Упавшие за гранью

могла плакать, лишь с какой-то сильной грустью и почти безнадежностью смотрела на все. В воздухе витали боль, безысходность, страх и протяжная, поднывающая тоска вперемешку с ужасом.
Мне хотелось найти свое тело. Хоть без ноги, хоть без руки, но найти. И я продолжала бродить меж останков вместе с остальными погибшими, сквозь которых проносились живые. Это все было просто немыслимо...

— Как думаешь, а что ТАМ? — подошел ко мне Ваня и заглянул прямо в глаза.
Его же глаза больше не блестели. Он был словно фотография — осколок прошлого без признаков жизни, а впрочем, как и я.
— Там — это где? — переспросила я.
— Ну. Вот куда мы уйдем потом?
— Жить уйдем. Ведь ты со мной, да, Вань? Нашел себя?
— Я не хочу...
— Не хочешь?! — я непонимающе уставилась на него.
— Я не могу тебе все рассказать, но если кратко, то сейчас мне не так больно, как было при жизни. Я освободился, Юль. Зачем мне возвращать эту боль обратно? И, кто знает, может, я смогу начать все по-новому. Сначала...
Он потупил свой взгляд, а я не стала спорить, мне лишь стало как-то обидно и еще чуть тоскливее.
— Твое решение. Но мне будет жаль. Я не смогу тебя заставить, но и не хочу, чтобы ты страдал.
— Все нормально. Я сделал свой выбор.

Вдруг впереди я увидела женщину, сидящую на корточках, которая что-то торопливо записывала. Ветер развевал ее короткие волосы, но я не чувствовала этого ветра. Рядом с ней лежало тело, обернутое в черный пакет. Я стремительно рванула туда. Просто знала, что должна быть там.
Я приблизилась к трупу и взглянула внутрь пакета, из которого было видно лицо, оголенные плечи с остатками одежды и окровавленную грудь. Лицо же было бледное, с разводами грязи и крови. Ресницы слиплись, тушь растеклась, а волосы словно склеились и превратились в спутанные комья. Безжизненное лицо — мое лицо. Да, оно было моим!

Как бы повели себя, видя самого себя со стороны? Видя свое мертвое, холодное, израненное и такое жалкое тело?
Когда я посмотрела на свои закрытые глаза, грязную окровавленную грудь и на кровь, которая уже растеклась под шеей и вместе с пакетом прилипала к коже, все вокруг замерло для меня. Звуки пропали, все исчезло вмиг, остались только печаль, дикая жалость к самой себе и понимание того, что это все. Это конец. Но как? Я не хочу. Моя земная жизнь закончена, не будет ни любви, ни тоски, ни жалости, ни злости, ни работы, кредитов, квартиры, детей, того людского быта. Не будет ровным счетом НИЧЕГО, а скоро тебя увезут в морг, вскроют, зашьют и сдадут убитым горем родственникам. Все закончилось, Юля. Раз и навсегда.

— Ничего не выйдет, Юлич. Органы наверняка каша. Ты не заведешь рабочей батарейкой часы со сломанными деталями. Смирись, — ровным голосом сказала Таня, стоявшая позади.
Она была по-прежнему безразлична. На мгновение мне показалось, что она отпустила все земные эмоции или почти отпустила их, смирившись со своей судьбой.
— Дохлый номер, — согласился Кот. — Очень дохлый. Прямо не оживляемый.
Я оглянулась на них, потом снова перевела взгляд на свой труп. Ветер откинул край пакета, я увидела, что все тело целое, хоть и сильно окровавленное, а затем приняла окончательное решение попробовать.
Я коснулась своего лица полупрозрачными тоненькими руками призрака, провела пальцами, как мать проводит по щекам своего ребенка. Никогда за всю ту свою жизнь мне не было так жаль. Мой взгляд зацепился на посиневших губах, и меня словно прорвало:
— Юля, черт тебя побери! Вставай, ну давай! Ну, чего же ты?
Я неистово кричала, делая жалкие попытки «впрыгнуть» в свое же тело.
— Ты же целая, че ж ты дохнуть-то собралась? Не смей! Не смей!

Живые меня не слышали, слышали только Таня, Ваня, Кот и остальные, кто погиб в этом злосчастном самолете. И те ухмылялись, наблюдая за мной, как за представлением из цирка Шапито.
— Шальная ты баба, Корнева — Таня усмехнулась, — что при земной жизни, что после нее. Я бы посмотрела на тебя, если бы от тебя нога осталась, например.
Кот гоготнул, а Ваня вздохнул, озираясь по сторонам и делая вид, что не смотрит в мою сторону. Я же не обращала внимания и не отвечала, лишь продолжала скакать вокруг тела и пыталась оживить саму себя.

— Если бы я сейчас могла, то заплакала, наверное, — шепнула я спустя какое-то время, отворачиваясь и пытаясь принять свою смерть.
Еще раз провела рукой по своему лицу, как бы закрывая и без того закрытые глаза и давая понять остальным, что мои попытки окончены, но внезапно передо мной все потемнело. Все пропало из вида, наступила кромешная тьма. Я пыталась кричать, но не услышала собственного голоса, а саму меня потянуло куда-то вниз, как в воронку, да еще так стремительно, что ничего не удалось сообразить.

***

Я сделала хриплый и болезненный вдох. Запах гари, запах крови...
Я почувствовала холод, губы ссохлись. Было противно, неуютно и страшно больно. Грудь сдавило, спину разрывало так, словно тысячи острых ножей вонзились в нее разом. Малейшее шевеление причиняло мне ужасные страдания. Мое сознание то терялось, то возвращалось, но я успела заметить ту самую женщину с блокнотом, которая встала, посмотрела на меня, и глаза ее широко открылись. Потом я увидела Таню. Она была прозрачной, просто дымка, но это была она. Таня махнула мне рукой, а я же, сквозь затуманенное сознание и дикую боль, улыбнулась ей. Рядом со мной еще кого-то погружали на носилки врачи. Кто-то еще выжил, значит, у кого-то тоже получилось...

— Аккуратнее берите! Не снимайте это! Отойдите! — кричал мужчина рядом со мной.
Он кричал так громко, что мне казалось, что мой мозг вот-вот взорвется. Боль была невыносимая, и перед тем, как потерять сознание, я подумала о том, что после случившегося я никому не расскажу, что видела за гранью. Пусть об этом знаю только я и тот, кто выжил. Пусть это останется тайной, но теперь я смотрю на этот мир иначе и точно знаю то, что жизнь не заканчивается, просто начинается новая.
Смерти нет...