конечно, читали многие, кроме самих революционеров и левых либералов. О начале революции о том, что, нужно переходить к революционным действиям. Интересно, показали ли этот листок царю, или утаили, чтобы лишний раз его не расстраивать?
Одновременно подали в отставку Мирский (провал его политики примирения был достаточно очевиден) и великий князь Сергей Александрович, один из основных критиков этой политики. Царь каким-то образом уговорил их остаться на своих постах.
Вот на какой раскалённой сковородке разворачивались события января 1905 года. Здесь же обращу внимание на мину, которую эсеры и левые либералы заложили в 1904-1905 годах, и которая так ощутимо дала о себе знать летом 1917 года. Ни эсеры, ни кадеты не могли в 1917 году привлечь к ответу большевиков, сотрудничавших с немцами. Им сразу бы напомнили о сотрудничестве с японцами в 1904 году. А.В.Чернов, министр земледелия в правительстве Керенского успел и в 1904 году попользоваться японскими йенами, и в 1915-1917 годах – германскими марками.
*
К январю 1905 года Гапон стал самым влиятельным лидером русских рабочих. Поначалу он заботился лишь о благочестии паствы, но под влиянием земского съезда и широкой поддержки решений этого съезда общественностью решил, что рабочим следует также осмыслить своё политическое положение. Из его общения в ноябре-декабре 1904 года с членами «Союза освобождения» и родилась идея представить царю «петицию», поддержанную достаточно мощной стачкой. Гапон распространил в своих «собраниях» резолюции съезда «Союза». К 7 января в Петербурге бастовали уже 120 тысяч рабочих. Копии «петиции» Гапон разослал важным сановникам. Часто можно встретить утверждение, что петиция составлена в почтительном тоне и содержала лишь самые умеренные экономические требования. Она опубликована коло 60 лет назад. Легко убедиться, что и тон почтительно-слезливый лишь в начале, а про требования скажу чуть дальше. Уже на второй странице (задолго до середины текста) петицию не отличить по тону от типичных газетных передовиц радикального толка: «Наш народ, рабочие и крестьяне отданы на произвол чиновничьего правительства, состоящего из казнокрадов и грабителей». Они «довели страну до полного разорения», «ведут Россию к гибели». И указание: «Разрушь стену между собой и народом, и пусть он правит с тобой вместе». «Только народу известны истинные его нужды». Они требовали учредительного собрания «На основе всеобщих, равных и тайных выборов» И это – немедленно, во время тяжёлой войны! «Это наша главная просьба» (!!!). Далее следуют 17 конкретных указаний, что именно нужно предпринять (!) «Повели и поклянись выполнить эти требования» (!!!). Это – уже обращение победителя к поверженному противнику. С.Павлов (Опыт первой революции России. 1901-1907 гг. Академический проект.М.2008) так и называет главу: «Провокация 9 января». Это был величайший триумф «Союза освобождения» в его стремлении давить на правительство объединением своих «банкетов», своей печати, со студенческими волнениями, с рабочим движением, с бунтами в деревне, с террористической деятельностью эсеров (плюс к тому – с успехами японской армии и японского флота). Гапоновский союз с отставкой Зубатова совершенно вышел из-под контроля полиции. Перестали петь «Боже царя храни!», да и саму полицию не на все собрания пускали.
Правительство, находившееся, по Пайпсу, в «агонии», тем более – сразу вслед за падением Порт-Артура, - могло только отступать, вяло огрызаясь и нехотя убивая.
Горькие, Пешехоновы и пр. уже вооброжали себя новым правительством, которое сменит рухнувшую власть.
Тёмный, скользкий А.И.Матюшенский (Исповедь А.И.Матюшенского. За кулисами гапоновщины/Красная заря<Париж>, 1906,N2) – один из авторов петиции – о сути происходившего 9 января пишет, по всей видимости, достаточно адекватно. Петицию обсуждали в течение трёх дней “во всех отделениях «Собрания». Сердца людей “открывались для любви и единения с царём”. Получалось, что все они пойдут с жёнами и детьми. Не боялись – не могли же в них стрелять. «Я единственный знал, что стрелять будут. Я их толкал на бойню». Этого – жён и детей, люди не простят. Такой протест поддержат во всей России.
Разумеется, он не «единственный» знал, что стрелять будут. Специально так и сочинили петицию, чтобы у власти не было иного выхода.
*
Когда читаешь тексты, посвященные июлю 1914 года (в том числе в <8:397-414>, если – в отрыве от контекста), кажется, что большой войны можно было бы избежать, ограничившись малой, или хотя бы оттянуть её начало на более поздний срок (имейся у главного штаба план частичной мобилизации, не было бы недоразумений в переписки Николая с Вильгельмом и т.д.). Но неразрешимых противоречий у Германии с другими государствами накопилось слишком много, в том числе – и с Россией. Неразрешимых, но требующих немедленного решения. Сосредоточимся на том, что касается непосредственно России.
Германия ещё до воцарения Николая II отказалась от продолжения политики прочного мира с Россией, от наследия Бисмарка. Ответом явился тайный договор России с Францией, тайный, значит – против Германии. Он никак не мог долго оставаться тайным. Два императора обнимались, клялись в вечной дружбе, но настойчивое поощрение Вильгельмом восточной политики Николая, натравливание его на Англию, совершенно не было бескорыстным (8:326,327,328). Впрочем, Вильгельм открыто говорил Николаю, что его рано или поздно втянут «в самую страшную войну, какую когда-либо знала Европа» (8:328).
Но миссия России – защитить Европу от «жёлтой опасности», а Вильгельм обеспечит (тем не менее) надёжный европейский тыл (8:331).
А продвижение в Азии давалось России так легко! (8:336).
Саму дорогу Берлин-Багдад, получается, Германия строила, чтобы России легче было перебрасывать войска на Восток (8:336).
Во время войны с Японией Вильгельм настойчиво советовал не торопиться заключать мир, пока этот мир не будет достаточно хорошим для России (8:361).
Германию с давних пор беспокоило соседство сильной России. Советник германского правительства Р.Мартин (Р.Мартин. Будущность России.М.1906) писал: «Если бы сельское хозяйство России процветало, то Германская империя уступила бы ей в могуществе, с Эльзасом и Лотарингией скоро пришлось бы расстаться». «Над Софийским собором в Константинополе появился бы русский крест, Индию русские отняли бы у англичан» и т.д. Поэтому поражение России в войне с Японией и революция вызвали в Германии едва ли не больший восторг, чем в самой Японии. «Поражение России избавило Германию от необходимости воевать с Россией. Продолжение русской революции исключает на много лет Россию...из ряда влиятельных великих держав». Неплохо сказано советником правительства о «необходимости войны с Россией»!
Неожиданно быстрое развитие России, возобновившееся сразу по окончанию войны (оно началось в последние десятилетия XIX века) сново всполошило успокоившуюся Германию. В 1911,1912,1913 годах Россию постеили три очень высококомпетентных делегации из Германии. В 1912 году – под руководством профессора М.Зеринга. В неё входило 10 профессоров, 2 руководителя департаментов, 2 президента земель. В 1913 году руководил профессор Аугаген. Были потрясены. Пришли к выводу: если России ничто не помешает, то она через 10 лет станет самой сильной державой Европы. Такое развитие событий никак не устраивало германского императора (значит: надо этому развитию помешать!) В.В.Шульгин (“Дни”) так и пишет: «немецкие профессора бросили германскую армию на Россию».
О ТОЛСТОМ
Герои Солженицына то и дело вспоминают Толстого, говорят о нём, о его учении – критически. Причём это – не ошалелые безбожники – агитаторы, спешащие выкрикнуть очередное непотребство. Нет, это – серьёзные, рассудительные люди, нисколько не торопящиеся с выводами.
Начинает этот разговор гимназист Саня Лаженицын, подстерёгший Толстого во время его прогулки в яснополянском парке. То, что он ещё гимназист, никак не противоречит моим предыдущим замечаниям: он не по возрасту развит и очень убедителен в этом поразительном диспуте.
Юный Саня с ходу замахнулся на самый корень толстовства:
- Лев Николаевич, вы уверены, что не преувеличиваете силу любви, заложенной в человеке? Или, во всяком случае, оставшуюся в современном человеке? А что, если любовь не так сильна, не так обязательна для всех и не возымеет верха – ведь тогда ваше учение окажется... очень очень преждевременным? А не надо было бы предусмотреть какую-то промежуточную ступень с каким-то меньшим требованием и сперва на нём пробудить людей ко всеобщему благожелательству?
Но и на этом неугомонный искатель правды не остановился. Он продолжал дерзко полемизировать с пророком. Не согласился с ним, что зло в одном лишь невежестве. Старик ушёл, «обиженный за свою истину» (7:25,26). Он уже слышал нечто подобное, в том числе и от сыновей. Но, настаивая на своём, говорил с горькой усмешкой: «У меня платформа широкая, но я на ней один». А тут ещё бойкий гимназист критикует!
*
Лет через шесть в августе 1914 года (7:357,359) 22-летний Саня, уже окончивший два курса историко-филологического факультета Московского университета, в беседе со «звездочётом» П.И.Варсонофьевым сообщает, что порвал с толстовством. Саня и его друг Котя идут добровольцами в действующую армию (как студенты – они призыву не подлежали). С толстовством Саня порвал из-за отношения Толстого к государству. Ещё через два года, в октябре 1916 года эта тема получит дальнейшее развитие.
*
«Генерал Благовещенский читал у Льва Толстого о Кутузове и сам в 60 лет, при седине, полноте, малоподвижности чувствовал себя именно Кутузовым, только с обоими зрячими глазами. Как Кутузов, он был и осмотрителен, и осторожен, и хитёр». И как толстовский Кутузов, он понимал, что никогда не надо производить никаких собственных, решительных, резких распоряжений, что «из сражения, начатого против его воли, ничего не выйдет, кроме путаницы, что военное дело всё равно идёт независимо, так, как должно идти, не совпадая с тем, что придумывают люди; что есть неизбежный ход событий, и лучший полководец тот, кто отрекается от участия в этих событиях». И вся долгая военная служба убеждала генерала в правильности этих толстовских воззрений (8:34). Сам Толстой недостаточно последователен как в оценке роли военного опыта и военной науки в реальных сражениях, так и в оценке роли Кутузова в Отечественной войне 1812 года. Месяца за полтора до Бородинского сражения полковник Мишо и генерал Паулуччи смогли убедить Александра I в том, что планы Пфуля и конкретно – оборона Дриссы – гибельные для русской армии глупости. Позднее о серьёзных недостатках Дрисских позиций писал в своей книге «О войне» ещё один участник этих событий К.Клаузевиц.
Перед самим Бородинским сражением Кутузов разместил какую-то часть своих войск на обратной стороне холма – скрытно от французов. Бенигсен вмешался, не говоря о том Кутузову – выгнал их на обозрение французам, и под обстрел французской артиллерией.
Значит, даже оставаясь в рамках одного лишь романа, мы можем утверждать, что существуют и важны, как военный опыт, так и военная наука. Что генералы могут быть хороши, а могут быть и не
