отрезала дважды, как это ни парадоксально: первый раз, когда два месяца назад отвалила кучу деньжищ за израильскую диру. Чисто теоретически на это можно было бы плюнуть… Ага, как же, плюнуть! На такие бабки - и плюнуть? Хотя, если меня сильно заклинило бы на «не уезжать», так и плюнула бы – что я, себя не знаю, что ли? Но то, что неделю назад очень милая семья с ребёнком вручила мне внушительную пачку деньжищ за год вперёд за мои трёхкомнатные хоромы… Вот это совсем ВСЁ. Не могу же я подлым образом вдруг заявиться сегодня к обеду в ими оплаченный дом и сказать: «Знаете, что? А я передумала. Давайте, уматывайте отсюда, я снова здесь намерена жить». Ага, а они сына в ближайшую школу уже определили и радовались, что всё так удачно складывается. Очень уж им моя дира подошла и понравилась.
Нет, если я умею очень даже умело портить жизнь самой себе, подводить себя, выставлять саму себя на бабки, обманывать опять-таки самоё себя, то уж точно никогда в жизни не позволю себе сознательно вытворить нечто подобное с людьми посторонними. Невозможно… И не потому что я такая хорошая и любуюсь собой, нет. Просто мне самой же бывает худо, очень худо от осознания того, что по моей вине кому-то плохо. Я боюсь таких ситуаций, ведь при всех моих пороках я – не мазохистка и мучиться мне совсем не нравится. Поэтому стараюсь изо всех сил не создавать коллизий, когда возникает ощущение, что от меня дурно пахнет. Самолюбие не позволяет.
Поэтому договор с семьёй с сыном-школьником был гарантией того, что теперь уже я с этого воздушного судна никуда не денусь и поеду, как миленькая, на ПМЖ в страну Израиль, на родину моих предков. Ну да, так говорят. Примем это, как данность, как красивую, элегантную легенду: сорокалетняя полуеврейка возвращается на Землю обетованную, на родину своих пращуров, чтобы… чтобы – что? Поклониться могилам? Каким могилам? Ощутить единение со своим самым древним на Земле народом? Я вас умоляю: с пафосом – это точно не ко мне.
Я поёрзала в неудобном кресле. Они никогда не бывают удобными в самолётах, я очень быстро начинаю маяться, пока сижу и лечу. Хочется вытянуть ноги, прилечь на бочок, как-то иначе повернуться, а дудки! Не предусмотрено, чай, не бизнес-класс.
- Да, эти сиденья ужасающие! – понимающе закивала сидящая рядом худенькая пожилая дама. – Ненавижу летать именно из-за них.
За понимание и сочувствие я благодарно улыбнулась соседке. Впрочем, не только за это: дама была мелкая, чистенькая, аккуратная и… ничем не пахнущая. Это очень важно для меня! Люблю тех людей, которые умудряются не носить с собой человеческий запах, отвратительный для меня во всех своих проявлениях, ибо я его ощущаю даже в мизерном присутствии. Специфический аромат кожи, волос… Привет от завтрака – запахи кофе и бутерброда с сыром или чая с творожком, исходящие от человека, приводят меня в состояние депрессии, про пот вообще молчу: сатанею от этого почти до потери самоконтроля. Что такое потеря самоконтроля в моём исполнении? О, это ужасно! В такой ситуации я могу стать весьма грубой с ничего плохого не сделавшим мне человеком, могу резко развернуться и уйти, бросив разговор на полуслове, что само по себе ужасающее хамство, конечно… А куда и как уйдёшь в самолёте? Поэтому всякий раз, когда куда-то лечу, я дико напряжена, пока идёт посадка, и я ожидаю соседа по креслу: а вдруг? И коли это случается, мой личный полёт превращается в адскую пытку, даже если он «проходит нормально». Не могу есть, не могу пить, спать тоже не могу, могу только тихо страдать, согнувшись в три погибели в неудобной позе, закрыв глаза и отсчитывая минуты: «Скорее бы, за что ж мне это!» Сидящая рядом вонючка даже не подозревает, как я её ненавижу и готова убить. В какой-то момент она (или он) участливо наклоняется ко мне: «Вам плохо?» - и обдаёт ароматом человечины особенно остро и щедро. Я вздрагиваю всем телом, издаю нечто вроде захлёбывающегося стона: «Всё нормально, не беспокойтесь, просто устала…» Сосед(ка) озабоченно и сочувственно цокает языком, и на меня ко всему прочему наваливается тяжёлое чувство вины и ощущение себя распоследней сволочью: человек ко мне со всем сердцем, беспокоится, а мне страстно хочется зверски избить его прямо здесь и сейчас. Ну, и кому нужны подобные переживания и стрессы? Справиться с собой я всё равно не в состоянии, ничем и никак эта фобия не снимается и не облегчается, лучше как личность я от этих переживаний явно не становлюсь, мизантропия набирает высоту вместе с лайнером и одновременным осознанием, какая я нехорошая. Зато самооценка падает ниже уровня Мёртвого моря, вязко плещущегося там, куда я теперь летела, как к себе домой. Домой…
Хотя бы этой проблемы в этот раз не случилось. Сегодня всё отлично, соседка стерильно не пахнет вообще ничем. Такой редкий случай, что можно его расценить, как хорошее предзнаменование.
- Вы летите в отпуск? В самую жару вообще-то. Будьте осторожны, у вас очень белая кожа, - затеяла тем временем светскую беседу непахучая соседка. Ага, значит, мы расположены к беседе. Мы желаем поболтать в течение ближайших четырёх часов? Ну, что ж, за всё бывает расплата. Не пахнет, значит, хочет поговорить. Это не радует и не входит в мои планы. Придётся выкручиваться. Но пока что растянула я рот в американской улыбке:
- Нет, не совсем так. Я – новая репатриантка, как в Израиле это называется – ола хадаша.
- Правда? – радостно воскликнула дама, и тонкие её бровки подлетели высоко и почти на середине лба так весело запрыгали вверх-вниз, вверх-вниз, прелесть какая, цирк! – Надо же, мне бы и в голову не пришло! Мазаль тов, хамуда! Лёгкой вам абсорбции! Но вы… одна? – недоумение соседки было удивлённо-печальным. Конечно, репатриироваться на Землю обетованную нужно всей мишпахой, то есть, большой семьёй, родным кагалом. Иначе как-то странно с их точки зрения, с точки зрения семейственных и традиционно родственно-кланово настроенных евреев. Непонятно им и даже дико, что из России в Израиль репатриируется одна-одинёшенька женщина лет сорока. Без мужа, без детей, без аидише мамы. Неправильно так! Человек не должен быть один, тем более в такой драматичной, стрессовой, но одновременно счастливой ситуации – в момент возвращения на родину предков. На Святую землю.
- Да, так получилось, - завела я заранее выученное сказание о том, как дочь приедет ко мне несколько позже, как в Израиле меня ждёт много родных людей… Что мы давно уже расстались с мужем, который не был евреем ни на граммулечку и вряд ли принял бы идею переезда… и так далее. И всё это – святая правда, но и абсолютная брехня одновременно. Потому что дочь не собирается переезжать в Израиль из Америки и приедет ко мне только в гости; родня в Израиле не такая уж и близкая, и не особенно мы друг без друга скучали все эти годы, а бывший муж-не еврей… вообще история не про то. Но не рассказывать же, право, каждому встречному долгую и странную, но никому неинтересную комическую драму – мою жизнь. Поэтому «шпионская легенда» была придумана заранее и выучена назубок.
Самолёт пошёл на взлёт, а я как раз закончила своё повествование и с чистой совестью достала из сумочки маску для глаз. Чуть вздохнув как бы обречённо, стала её напяливать.
- А, вы хотите поспать, да? – с плохо скрываемой досадой осведомилась соседка. Совершенно очевидно, что она, давняя жительница Израиля, уже мысленно предвкушала долгую беседу с новой репатрианткой, лекцию для новичка с наукой жизни и открытием «секретиков» бывалого, а заодно с разведкой боем, куда и к кому я еду… ну, и прочие любопытные прелести столь удачного соседства с ола хадаша. И вдруг – облом!
- Да, знаете ли, - я вздохнула как можно более горестно и жалко, - такие были сумасшедшие дни, сборы… Устала жутко! Надо вздремнуть… Ведь столько всего предстоит…
Спать я не собиралась. Вернее, была бы рада, но… Я не могу спать ни минуты без снотворных, бесполезно даже пытаться. К тому же эти четыре часа необходимы мне для осмысления происходящего. Казалось бы – зачем снова, зачем опять! Разве все последние долгие и насыщенные месяцы я не обдумывала всё тысячу, миллион раз?
Но сидит в мозгу заноза тревоги, даже страха: всё время думаю о том, удастся ли мне убежать от того странного, непонятного, пугающего, что происходит со мной уже несколько лет. А, может, происходило всю мою жизнь, просто я не понимала этого. Не осознавала? Жила, как в каком-то идиотском анабиозе, не отдавая отчёта в том, как, куда, почему и зачем я живу? И мой мозг, несчастный больной мозг, уже не зная, какого пинка ещё мне дать, чтобы я опомнилась и что-то сделала с собой и своей жизнью, решил вот таким макаром поиздеваться надо мной и устроил мне всю ту нереальную фантасмагорию, такую, что приходится бежать в другую страну, на край света, в надежде сохранить хотя бы остатки разума?
Не знаю. На все эти вопросы у меня до сих пор нет ответа. А я не могу жить без этого, я боюсь сама себя, завтрашнего дня и любой грядущей минуты, которая может внезапно погрузить меня в сюрреалистический кошмар. Я никогда от этого не застрахована. И всё время рискую провалиться в… не знаю, во что, не знаю, как это назвать и что вообще со мной творится. Я должна быть всё время начеку и в безумных играх разума пытаться отыскать суть и причину происходящего именно разумом же, мыслью, анализом. Умом. Если он у меня ещё остался, конечно.
Поэтому я закрываю маской глаза и притворяюсь спящей.
- Вас разбудить, когда принесут еду? – печально, но участливо спросила соседка, надеясь, очевидно, хотя бы во время трапезы поболтать со мной.
- О, я буду вам очень благодарна! – светски улыбнулась я, на секунду освободив один глаз из-под маски и подарив таки женщине толику радости. – Вы так любезны!
Где логика? Где логика в моём поведении? Со мной хотят поговорить, я чем-то интересна, я вовсе не противна и не отталкиваю от себя – разве не это было моим вечным кошмаром на протяжении почти всей жизни? Ведь лишь совсем недавно вдруг наступило прозрение и понимание, что никто меня прямо вот так сразу не отталкивает, никому я заранее не противна. А поздно. Уже не надо. Уже сама не хочу. Не хочу ни с кем говорить и не мечтаю быть приятной и желанной для беседы. Да вообще ни для чего… Я хочу быть наедине только с собой и своими мыслями, как бы они тяжелы ни были. Если бы ещё моё сознание не выделывало тех штук, сделавших из меня то ли тихую сумасшедшую, то ли социально опасного маньяка – никак не могу разобраться.
Самолёт оторвался от взлётной полосы. Но я этого уже не видела – мои глаза были надёжно отделены от мира куском чёрном материи. На целых четыре с лишним часа.
А ещё нет никакой логики в том, что я очень часто размышляю на тему «до какого момента было не поздно всё изменить и повернуть вспять». С чего и зачем я думаю об этом, ежели вовсе не хочу и не собираюсь ничего отменять и менять? Хм, смешно. Можно подумать, что если бы хотела и собиралась, то это было бы возможно. Впрочем, в связи со всем происходящим ответ на этот вопрос не столь очевиден.
Появившуюся у меня в привычке нелогичную и абсолютно пустую по смыслу игру ума я приписываю всё тому же хулиганству собственного сознания, которое развлекается подобным образом: а что было бы, если? С
