табаком и немытым телом, но девчонку абсолютно не смущали собственный внешний вид и запах.
— Тебя отлупила мать, я права? — потребовала она ответа, тронув Сережкину спину коленкой.
— Права, — ответил он, помешкав минутку и не оборачиваясь. — Только это не твое дело.
— А я всегда права, — заявила ему Райка, плюхаясь на соседний камень. На замечание она не обратила внимания, задумчиво сплюнула в воду. — Плавали, знаем. Сначала она станет бить тебя за все подряд, а потом отправит в какой-нибудь интернат подальше с глаз и от дома — а это все равно, что приют. Так что, дела твои — полное дерьмо!
— Тебе-то что? — Сережка враждебно посмотрел на нее.
— Могу помочь, — Райка снова закашлялась, смотрела красными, воспаленными от дыма глазами, щурясь и часто моргая. — Есть кое-какой опыт. Не бесплатно, конечно, — она посуровела лицом, но выглядела все-равно жалко в своем драном прикиде.
Сережка пренебрежительно усмехнулся.
— Ну и что ты можешь?
— Уж кое-что могу, — заухмылялась в ответ девчонка, набивая себе цену.
— Ну? — быстро оглянувшись, не подслушивает ли кто, он уставился на Райку.
Она наклонила к нему лицо и широко улыбнулась, демонстрируя дырку на месте переднего зуба.
— Могу проблемку устранить, — девчонка засунула руку глубоко в недра широченных штанов и извлекла складной нож. — Видал? Настоящая бенладанка!
Щелкнув кнопкой, она извлекла широкое лезвие с тоненьким углублением посередине.
— Кровосток, — пояснила Райка. — В сто раз опасней чем финка или заточка.
На свое оружие она посмотрела с восхищенным обожанием, затем перевела затуманенный взгляд на Сережку.
— Короче, вечером стемнеет, вызовешь его на улицу, куда-нибудь за угол — а там я его встречу. Только чур: я тебе сказала, бесплатно не работаю, так что все его вещи — мои. Вынесешь заранее.
Райка серьезно смотрела в глаза, говорила тихо, беспрестанно оглядываясь по сторонам, свой нож вертела в руках. От сиплого голоса у Сережки пробежала по спине холодная волна: Райка озвучила его мечту, но одно дело убивать Фила мысленно, а насадить его на нож по-настоящему — это совсем другое. Это… страшно!
— А если поймают? — привел он неубедительный довод в пользу того, чтобы оставить опасную затею.
— Ничего не будет, — заверила девчонка, речь свою она попеременно перемежала кашлем и затяжками. — Во-первых, никто нас не поймает, рванем сразу на электричку — и пишите письма; а во-вторых, ну и что, даже если поймают? Отоспимся, отожремся в приюте и уйдем. Я иногда скучаю по четырехразовому питанию, — она доверительно улыбнулась мальчишке. — Да не бзди, мне это не впервой! У меня даже знакомые есть на «малолетке», — похвасталась она.
Сережка сглотнул комок.
— Нет, я не могу мать оставить, — замотал он головой и, решительно поднявшись с камня, направился к лагерю.
— Ой, боже мой, какие мы чистоплюи! — язвительно запела Райка, догоняя его. — Лучше будем ходить с тумаками и с синяками во всю морду! Зачем же ты убежал из дома?! Пришел сюда, к нам, плохим девочкам и мальчикам! Сидел бы возле мамочки, глядишь, еще одну порцию кренделей огреб бы! Только в следующий раз тебя погладят не так нежно, а примерно, как Ланса — вот его классно отдубасил папашка! Ты, небось, тоже так хочешь? Хочешь, да? Хочешь? — она скакала вокруг Сережки и хихикала. — Сынуля! Чмошник!
— Отвали! — не выдержал он. — Нет, хочу! Но убивать его не буду!
— Салаженок! Хлюпик! Да я просто проверяла тебя, я и сама с тобой никуда не пойду! Сынок!
Райка плюнула ему под ноги, мастерски выбивая слюну через дырку от выбитого зуба и в два шага оказалась возле шалаша.
— Что так долго?! — заругался на них Степка, отбирая миску с картошкой. — Жрать охота, жди теперь, когда все испечется!
— Рай, дай затянуться, болит очень, — попросил Ланс. Морщась и постанывая, он баюкал покалеченную руку. — Сука! Не смог его добить. Оклемается в больнице и сам меня убьет, — наконец высказал он мучающую мысль.
— Чмошники, мамочкины сыночки, — проворчала Райка, прикуривая остаток косячка…
* * *
Сережку кто-то бесцеремонно тормошил за плечи, но глаза совсем не желали открываться, а голова была доверху наполнена веселым дымом из здоровенной трубы, через которую вчера они с Райкой надышались в шалаше. Как же она называется? Как-то смешно: буль… дуль… дулятор… На этот раз он не стал отказываться и с готовностью вдохнул сладковатый дым, сознание почти мгновенно захлестнула волна непередаваемого счастья, тревоги и переживания ушли далеко-далеко, и следа не осталось, а сам он парил в облаках, легкий и невесомый.
— Серый! Серый! — чьи-то смутно знакомые голоса раздавались совсем рядом.
— Спекся сынуля, — прозвенели в ухо серебряные колокольчики.
— Раиса, зачем ты его допустила к трубе? Как бы он у нас не улетел насовсем!
Слова прогудел старинный колокол с трещиной по всему корпусу, эхо от них долго разносилось глухими раскатами вокруг Сережки, и даже заливистые колокольчики с трудом его перебили:
— Ни хрена с ним не случится, что ты, как наседка над ним крыльями-то хлопаешь?! Уродов каких-то навел! Он, вообще-то, нас не заложит, этот чмошник?!
Голос прозвенел упоительной музыкой, и Сережка потянулся к нему всей душой, желая прикоснуться, хоть ненадолго к волшебным звукам.
— Грабли убери, дятел! — ласково переливался колокольчик.
Вокруг него, словно из-за плотного тумана проступало много разных непонятных звуков, Сережка перестал их различать, просто удивлялся, как затейливо они собираются в странные, длинные слова, которые были ему абсолютно непонятны:
— Райка, ты чем колешься? Ты же в прошлый раз говорила, что соскочила?
— Герыч — я только на нем, он самый чистый. Лучше помоги затянуть. Все свалил отсюда! А-ах!
В том, в чем все женщины находят приятный подарок, ты видишь унижение. Вот здесь ты права, с грудными детьми надо сидеть дома, а не работать. В сериале "Во все тяжкие" (Америка) жена главного героя как раз работает с новорожденной дочкой: у нее есть возможность кормить ее, и укладывать спать, и все окружающие помогают ей — так принято. Нам не понять, просто другая жизнь. не хорошая или плохая, а просто другая.
То что напишу многим покажется странным. Почему? Мир становится всё агрессивнее и это никого не удивляет и никто не хочет вникнуть в причины. Причина проста – равнодушие окружающих. Принцип – моя хата с краю, устраивает многих. «тебе больно надо?» - лозунг многих.
Думаю, откуда во мне непримиримость к несправедливости, желание гасить конфликт в зародыше? От моего отца. Пример: мы въехали в кооперативный дом, многие хорошо знали друг друга – из одной организации. Но работать рядом одно, а жить по соседству совсем другое. Дом – квадратная коробка, слышимость как у себя дома, окружающие соседи прекрасно слышат все конфликты. Ночью сосед решил воспитывать жену. Двое соседей его тут же навестили: услышим еще раз, позвоним в милицию. Ты хочешь жить среди нас? Провинившийся сосед папе как-то сказал: у меня есть бумажка из психушки, мне всё можно. Папа ответил: здесь тебе ничего нельзя. Всё! Стал шелковым соседом. Думаете он конфликтовал с моим отцом? Ничего подобного, уважал больше всех. После смерти моего отца, те же функции на себя взяла моя мама – только услышат, что в их квартире говорят на повышенных тонах, идет к ним.
Безнаказанность - вот причина подобного положения дел.