преобразилась бы, и Кремль стал бы центром нового города с новой судьбой… – голос господина пресёкся, в груди заклокотало; он вынул из кармана камзола платок и вытер глаза.
– Не господин ли Баженов вы будете? – вдруг догадался десятник. – Это по вашему замыслу стены снесли?
– Да, я – Баженов, – убрав платок, с вызовом ответил господин. – Будешь меня ругать? Меня нынче многие ругают… Только ты, Павлантий Африканыч, более моего виноват: я разрушил старое, отжившее, а ты его восстанавливаешь.
– Моё дело маленькое, ваше благородие. Не я, так кто-нибудь другой, – возразил находчивый десятник и, не сдержавшись, прибавил: – А людям нравится…
– …Василий Иванович! Василий Иванович! – к Баженову подбежал запыхавшийся мальчишка. – Меня дядька Прокопий прислал! Просил вас сразу к нему идти; там у него что-то случилось.
– Господи, что ещё? – вздохнул Баженов. – Мало несчастий на мою голову… Иду, иду!..
Мальчишка направился было за ним, но десятник схватил его за руку:
– Стой! Куда ты его зовёшь? Где он ноне строит?
– Да рядом, в Старом Ваганькове: дом для господина Пашкова… Пусти, дяденька, мне надо бежать! – мальчишка вырвался от десятника и со всех ног бросился за Баженовым.
– Смотри у меня, пострелёнок, уши-то надеру! – погрозил ему вслед десятник. – Вот и строй, господин Баженов, если внове твои строения не снесут, а в чужие дела не суйся; слишком много о себе полагаешь, – проворчал он про себя и затем крикнул своим рабочим: – Ну что, закончили? Сколько можно возиться-то? Ох, пользуетесь вы моей добротой!..
***
Строительство на Ваганьковском холме вёл Прокопий Щегловитов со своей артелью; он уже построил десятка два домов и несколько церквей в Москве, Ярославле и Костроме, и по праву считался опытнейшим мастером. Старые постройки в Ваганьково были снесены, готовилась площадка под фундамент – Баженов не мог понять, что могло случиться на этой подготовительной стадии работ. Взойдя на холм, он сразу увидел Прокопия: тот сидел на раскладном деревянном стуле собственной конструкции и пил квас из ковша.
– Хороший квас делают в Охотном ряду, ох, хороший! – Прокопий Елизарович смачно крякнул и утёр усы и бороду. – В Ярославле тоже квас хорош, но до московского ему далеко; зато пиво в Ярославле варят славно. А вот в Костроме и квас плохой, и пиво не лучше; костромичи молоком, да сметаной, да творогом, да сыром хвалятся, – а на мой вкус это одни пустые названия. Ничего примечательного в Костроме нету, – разве что лапти плетут крепко, хаять не стану, – а кроме лаптей им похвастаться нечем.
Баженов улыбнулся: Прокопий Елизарович был обижен на костромичей за то, что последний подряд на крупное строительство они отдали другому мастеру, и во всяком разговоре обязательно находил повод помянуть Кострому недобрым словом.
– Что у тебя стряслось, Прокопий Елизарыч? – спросил он. – Зачем звал?
– Зачем звал? – переспросил подрядчик. – Пойдём, Василий Иванович, покажу, – он с кряхтением поднялся со стула и направился к котловану, вырытому под основание будущего дома. – Гляди, чего мои ребята откопали!
Баженов заглянул в яму и увидел выложенный белым камнем широкий колодец, уходящий глубоко под землю; по стенам колодца виднелись остатки винтовой лестницы, а над его верхним краем был вбит крепкий железный штырь, к которому привязана толстая верёвка с узлами.
– Штырь с верёвкой – это наша работа, – пояснил Прокопий Елизарович. – Уж очень ребятам захотелось посмотреть чего там на дне.
– Ну и что? Нашли что-нибудь? – спросил Баженов.
– Нашли, да только не то, что думали. Они, вишь ли, клад надеялись отыскать, – мол, царские палаты здесь раньше были: судя по кладке, колодцу никак не меньше двухсот лет. Выходит, ещё батюшка-царь Иван Васильевич строил, – так, может, казну в этом колодце запрятал? – ухмыльнулся Прокопий Елизарович. – Я им говорю: «Дурачьё! Вы на что надеетесь: если и впрямь клад найдёте, разве господин Пашков вам его отдаст? Земля ему принадлежит, и всё что в земле, полная его собственность. Вас по острогам затаскают, будут допытываться, не стащили ли чего». «Да нам бы только найти, а потом так запрячем, никто не прознает, – отвечают. – И хоть калёным железом нас жги, ни словечка не промолвим; даём в том самую страшную клятву, какая ни есть на свете! А ты, дядя Прокопий, вовсе в стороне: мы и под пытками скажем, что ты знать ничего не знал, ведать не ведал». Ну, вижу, их уже не отговорить: «Что же, полезайте, коли так».
Далее рассказываю с их слов. Залезли, стало быть, они в колодец; на дне его – два подземных хода; один наглухо заделан: как ни бились, не смогли даже первый ряд кирпичей снять. Вот какой раствор раньше делали, не то, что ныне! Ныне лишь я, да Амвросий Петров правильный раствор делаем, а у остальных не раствор, а сметана костромская...
– Так что же они нашли? – перебил его Баженов.
– Имей терпение, Василий Иванович, в наши годы суетиться негоже, – неодобрительно заметил Прокопий Елизарович. – Имей терпение, всё расскажу своим чередом… На чём, бишь, я остановился?... Да, один ход наглухо закрыт, а во второй им удалось-таки пролезть: там, видать, подвижка земная случилась, так вход и осыпался. Они его разобрали, а дальше дверь железом окованная с замками старинными. Они её открыли, – и где только выучились, шельмецы, замки открывать?..
Зашли внутрь, обрадовались: сейчас, де, золотишком да самоцветами вмиг обогатимся! Глянь, – там большущие комнаты со сводчатыми потолками; нигде ни влаги, ни плесени, и повсюду сундуки стоят. Они в один сундук, в другой, в третий, в пятый, в десятый – везде одно и то же: книги и свитки! Вот разочарование какое: мои ребята до того обозлились, что хотели всё это тут же пожечь, но побоялись сами в огне сгинуть.
Вылезли из колодца смурые, в тоске и печали, – какие из них сегодня работники? Ты не обессудь, Василий Иванович, но дал я им на водку и отпустил до завтра. Ничто, ребята крепкие: завтра на работе будут в должном виде, не сомневайся. А за тобой я мальчонку послал, – да где же он?.. Опять, поди, на берегу ошивается?
– Я тут, дядька Прокопий, – отозвался мальчишка. – Сколь времени рядом стою, – не видишь, что ли?
– Смотри у меня, пострелёныш! – подрядчик отвесил ему подзатыльник. – Будешь от дела бегать, выдеру, как сидорову козу!
– Где я бегаю-то! – потирая затылок, обиженно протянул мальчишка. – Всё бы вам драться.
– Я подумал, Василий Иванович, – обращаясь к Баженову, сказал Прокопий Елизарович, – что ты непременно захочешь на нашу находку посмотреть, – так он тебя сопроводит: ты не гляди, что он мал, но ловок и силу не по годам имеет, а мне туда не залезть: я постарше тебя буду… Сможешь по верёвке-то спуститься?
– Сколько раз приходилось спускаться-подниматься – и по верёвкам, и по прочим шатким приспособлениям. Вспомни, хотя бы, церковь в Ильинском, что мы с тобою строили, – ответил Баженов, пробуя верёвку на прочность. – Принеси мне какую-нибудь одёжку, Елизарыч, а то моя не подходит для таких приключений… А ты, богатырь, возьми чем внизу посветить, и спускайся за мной, – сказал он мальчишке. – Как тебя зовут? Еропка? Ничего, Еропка, – Бог не выдаст, свинья не съест.
***
В подземелье всё было так, как сказал Прокопий Елизарович: в сводчатых комнатах стояли огромные сундуки, набитые книгами и свитками. Баженов открыл первый попавшийся сундук, достал пожелтевший от времени пергамент с выцветшими чернилами и прочитал: «Litteras de bonitate. Meus discipulus et amicus Nero a pia eius Seneca». – «Письма о добродетели. Моему воспитаннику и другу Нерону от любящего его Сенеки».
– Бог мой! – воскликнул Баженов. – Неужели подлинник? Ты слышал что-нибудь о Нероне? – спросил он Еропку.
– Кто о нём не слыхал? – шмыгая носом, возразил Еропка. – Как напьётся, да начнёт безобразить – дым столбом летит! Третьего дня грозился Хамовники поджечь, коли ему в долг опохмелиться не дадут. Даром что с самой Троицы в полицейской части просидел: это когда он чёртом вырядился и в женскую баню залез. Вот визгу-то было, – на всю Москву!
– Ты про какого Нерона говоришь? – удивился Баженов.
– Про того самого, воротника с Пречистенки, – про какого же ещё? – в свою очередь удивился Еропка. – Неужто у нас другой Нерон есть?
– Ты об отставном солдате, что теперь служит сторожем при Пречистенских воротах? – догадался Баженов. – Да, я тоже слыхал о его похождениях. Но это другой Нерон, древнеримский, он императором был.
– Ишь ты, император, да ещё римский, а имя русское, солдатское! Выходит, они своих императоров нашими именами называли – поразился Еропка.
Баженов вздохнул и принялся дальше разбирать сундук.
– Катон… Цицерон… Тацит… Марк Аврелий… Гораций… Вергилий…– шептал он. – А в этом сундуке? Греческое, кажется… Платон… Аристотель… А вот ещё: Эсхил, Софокл, Еврипид… А здесь что? – он открыл следующий сундук. – «Paulus, servus Iesu Christi, ut omnes qui sunt Romae, dilectis Dei» – «Павел, раб Иисуса Христа, всем находящимся в Риме возлюбленным Божиим». И приписка: «Sua manu Pauli scripta». «Собственноручно»... Господь Всемогущий!.. – охнул Баженов и закрыл сундуки. – Таких сокровищ больше нигде в мире не найдётся! Понимаешь ты это или нет? – он потрепал мальчишку по голове.
– А чего сразу драться? – вывернулся от него Еропка. – Ну, книги, – экая невидаль! Добро бы с картинками, а то одни буковки… Вот на базаре в Китай-городе книжки продают – закачаешься! Я одну смотрел: про путешествия в дальние страны, где живут двухголовые люди в чешуе, водятся змеи о четырёх ногах и птицы с женскими лицами. Картинки в ней на каждой странице – вот такую я бы купил!
– Ты грамотный? – спросил Баженов.
– Дядька Прокопий учит меня грамоте, да больно дерётся, – ответил Еропка, почёсываясь.
– Ученья без слёз не бывает; меня тоже били, когда я учился, – сказал Баженов. – Ты пойми, садовая твоя голова, здесь собрана мудрость человечества: то, что люди поняли о себе, своей жизни, о мире, о Боге. Ведь не твари же мы неразумные, для чего-то нам ум дан?..
– Это да, – согласился Еропка. – А кто же столько книг запрятал?
– Я думаю, это знаменитая библиотека царя Ивана Грозного, – ответил Баженов. – Ему она досталась от его бабки, которая была византийской принцессой: перед тем, как турки захватили Константинополь, она уехала оттуда и вывезла с собой императорскую библиотеку. Об этой библиотеке уже тогда ходили легенды: её начали собирать еще в древнем Риме, а потом перевезли в Константинополь и продолжали собирать там. Царь Иван тоже был большим любителем книг; он пополнил эту библиотеку собственным богатейшим книжным собранием. Но этот царь был очень подозрительным, ему всюду мерещились заговоры; если бы Ивану Грозному пришлось бежать из Москвы, взять с собой библиотеку он бы не смог, поэтому и спрятал её в этом подземелье; при нём здесь наверху был царский дворец.
– Понятно… – рассеянно протянул Еропка и, открыв ещё один сундук, вытащил наугад какой-то толстый свиток. – А это что?
– «Marcus Vitruvius Pollio. Architectura Universi», – прочитал Баженов. – Витрувий! Учитель всех архитекторов!.. А об этом его сочинении ничего неизвестно, но я догадывался, что оно должно быть. В основе строения Вселенной, живой и неживой материи лежат одни и те же универсальные законы и пропорциональные отношения – ими надлежит руководствоваться
