световой год — об этом написано во всех звёздных каталогах. Другими словами, мы видим её лучи, которые она испустила сорок один год назад. Звезда-копия находилась в два раза ближе. Поэтому мой телескоп и телескоп американца Бенджамина поймали её свет спустя двадцать с половиной лет. Свет от звезды на половинном расстоянии должен быть в четыре раза сильнее. Почему же тогда приборы зафиксировали пятикратное увеличение? Потому что вместе со своей копией продолжала светить сама звезда! Копия не заслоняла от нас оригинал во время обнаружения аномалии. Она заслоняла бы её летом, когда Земля и обе звезды находятся на одной прямой линии, как было в момент нажатия на ручку лупы. Но за полгода Земля сместилась по орбите на два своих расстояния до Солнца, а это триста миллионов километров. Зимой обе наши звезды раздвинулись, разошлись на небе и стали видны одновременно!»
Дмитрий заварил чай и, ожидая пока он настоится, слазил на чердак. Оттуда он вернулся с полиэтиленовым пузырчатым пакетом, в котором хранилась лупа.
В тот давний день, вернувшись после встречи со стариком домой, Димка пообедал, потом помог бабушке прибраться перед приездом родителей, накачал в сарае злосчастную переднюю шину велосипеда, сделал ещё что-то по мелочи. Освободившись через пару часов, он хотел было продолжить опыты с лупой, но когда достал её из кармана, увидел, что она стала непрозрачной. Димка протёр лупу сухой тряпкой, влажной, вымыл её в воде, в тёплой, с мылом — безрезультатно. Стекло оставалось матовым, сквозь него ничего не было видно, исчез даже крестик-прицел. Сжимание ручки по-прежнему ни к чему не приводило. Ничего не изменилось и на второй день, и на третий, и так до конца каникул. Лупа оставалась непрозрачной также на следующий год, и ещё на следующий. В конце концов Димка потерял к ней всякий интерес, хотел было выбросить, но потом положил в ящик с игрушками, предварительно завернув в полиэтилен, чтобы не поцарапалась — вдруг когда-нибудь для чего нибудь пригодится!
В ходе вчерашних и сегодняшних экспериментов Дмитрий получил практически неопровержимые доказательства того, что лупа по крайней мере один раз сработала. Он достал её, чтобы внимательно рассмотреть помутнение: является ли оно регулярной структурой, которое потребует в дальнейшем отдельного изучения, или это результат протравки стекла фтороводородом, что, врочем, тоже непонятно: неужто тогдашняя гроза принесла с собой кислотный дождь, и почему в таком случае оконные стёкла остались нетронутыми?
Дмитрий распаковал и поставил на стол привезённый из обсерватории микроскоп, — как добросовестный учёный, физик-экспериментатор, он всё предусмотрел, обо всём позаботился, — после чего вынул из пакета лупу. Микроскоп не потребовался: стекло было прозрачным!
Дмитрий навёл лупу на сахарницу, стоявшую на столе и приготовленную для чаепития, после чего сжал ручку.
Бумс! Сахарница упала на пол и разлетелась на куски. Крышка откатилась, сахар рассыпался. Дмитрий огорчённо посмотрел под ноги, потом на стол. Сахарница стояла на своём месте, целая и прикрытая крышкой! Разбилась её копия, которая появилась на половине расстояния между лупой и оригиналом, и под которой стола уже не было.
Лупа работала! С одной стороны, это хорошо. А с другой — плохо. Плохо то, что результаты её «работы» теперь нужно подметать и выбрасывать. Дмитрий пошёл за веником и совком, но на полпути остановился, хмыкнул и вернулся назад. Снова взяв лупу, он нацелил её на результаты падения копии сахарницы и сжал рукоятку. Пол мгновенно стал чистым! «Нажимаешь ручку второй раз — увеличение прекращается» — вспомнились слова старика. Всё правильно говорил старик. Он только напутал с терминологией, вернее, с толкованием своих слов. В его понимании увеличение — это увеличение количества экземпляров исходного объекта, то есть, его размножение, а не увеличение размеров изображения этого объекта, который сам по себе остаётся одним-единственным. Разумеется, размножение в три с половиной раза невозможно: как можно создать полштуки исходного объекта? Конечно, когда копия объекта становится в два раза ближе, она и выглядит в два раза крупнее, но это ведь совсем другое дело!
Дмитрий заметил, что после удаления следов копии сахарницы, на полу осталась вмятина на месте её падения. Это говорило о том, что копии по своим физическим свойствам и, вероятно, не только по физическим, но и по всем остальным ничем не отличаются от оригинала.
А что если в плиту затолкать копии поленьев — будет теплее? Сказано — сделано. Первая копия полена получилась сразу. Вторая «получаться» не захотела. Дмитрий подумал и отшвырнул ногой первую копию в сторону. Тогда вторая получилась. Получилась на том самом месте, где была первая копия. Значит, копии не могут образовываться в занятом пространстве, именно в пространстве, уже занятом другими копиями. Теплее стало. Даже не теплее — жарко: бесплатные копии дров сделали в доме настоящие тропики.
Продолжая испытывать лупу, Дмитрий заметил, что после создания копии большого предмета, например, шкафа, кровати, стекло лупы на мгновение мутнеет, затем снова становится прозрачным. Немного поразмыслив, он пришёл к выводу, что лупе требуется время на восстановление, и чем массивнее скопированный объект, тем это время дольше. В самый первый раз Дмитрий скопировал звезду — грандиозный объект даже по космическим масштабам. Неудивительно, что после этого лупа «приходила в себя» несколько лет.
* * *
По возвращении в обсерваторию Крупицын подготовил подробный и обстоятельный отчёт о своих научных изысканиях во время отпуска, хотя официально этого не требовалось: поездка на дачу, как-никак, была частной. Но этого требовала добросовестность учёного, уже выработавшаяся у него привычка, внутренняя потребность доводить до сведения людей — современников, а может, и потомков — о предпринятых усилиях по установлению законов природы, по раскрытию тайн мироздания, независимо от того, успешны были эти усилия или нет. Он скрупулезно описал ход измерений, какую использовал аппаратуру, какие данные получил непосредственно и по каким алгоритмам были вычислены результаты, а также сами результаты. В резюме он отметил, что временное увеличение светимости в данной точке небесной сферы объясняется появлением на половинном расстоянии от исследуемой звезды идентичного ей объекта и исчезновением этого объекта ровно через час. Про лупу Дмитрий в отчёте ничего писать не стал и, соответственно, никаких объяснений по поводу причин наблюдавшегося феномена не привёл.
Помня об обещании, данном директору обсерватории академику Остроглазову, доложить о целях и результатах своего внеочередного отпуска, Дмитрий позвонил в приёмную, чтобы договориться о встрече. Но секретарша на одном выдохе протараторила, что академика нет на месте, что он уже три дня как в командировке, что не сказал куда поехал, к кому и по какому поводу, и что неизвестно, когда вернётся.
Директор появился через две недели. И появился не в самом добром расположении духа: был какой-то мрачный, озабоченный. Вопреки обыкновению, он не стал собирать учёный совет и рассказывать ведущим специалистам обсерватории о том, где был и что делал, напротив, заперся в кабинете и распорядился не беспокоить. Дмитрий случайно столкнулся с ним в коридоре.
— А... э... Крупицын! — Было видно, что учёный с трудом отрывается от своих дум. — Вы, помнится, брали отпуск на неделю, выпотрошили весь склад угломеров и увезли их с собой. Они вам пригодились?
— Более чем! Тот всплеск светимости в созвездии Рака был на самом деле аномалией, а не результатом сбоя аппаратуры.
— Я так и думал, что вы этим займётесь. — Директор неожиданно заговорил на «вы», что было для него необычно, а для Дмитрия непривычно. — Про аномалию я знаю. После того как вы уехали, пять обсерваторий северного полушария планеты одновременно сообщили, что получили идентичные результаты. Вот только никто не может их объяснить.
— Я могу!
— В самом деле? Интересно! Очень даже интересно! Но... — академик замялся, по-видимому, вспомнил о своих тяжёлых думах, — я сейчас занят, не до этого... Однако при первой возможности мы с вами побеседуем.
* * *
Прошло полтора месяца. «Возможность» не появлялась — ни первая, ни вторая, ни какая иная по порядку номеров.
— Вить, что с боссом? — спросил Дмитрий у Ларионова, когда однажды в конце работы заглянул в аналитический центр.
— Ты тоже заметил?
— Так ведь не заметит разве что слепой! Какой-то он сам не свой: тихий, вежливый, со всеми на «вы», не ворчит, не придирается. Образец воспитанности и деликатности!
— Да, после командировки словно подменили человека. Может, со здоровьем что? Может, и его командировка была связана с лечением? Никто ведь ничего не знает!
— Нет, здоровье у него в порядке. Лена бы сказала.
— Какая Лена?
— Вот так вопрос! Лена — моя жена, которая работает в поликлинике на равнине и которая всех нас, и тебя в том числе, каждые две недели осматривает!
— Ой, извини, забыл! Давно не виделись. Знаешь что? У моей Татьяны на следующие выходные день рождения, так вы с Леной приходите в гости. И дочку с собой возьмите. Нашим малышкам будет весело вдвоём.
— Спасибо, думаю, придём! День рождения, день рождения... — Крупицын достал записную книжку и стал листать страницы. — Какое сегодня число? Есть! Сегодня у Веника день рождения! Надо поздравить.
— У веника?
— Ну да! У Бенджамина, американца. Который был у нас по обмену опытом, помнишь?
— А, здоровенный такой, весёлый? Помню, конечно! Не знал, что вы подружились.
— Ещё бы! Он жил у нас почти месяц. В гостинице тогда не хватило мест, вот мы с Леной его и приютили. А после я у него был. С ответным, так сказать, дружественным визитом. Вить, дай какой-нибудь комп минут на десять, хочу с ним пообщаться.
— Да садись хотя бы за мой.
Через полминуты видеосвязь с Америкой была налажена. Весь экран заняла упитанная и довольная физиономия Веника, который, по-видимому, только что принимал поздравления.
— Веник! Хэппи бездей ту ю! — прогнусавил Крупицын в стиле кантри и уже нормальным голосом добавил: — С днём рождения!
— Оу, Дим! Сенкью! Спасибо! Я ждал твой звонок. Теперь я полностью счастлив! А кто рядом с тобой? Виктор?
— Виктор. Ударение в начале слова.
— Сорри, Виктор! Рад тебя видеть! Как поживает ваш профессор, мистер Остроглазоф? Он недавно был у нас.
Крупицын с Ларионовым многозначительно переглянулись.
— Нормально поживает, Веник! Весь в делах и заботах!
— Понятно! Он же координатор программы «Даймонд»!
— Что за программа?
— Как? Вы есть астрономы и вы не знаете? Профессор вам не рассказал?!
— Нет, по-видимому, не успел.
— Вряд ли не успел. Скорее всего, у вас опять всё засекретили! Почему вы из всего делаете тайну? Ведь работать открыто и проще, и выгоднее!
— Можно подумать, вы работаете открыто! Информация НАСА по НЛО по-прежнему секретная.
— Это из-за вас! И для вас! Для вашего спокойствия. Потому что в любом эпизоде вы отыщете агрессивный замысел, и обвините в этом нас! Можно подумать, что американцам больше нечем заняться!
— Ладно, Веник, давай оставим эту тему, у
