проводить весь день скрючившись за столом и выводить немеющими пальцами прописи, выслушивать просьбы, приказы, поручения, оформлять десятки и сотни дел и документов. Я бы рехнулся…»
- Эй, служивый, ты за какой надобностью к нам? – обратился вдруг к нему один из проходивших мимо писцов, со стилосом за ухом.
- Мне к куратору, - отвечал ему Галл.
- Вон там, видишь, дверь в пристройку со стражником? Тебе туда. Постой, друг! – тут же остановил он Валерия. - Ты так похож на нашего лучшего колесничего, славного Валерия Галла! Точно! Я узнал тебя! Друг! Вот так встреча! – восторженно и громко завопил он, привлекая внимание остальных, но Галл поспешил осадить эти восторги: - Да нет, что ты, друг, разве не видишь, я стражник, а не колесничий, - дружески похлопав его по плечу в ответ на приветствия и направился к цели своего посещения.
Куратор управы занимал просторное помещение в пристройке. Помимо всей огромной канцелярии управы в его личном распоряжении тоже находились несколько писцов, сидевших за своими столами прямо возле дверей.
- А вот и наш славный герой! – елейно улыбаясь воскликнул куратор управы, едва Галл появился на пороге комнаты.
Лукреций Марцелл все так же блистал испещренным золотом роскошным нарядом и выражением абсолютного довольства на румяном, по девичьи смазливом лице.
- Я за назначением, - сказал Галл. «До чего же мерзкий хлыщ этот бывший раб» - с презрительной неприязнью подумал он.
- Все верно, ты теперь наш, а я твой новый куратор. Нам есть что обсудить, - против кураторского стола располагалось кресло, на которое и указал Марцелл своему посетителю.
- Ты не находишь ли, что после того памятного обеда, меж тобой и светлейшим остались некие недоговоренности? – заговорил он, все так же скалясь ровными белыми рядами зубов, когда Галл молча устроился напротив него, и не дождавшись ответа продолжал: – А все дело в том, что, увы, перебрав с возбуждающим напитком, ты повел себя самым возмутительным и неподобающим образом. Твой разум был одурманен, ты что-то неверно понял, разобиделся, и сгоряча, находясь под дурманящими парами вина, принялся в дикой ярости громить все вокруг. Не поздоровилось даже и самому светлейшему Планку, - при этих словах Марцелл глянул на Галла с укоризной, но тот лишь внимательно слушал, не возражая и не выражая никаких эмоций.
- Однако я уполномочен сообщить тебе, что светлейший не держит на тебя зла. Более того, по своему благородству и присущей ему снисходительности к чужим слабостям он считает, что в происшедшем есть и его вина - не стоило угощать тебя слишком крепким напитком. Ну и в виду твоих былых заслуг, а также веря, что ты действовал не по злому умыслу, а из-за временного помутнения рассудка, светлейший протягивает тебе руку дружбы, предлагает забыть прошлое и надеется на твою верную службу. Что скажешь? Друг, мне нужен твой верный ответ, - добавил он, на миг стерев с лица слащавую улыбку, - чтобы передать твои слова светлейшему. Они будут переданы в точности, - заверил он Валерия, - можешь не сомневаться.
- Мне остается только с радостью принять дружбу светлейшего. Постараюсь искупить недостойное поведение в прошлом достойной службой в будущем, - заверил его, в свою очередь, Галл.
- Отлично, – ласковая улыбка вновь осветила лицо Марцелла. - Тогда к делу. Может статься, ты слыхал, что в Александрии сейчас пребывает один из главных христианских жрецов, преподобный владыка Осий Кордубский?
- Признаться, нет, не слыхал, - пожал плечами Галл. - Дела христианских общин мало меня интересуют.
- Его пребывание здесь касается не только христиан, это весьма важная птица. Главный советник и правая рука императора Константина, чтоб ты знал.
- Ах вот как, - равнодушно отозвался Валерий.
- Ты будешь охранять его.
- У императорского советника нет своей охраны?
- Среди христианских жрецов не принято держать при себе охрану. Но наш долг обеспечить высокому гостю безопасность, тем более в свете последних событий, сам понимаешь. Даже если ему самому это не по нраву… или якобы не по нраву, кто разберет этих жрецов...
- Ясно. – Галл покинул кресло посетителя, не желая проводить время за лишними разговорами и сплетнями. - Когда приступать к службе?
- Да прям сегодня и заступай, – выйдя из-за своего стола и догоняя его, сказал Марцелл. Они вместе вышли из пристройки в базилику.
- Считай, что ты поступил на службу к самому императору. Как видишь, светлейший умеет дружить, теперь дело за тобой.
- Постараюсь оправдать его ожидания.
Тем временем, явление куратора управы вызвало большое оживление среди посетителей. Многие из бедняков тут же ринулись к нему, в надежде пожаловаться на проволочки их дел и нерадивость чиновников управы, и в попытке решить свои дела, обратившись с просьбой непосредственно к начальнику. Особенно преуспела одна женщина в бедной, донельзя изношенной одежде и едва прикрывавшем седую голову ветхом покрывале, которая, проявив недюжинную прыть и пробившись к куратору быстрее всех остальных, бросилась к нему с душераздирающими причитаниями:
- О достойнейший и почтеннейший, прошу помоги мне! Я вдова ветерана, славного заслуженного героя, мне положена пенсия, и ни один из чиновников не желает заниматься моим делом! Я что ни день хожу сюда, да все без толку, моим детям нечего есть, а хозяин дома грозится выбросить нас на улицу! – вопила она, хватая всемогущего куратора за полы одежды.
- Что? Какого ещё ветерана и героя? – грозно прикрикнул на неё тот, с брезгливым негодованием отталкивая от себя, словно шелудивого пса. - Вот настоящий герой и ветеран – наш славный, знаменитый Валерий Галл посетил нас! - обратился он к своим подчиненным. - Слава героям Александрии! – и первым захлопал в ладоши, призывая последовать своему примеру.
Чиновники, послушные команде, разразились шумными овациями.
- Ну вот, я ведь говорил, что это он! – раздался голос из чиновничьих рядов.
Провинциальные посетители же, раздосадованные очередной проволочкой, напротив, с неодобрением, негодованием и даже с явным осуждением взирали на него.
Впервые стыдясь своей славы, и пряча от них глаза, Галл поспешил к выходу.
Советник императора остановился в небольшом скромном доме в Неаполисе, принадлежавшем какому-то горожанину среднего достатка. Жилище было довольно простым – небольшое строение в два этажа, на первый взгляд без каких-либо потаённых выходов и двойных стен, а внутренний дворик дома был совсем крошечным. Впрочем, толком все осмотреть не удалось - стражнику без лишних слов сразу было указано за дверь, где он и коротал службу, вынужденный все время лицезреть перед собой христианский храм, стоявший неподалеку, ввиду охраняемого жилища.
Вид этого строения, особенно сияющий золотой крест наверху, то и дело навевал странные и ненужные размышления о том, почему христиане избрали себе в божество какого-то бродягу, который был распят на кресте, словно разбойник, и готовы терпеть ради поклонения ему любые гонения, мучения и казни. Он гнал эти мысли прочь, как назойливых насекомых, но они все равно то и дело возвращались. Так же как сами христиане и их жрецы, все время околачивающиеся возле дома охраняемого. Поскольку Галлу было строго воспрещено задерживать кого бы то ни было из визитеров, он мог лишь окидывать их взглядом, чтобы удостовериться, что пришедший не затаил за пазухой камень или кинжал. Но никто из них не выглядел подозрительно и сразу было ясно, что ничего худого они не замышляют и не представляют ни малейшей угрозы для охраняемого.
- Здорово, служивый, - обратился вдруг к стражнику один из посетителей.
Это был вчерашний жрец из общины. Галл безотчетно ответил на приветствие, хотя это было не по уставу стражников - несмотря на то, что из-за его вмешательства Галл, к своей досаде, так и не переговорил со свидетельницей убийства, этот человек оставил хорошее впечатление и был ему симпатичен.
«Не хватало ещё, чтобы из-за моей матери-христианки христиане и меня принимали за своего» - тут же нахмурился он, как только жрец прошел мимо него внутрь жилища.
Стемнело. В домах зажглись светильники. Запоздавшие прохожие торопились успеть добраться до своих жилищ прежде, чем сумерки совсем сгустятся. В окрестностях все было спокойно и тихо. В доме тоже все было тихо, лишь время от времени до Галла доносились обращенные к слугам отдельные реплики хозяина дома из ближайшего к дверям помещения. Судя по этим доносившимся фразам, да ещё умопомрачительным ароматам из кухни, в доме собирались трапезничать.
- Эй, служивый, - окликнул его из дверей знакомый общинник, - заходи в дом, поешь.
- Нельзя, - с показной суровостью отмахнулся Галл, скорее удивленный, нежели обрадованный этим внезапным и неуместным проявлением человеколюбия. - Нельзя оставлять пост.
- Здесь только владыка решает, что нельзя, а что можно, - в тон ему, невозмутимо отвечал Афанасий. – Шагай, пока зовут.
Не заставляя себя дольше уговаривать, Валерий зашел в дом следом за ним.
Действительно, в таблинии все было готово к трапезе. За накрытым столом, на обычных деревянных стульях, словно простые рыбаки в трактире, собрались именитые постояльцы - сам советник императора, рядом с ним какой-то, судя по одеянию, тоже весьма важный сановник, не из местных александрийских, со своей женой, да ещё несколько христианских жрецов, ну и сам хозяин дома. Хозяйка вместе со своей помощницей прислуживала за столом.
- Мир вам, - вежливо поздоровался с присутствующими Валерий, остановившись в некоторой нерешительности.
- Садись рядом со мной, - вполголоса сказал ему Афанасий, и занял свое место за столом.
- Что же ты сразу не сказал, что ты наш? – обратился к нему советник, в то время, как хозяйка любезно предоставила вновь прибывшему сосуд с водой для омовения рук и полотенце. - Как твое имя, стражник?
Это был старик, чьи усы и борода были так же белы, как его одежды. Только теперь Галл заметил глубокие застарелые шрамы от ожогов на его лице и руках.
- Валерий Галл.
- Валерий – римское имя, - заметил сановник.
- Моя мать - римлянка, - быстро отозвался Валерий.
- Это благочестивая христианка, весьма достойная матрона, верная и расторопная помощница владыки Александра, - сказал Афанасий. - Много лет назад она продала свой богатый дом, оставшийся ей в наследство от родителей, чтобы потратить все вырученные средства на обустройство общины и нужды общинников.
- Сегодня я посетила вашу благословенную Богом общину и имела удовольствие разговаривать там с Бирреной. Она мне понравилась. Такая умная и приятная собеседница, истинная богобоязненная христианка, очень рада знакомству с ней, - проговорила, обращаясь к Афанасию, жена сановника – красивая и ещё довольно молодая матрона.
- А чего же эта истинная христианка собственного сына до сей поры в храм не привела? – недовольно заметил епископ Кордубский.
- Мой отец был язычником, - с вызовом глядя в глаза убеленному сединами советнику, проговорил Валерий.
Но поскольку его выходка не возымели совершенно никакого эффекта ни на его собеседника, ни на остальных присутствующих, словно в этот миг они все одновременно перестали его видеть и слышать, ничего не оставалось, как
